Читать интересную книгу Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента - Гуревич Анатолий Маркович

После нашего разговора с полковником Бганко действительно мое положение в качестве старшего экономиста, а по существу исполняющего прямые обязанности заместителя начальника части очень укрепилось. Фактически при приеме каждого нового этапа заключенных, в котором принимал участие и я, в значительной степени распределение вновь прибывших на работу проводилось совместно с полковником Бганко и майором Лейкиным.

Создавшееся для меня положительное положение вызывало у некоторых представителей лагерного руководства отрицательное отношение. В первую очередь это относилось к двум помощникам начальника лагеря, если не ошибаюсь, к подполковнику Павлову и к еще одному, фамилию, которого не помню (не исключена возможность, что он был татарином). Они не проявляли открыто свою враждебность. Это проявилось значительно позже, когда Бганко находился на отдыхе.

Самое негативное отношение ко мне было со стороны начальника режима старшины Колесникова. Видимо, он получил указание от полковника Бганко, в соответствии с которым он и его работники должны были относиться ко мне иначе, чем ко всем заключенным. Его отрицательное отношение ко мне проявилось, когда мне пришлось вмешаться непосредственно в его деятельность. Это произошло при возникшем инциденте в отношении Роберта и Окреперидзе. Об этом я еще расскажу более подробно.

Сейчас хочу остановиться еще на одном случае. Однажды наше лагерное подразделение посетил начальник Воркутлага генерал майор Деревянко. Его сопровождали руководящие работники управления, в том числе и Епифанцев, и тот, с которым я имел уже несколько встреч, фамилию не помню, но который, видимо, полностью руководил всеми частями в лагерях, занимающихся вопросами, связанными с плановым и производственным ведением дел.

Они присутствовали и на вахте во время выхода заключенных на работу на шахту. Выводом в основном занимались нарядчики, а в определенной степени их работу контролировал непосредственно я. Было довольно холодно, и я, как все остальные, надел бушлат, ватные брюки и теплую шапку. Они ничем не отличались от тех, которые были надеты на других заключенных.

Внезапно генерал-майор обратил на меня внимание. Он уже знал меня и по шахте № 18, и по нашей шахте № 40. Он о чем-то говорил с начальником лагеря полковником Бганко. О чем именно, я узнал потом подробно от полковника. Он подозвал меня после окончания выхода заключенных на работу и сказал, что «получил замечание от генерала за то, что не принял меры, чтобы мою одежду сделали более удобной в нашей пошивочной мастерской, швальне, так как я нахожусь на ответственной работе». Генерал-майор Деревянко внимательно смотрел на меня и прислушивался к тому, что говорил мне полковник. Полковник Бганко продолжил разговор, задав вопрос: «Можете ли вы объяснить генералу свое поведение по этому вопросу?» Не задумываясь, я, обращаясь к генерал-майору Деревянко, тут же пояснил:

– Я являюсь заключенным, выполняю ту работу, которую мне поручили, однако не имею права и не должен отличаться от других заключенных, пользоваться какими бы то ни было льготами. Этим я могу объяснить тот факт, что не пользуюсь нашей пошивочной мастерской!

Генерал майор Деревянко и полковник Бганко, стоя рядом, слушали меня, а генерал, внимательно следя за мной, ответил: «Пожалуй, вы правы, но такого принципа придерживаются далеко не все заключенные!» При этом он смотрел в сторону нарядчиков, которые позволяли себе в пошивочной мастерской переделывать по их фигурам выданную лагерную одежду.

С представителем Воркутлага в присутствии майора Лейкина у нас состоялся еще продолжительный разговор. Он ознакомился со всей имеющейся у нас документацией и остался ею доволен. Я не знаю, какие именно пометки он делал у себя в блокноте в процессе нашей беседы.

К великому сожалению, мною были недовольны не только перечисленные выше представители руководства лагеря, но и начальник шахты № 40. Он даже рекомендовал перевести меня на другую работу. Я не мог понять причину его озлобления. Случайно я получил ответ. Я шел по территории шахты и планировал в очередной раз спуститься в шахту, чтобы проследить, как и в каких условиях выполняют порученную в забоях работу наши заключенные. Неожиданно я встретился с начальником шахты, и он подозвал меня к себе.

