Джерард, наконец, отвел глаза и стал рассматривать стройные ряды олив. Камни фонтана, на которые он опирался, холодили спину, и это помогало ему собраться с мыслями, заново составить мнение о том, что происходит в Хеллбор-Холле.
Все гораздо сложнее, чем он воображал, соглашаясь писать портрет дочери лорда Трегоннинга.
Джерард не сомневался, что все сказанное Жаклин – правда. Он был искренне убежден, что она не умеет лгать. Мало того, ее история объясняла многое из того, что до сих пор было ему непонятно: например, странное, отчужденное поведение Трегоннинга и отношение окружающих к Жаклин. И ее отношение к окружающим.
Все это время он держал ее руку. Прикосновение ее тонких пальцев помогало сосредоточиться и придать мыслям верное направление.
– Но что, по-вашему, произойдет, когда портрет будет написан и выставлен на всеобщее обозрение? Как только люди усомнятся в обстоятельствах смерти вашей матушки ... не посчитают ли они ... – Он запнулся, прежде чем пере фразировать вопрос. – Не могло это быть самоубийством?
Жаклин яростно затрясла головой:
– Нет! Никто из знавших маму не предположил бы ничего подобного. Она так любила жизнь! И с чего бы ей вдруг умирать по собственной воле?
– Вы уверены?
– Абсолютно. Никто даже не задавался этим вопросом. Несмотря на то, что считали виновной меня и одновременно не желали, чтобы это было так. Они схватились бы за любую соломинку. Только не за эту. Пока мы не убедим их ... что это не я ... они не станут искать убийцу мамы. И настоящий преступник останется на свободе.
Он понимал, что хотела сказать Жаклин, и все же для пущей верности уточнил:
– Убийца вашей матери все еще здесь. Он из тех, кого вы хорошо знаете.
Она спокойно смотрела ему в глаза.
– Иначе и быть не может. Вы видели поместье. Согласитесь, не так-то легко проскользнуть сюда незамеченным, особенно если не знаете здешних мест. Кроме того, когда она погибла, во всей округе не было ни цыган, ни подозрительных чужаков.
Джерард снова отвернулся, оглядывая спокойный, молчаливый, призрачно-прекрасный сад, и вдруг ощутив, как напряглись ее пальцы, повернул голову и вопросительно вскинул брови.
– Вы напишете мой портрет, правда?
Как он мог отказать?
Она склонила голову набок, словно боясь услышать «нет».
– Вы сумеете сделать это? Показать всем мою невиновность?
– Конечно, – уверенно кивнул он.
Жаклин перевела дыхание.
– Вы не желаете, чтобы вами манипулировали, и это вполне понятно. И хотя вы не пожелали стать моим невольным судьей, согласитесь ли по моей просьбе сознательно судить меня?
– Если вы искренне хотите этого, тогда соглашусь.
Жаклин улыбнулась.
– Но за определенную цену.
Девушка удивленно уставилась на него, не сразу поняв, что цена не выражается в деньгах.
– Какую именно?
Он сам не знал. Не знал даже, что подтолкнуло его сказать это. Но не собирался брать свои слова обратно.
– Пока еще не уверен.
– В таком случае дадите знать, когда придет время, – спокойно ответила она.
Желание пронзило его. Хотя в тихом голосе звучали чувственные нотки, он не мог понять, намеренно ли она бросает ему вызов или просто со своей обычной прямотой встречает его выпад.
– Ну а до той поры, – бесстрастно продолжала она, – я сделаю все, что вы ни попросите. Расскажу все, что захотите знать. Стану позировать столько часов, сколько потребуется. Лишь бы вы выразили на холсте мою суть, чтобы все поняли: я не убивала мать.
– Договорились, – кивнул он, поднося ее руку к губам.
Коснулся поцелуем костяшек пальцев, уловил легкую дрожь, которую она постаралась подавить, и, продолжая наблюдать за ней, намеренно прижался куда более интимным поцелуем к ладони. И с удовлетворением заметил, как опустились ее ресницы. Ощутил неизбежную реакцию.
Она была воплощением попавшей в беду дамы и попросила его стать ее рыцарем на белом коне. Ее защитником. Поэтому он имел право на ее благосклонность.
Но Джерард еще не решил, чего хочет от нее, и, кроме того, они стояли посреди сада. Поэтому ему пришлось сдержать свои порывы. Поднявшись, он помог Жаклин встать и проводил домой.
– Ад и проклятие! Ну и попали мы в переплет! – воскликнул Барнаби. – Неужели ты способен на такое: изобразить ее невиновность?
– Да, только не спрашивай, каким именно приемом, – бросил Джерард. Он встал раньше приятеля, и сейчас приходилось дожидаться, пока тот оденется. – Это не настолько определенное качество, которое проявляется в отсутствие других, которые скрывают или чернят человека, как, например, злоба и вина. В этом случае, учитывая воздействие убийства на Жаклин, придется выражать все черты ее характера, уравновесив самые различные элементы так, чтобы всем стало ясно, каких качеств в ней нет и никогда не было.
– Того зла, которое побуждает совершить убийство матери?
– Совершенно верно.
Наблюдая, как Барнаби сует в карманы различные мелочи, которые всегда носил с собой, не те, что обычно требуются джентльменам, как, например, носовой платок, часы и кошелек, а карандаш, альбом, бечевку и перочинный нож, Джерард покачал головой и встал.
– В создавшихся обстоятельствах я хотел бы начать портрет прямо сейчас. Чем раньше я схвачу суть дела, пойму, как показать все необходимое, и решу, какие способы для этого требуются, тем лучше для всех.
Тем скорее Жаклин освободится от подозрений. И тем скорее освободится он. Хотя ... так ли уж он стремится к свободе?
Они направились к выходу, но Барнаби неожиданно приостановился и серьезно спросил:
– Значит ... теперь ты обречен писать портрет и благодаря этому начать поиски истинного убийцы?
– Да. Ты же и сам это знаешь. Почему же спрашиваешь?
Они зашагали по коридору. Барнаби долго молчал, прежде чем ответить без тени обычной беспечности:
– Потому что, дорогой мальчик, если такова твоя цель, значит, я действительно понадоблюсь тебе. Нужно же кому-то охранять тебя со спины.
Они добрались до лестницы; шум внизу привлек их внимание. Жаклин, не ведая, что за ней наблюдают, пересекла вестибюль, направляясь к утренней столовой. Они тоже стали спускаться.
– И, разумеется, – продолжал Барнаби, – кто-то должен охранять и прелестную мисс Трегоннинг.
Джерард мгновенно распознал издевку, но, даже понимая, что не должен реагировать, все же услышал собственный голос, слишком решительный для обычной дружеской перепалки:
– Это можешь предоставить мне.
– Я так и думал, – негромко фыркнул Барнаби.
Однако когда они спустились вниз, Барнаби уставился на друга с серьезным видом и сказал:
– Кроме шуток, старина, нам нужно быть настороже. Я еще не узнал ничего существенного, но слышал больше чем достаточно, чтобы убедиться: в этом доме творится нечто очень странное.