кружевном воротничке и с брошкой. И сказала мне очень важно, как будто в космос отправляла: «Ты, Фоня, не смотри, что крылья у тебя бумажные. У человека главная сила – в сердце. С настоящим-то сердцем и на бумажных крыльях взлетишь».
– Фоня… Тебя ведь никто так не звал, кроме нее, да?
– Ага. Мама страшно бесилась, но Лидочку было не переделать. – Света провела рукой по шуршащим крыльям. – Заберу их к себе, рука не поднимается снова на чердак убирать.
* * *
Детский крик раздался как будто над самым ухом – и Надя подпрыгнула в своей постели. Метнувшись из комнаты, она увидела в коридорчике у кухни напуганную Лизу: та плакала, широко разинув рот.
– Лиза, что с тобой? Детка, что ты?
Надя прижала ребенка к себе, быстро ощупала руки и ноги – все в порядке.
– Там, там… – Девочка плакала, вздрагивая всем телом, и показывала рукой в сторону кухни. – Там привидение, да?
Не отвечая, Надя метнулась в темноту и увидела белую фигуру с крыльями, которая сидела на полу, привалившись к стене.
– Свет! Света!
Она и сама на миг испугалась, но потом узнала запах перегара, и страх мгновенно сменился яростью. Злобно зашипев, Надя бросила безвольную Светину руку и поспешила обратно в коридорчик к Лизе.
– Детка, все нормально. Это не призрак, это шутка. Светлана Михайловна…
– Это она? – Лизины глаза в темноте казались черными провалами, а распущенные длинные волосы делали ее похожей на маленькую Панночку.
– Да, она. В темноте мы с тобой тоже на призраков похожи. – Надя говорила весело, стараясь приободрить испуганную Лизу. – А ты зачем спустилась?
– Водички попить. – Девочка снова всхлипнула. – Нельзя, да?
– Конечно, можно. Подожди здесь, только свет не включай, чтобы глазам не было больно. Я сейчас принесу.
Надя, усадив девочку на диван в гостиной, через минуту вернулась со стаканом воды.
– Заведем кувшин со стаканами в вашей спальне, чтобы тебе ночью не ходить.
– А что со Светланой Михайловной? – Зубы Лизы выбивали легкую дробь о стекло стакана, и Надя обняла ее покрепче.
– С ней все хорошо, она просто так шутит.
* * *
Уложив Лизу, Надя спустилась на первый этаж и прошла на кухню. Света в пижаме и с крыльями за спиной по-прежнему сидела, свесив голову между расставленными коленями, и, по-видимому, спала.
«Ненавижу, – устало подумала Надя. – Не могу. Нет, я ее не потащу».
Она вдруг почувствовала себя собственной бабушкой, Галиной Дмитриевной, презрительно смотрящей на напившегося деда. Надя чувствовала, как ее лицо само собой сложилось в брезгливую гримасу, как сдвинулись брови, напряглись крылья носа, поджались губы…
«Нет, так нельзя. Вдруг она тут до утра просидит. Нельзя, чтобы дети это видели».
Надя, решительно подойдя к подруге, сильно встряхнула ее. Света замычала и помотала опущенной головой.
«Самой мне ее ни за что не поднять, она же больше меня весит», – чертыхаясь и не скрывая от себя поднявшегося со дна души отвращения, Надя толкнула Свету на стену.
Та подняла голову, но глаз не открыла.
«И не думает просыпаться! Какая гадость так распускаться!»
Надя резкими движениями начала снимать со Светы жалобно шелестящие ангельские крылья. Та глухо застонала и попыталась что-то сказать, но Надя молчала, боясь, как бы не закричать от напряжения и злости.
Наконец сняв с пьяной подруги крылья, Надя без сил упала на табуретку.
«Как это вышло? Ведь я ее оставила совершенно нормальной… Как можно так напиться за какие-то три часа? – бессмысленные мысли ползали по кругу, не принося облегчения. – Какой-то бред, с какой стати Светка… Может, это развод ее так расстроил?»
– Надюш, – свистящий шепот раздался так внезапно, что Надя вздрогнула.
– А, очухалась? Отлично. Давай-ка топай наверх, – откликнулась она негромко, но жестко.
– Надюш, ты сердишься? – виновато проныла Света.
– Я не просто сержусь. Я в ярости. Ты вообще с ума сошла, что ли? Ребенка напугала. Марш в кровать! – Надя слегка повысила голос, и Света послушно завозилась, поднимаясь с пола.
Ей пришлось встать на четвереньки и опереться на стул, но в целом она двигалась лучше, чем можно было предположить по недавней картине, и уже через пять минут Надя успешно доставила кренящуюся то в одну, то в другую сторону подругу до спальни на втором этаже.
– Чтоб лежала тихо! И до утра из комнаты ни ногой, – приказала она на ухо Свете.
Спустившись, Надя решила проверить кухню. В мусорном ведре под раковиной поблескивало длинное прозрачное горлышко, и Надя вдруг подумала, что видит уже не первую опорожненную водочную бутылку, хотя официально считается, что Света не пьет крепкий алкоголь.
В остальном на кухне был полный порядок. Надя поискала глазами рюмку и не нашла.
«Она что, из горла?.. – И, бессмысленно уставившись на бумажные крылья, тяжело вздохнула. – Надо выпить снотворное».
* * *
С удовольствием приняв душ и забравшись в постель, Надя взяла с тумбочки картонную коробку с подарком матери и бережно достала хрустальный колокольчик. Прозрачность и хрупкость маленького предмета завораживали.
«Мама всегда делает совершенно непредсказуемые подарки», – подумала Надя и, придерживая пальцем язычок, чтобы не дать колокольчику зазвенеть, легонько покачала хрустальную чашечку.
Какой огромный, длинный, важный был сегодня день. Сколько в него всего поместилось. А завтра еще – выставка Вадима.
«И я пойду на нее с мамой», – подумала Надя и провалилась в черное, теплое, мягко шелестящее одеяло загородного сна.
Глава 15
День, которого Вадим Невельской ждал половину своей сорокадвухлетней жизни, начался совершенно так же, как другие. Возможно, отражение сегодняшнего триумфатора в чьих-то любящих глазах помогло бы сделать это утро особенным – но Вадим проснулся один. Пристально разглядывая себя в зеркале в ванной, он удивился суровому выражению своего лица. Внутри тоже все было тихо – ни особого волнения, ни вполне уместной в такой день радости. А ведь сегодня в центре Москвы наконец открывалась его персональная выставка – долгожданная, заслуженная, та, которая должна была состояться гораздо раньше.
Сын известного, всенародно признанного и обласканного властью художника Игоря Невельского, Вадим занимался искусством с раннего детства и никогда с этого пути не сворачивал. За домашними уроками последовали художественная школа, занятия в студии с отцом, с педагогами, потом – поступление в Суриковский институт, получение диплома… И женился Вадим на девушке из художественной среды: с Надей они познакомились, стоя за соседними мольбертами на уроках в художке, когда им было по двенадцать лет.
Но логичной и гладкой, как у отца, карьеры у Вадима не получилось. Конечно, виновато было время: в девяностые, когда он получил диплом художника, всем стало как-то не до искусства, люди в основном