Из состоявшегося разговора я понял его действительное отношение ко мне. Он в открытую задал мне вопрос: «Почему вы не хотите перейти на работу к нам на шахту. Работая в плановом или производственном отделе шахты, вы бы имели больше времени на отдых, у вас повысилась бы группа питания». И тут же пояснил, что среди заключенных мало имеется людей, имеющих достаточную подготовку по данным вопросам, а вольнонаемных не хватает, а в лагере могли бы справиться и без меня.

Я пояснил ему, что мне очень приятно пользоваться доверием начальника лагеря и, честно работая, приносить необходимую пользу. Кроме того, сказал, что, являясь заключенным, я обязан думать и об улучшении их далеко не легкой жизни и работы в условиях лагеря. Начальник шахты, попрощавшись со мной, сказал: «Поступайте так, как вы считаете правильным».

Должен отметить, что после этого разговора наши отношения улучшились. Думаю, что этому способствовало и отношение ко мне со стороны главного инженера шахты. Фамилию его, к действительно великому сожалению, я уже не помню.

Наши хорошие отношения определялись тем, что я ему докладывал все, что устанавливал, спускаясь в шахту, или слышал от заключенных, работавших в шахте, о встречаемых ими недостатках. Это в первую очередь касалось службы вентиляции и правил техники безопасности. Не знаю, докладывал ли он об услышанном от меня начальнику шахты, но я мог констатировать, что меры по предотвращению указанных недостатков принимались незамедлительно. Конечно, это сближало меня с главным инженером.

В нашем лагере среди заключенных было немало доносчиков, то есть тех, кого теперь принято называть стукачами. Со всей ответственностью должен сказать, что большинство из них были непорядочными, нечестными людьми. Они действовали исключительно в своих собственных интересах. И вот однажды мне пришлось непосредственно столкнуться с действием подобных «стукачей».

Ко мне прибежал Умбьерто и сообщил, что только что начальник режима старшина Колесников арестовал Роберта Шютца и Окреперидзе, во всеуслышание заявив, что за попытку к побегу. Естественно, я этому не поверил. Зная Роберта и его порядочность, я был убежден, что на подобный шаг он не способен. Мое мнение еще в большей степени окрепло, зная об отношении Роберта с Женей. Размышлять было некогда. Я знал о том, что подобное обвинение может привести к предельно печальным последствиям. Я мгновенно решил обратиться к полковнику Бганко, с тем чтобы попытаться заверить его в том, что донос несостоятельный, как и сам доносчик, который, конечно, остается неизвестным.

Полковника Бганко в кабинете не оказалось, мне подсказали, что он вышел. Я, нервничая, стал ждать. Через несколько минут начальник лагеря вернулся и, увидев меня, направился в мою сторону, глядя с изумлением, ничего не понимая. Когда он приблизился ко мне, я снял кепку и, держа ее в опущенной руке, обратился:

- Гражданин полковник, вы видите мою уже поседевшую голову. На моих друзей, по словам начальника режима Колесникова, поступили сведения о том, что они, Роберт Шюгц и Окреперидзе, готовили побег. Роберт мне очень близок, я уверен, что эти сведения ни на чем не основаны. Поэтому я готов, в случае если это будет доказано, нести наравне с ним ответственность. Умоляю вас, до принятия окончательного решения их судьбы провести тщательную проверку имеющихся фактов.

Полковник Бганко внимательно выслушал и предложил мне немедленно и совершенно спокойно идти на свое рабочее место, предупредив о том, что он немедленно займется проверкой. Мы расстались, я направился в часть, а он сразу же пошел в здание, где размещались служба режима и... камеры строгой изоляции.

Мое волнение продолжалось довольно, как мне казалось, долго. Я попросил Умбьерто следить за тем, когда полковник вернется к себе. Более полутора часов длилось мое ожидание, пока не прибежал дневальный и не сообщил мне, что начальник вернулся к себе. Я сразу же побежал к Бганко. Он принял меня, как было заранее обусловлено, вне очереди. Войдя в кабинет, я услышал: