Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ещё около часа Мэй провела со своим «приемным отцом», во время которого она делилась с ним новостями о произошедшем в мире, последних событиях, но наступило время прощаться и, напоследок чмокнув в мохнатую щеку Кенмэя, лисичка пообещала ему сразу же, как только они согласуют дату, прислать тануки его приглашение на свадьбу.
— Хех… Кто бы мог подумать, старый развратник жив и даже не соизволил сообщить об этом своему старинному другу! — возмущённо пробормотал тануки, вслед рассеивающемуся ощущению былого присутствия кицунэ, ушедшей порталом в Пекин. У Мэй были дела в столице, ведь ей надо было сложить с себя полномочия, передав своё кресло в совете достойному, которого изберут оставшиеся у власти.
Сделав очередную сильную затяжку, а тануки всё ещё находился в сильном эмоциональном раздрае от новости о том, что Нура оказывается жив, он выдохнул большое облако дыма перед собой, но когда оно рассеялось, он обнаружил перед собой развалившегося, полулежащего на широкой подушке молодого мужчину одетого как истинный самурай: хакамэ, кимоно подпоясанные оби, хаори, на ногах таби и гетта. Довершала же картину лежащая рядом катана и небольшой столик перед незваным гостем, на котором стояло несколько бутылочек саке и одна пустая пиала, вторую же в руках держал наглец, явившийся без спроса и не обращающий внимание на грозный взгляд закипающего от гнева тануки.
— Успокойся уже ты, блоховоз. Что ты слишком сильно перевозбудился, — ощутив же, как вокруг тануки стала концентрироваться ёки, незнакомец продолжил его шпынять и дразнить соответственно, — Ты ещё фыркать на меня начни! Неужто не признал? Или у тебя что, совсем плохо стало с глазами, ты моего камона не разглядел? Мда… старость тебя не пожалела, — протянул нахал и пусть внешность юноши была абсолютно незнакома Кенмэю, но манера речи, формулировки, обращённые к нему, и полное отсутствие каких-либо ощущений от гостя, который казался невидимкой для восприятия древнего тануки, были ему до боли знакомыми, а ещё, приглядевшись к его кимоно, он увидел на нём герб своего старого друга, хотя правильнее будет сказать, приемного отца, которому вдруг приглянулся ещё на тот момент совсем глупый и шкодливый щенок енота аякаши, которого Нура взял на попечение и стал учить жизни.
— Нура?! — и хоть он уже больше часа как получил известие о том, что его друг оказался жив, встреча с ним воочию стала для него подобна ушату холодной воды за шиворот.
— А кто ещё может и имеет право к тебе обращаться подобным образом? Хм… Неужели это мой любимый сорт табака в твоей кисэру[20]? А как же: «Как ты можешь уподобляться гайдзинам и курить эту привезённую к нам из-за океана дрянь?»
— Значит и вправду не ошиблась, это действительно ты, Нура, — а затем своды огромной пещеры услышали рёв не енота, а настоящего пещерного медведя, который сорвавшись с насиженной подушки, от которой Кенмэй уже больше пятидесяти лет не отрывал своей задницы, подхватил Святозара и с учётом своих немалых габаритов попытался, не причинив своему названному отцу вреда, обнять.
— Ну что ты на самом деле, как маленький. И поставь меня уже на место. Мне больше удовольствия доставляет обниматься с молоденькими и симпатичными девушками, нежели с стоеросовым седым детиной, от которого воняет мокрой шерстью и табаком, — говорил это «Нурарихён» уже находясь в полуприсяде, полулёжа на подушке, которую только что покинул тануки, и уже вовсю хозяйничал в шкатулке Кенмэя с принадлежностями для курения, откуда уже доставал табак, который так уважал оригинальный Нура. Да… Этим самым явившимся сюда наглецом, стебущим старого тануки, был Святозар. А после того, как в его руках оказалась необходимое для курение количество табака, он призвал в свою руку кисэму, японскую курительную трубку, которую как-то от нечего делать смастерил из своего собственного клыка с добавлением в него в качестве присадки костей отродья Дагона, одного из клыков Цепеша, хитина божественных тварей, убитых им при зачистке подземного города, а чашу вообще выполнил из адаманта. В общем, трубка у Святозара получилась эпического класса и, естественно, он привязал её к своей сути. Что-то он в тот час слишком увлекся и никак не ожидал на момент решения сделать себе курительную трубку, потратив на её изготовление легендарные материалы, что, соответственно, побудило после создания очередного артефактного шедевра озаботится его защитой и чтобы он ни в коем случае не попал к кому бы то ни было ещё.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Если говорить игровым языком, то курении через эту трубку, хоть обычной соломы, давало бафф +500 % просветления, не взирая на нынешний уровень пользователя, минимум в пять раз его сознание становилось чище, яснее и работоспособное. Правда часто ею не воспользуешься. Она словно троян вклинивалась в какую-то межмировую платформу обмена информацией и использовала её вычислительные мощности для своих нужд. Максимум я мог её использовать не дольше семи часов, это с привлечением к своей вычислительной мощности всех из двух с половиной тысячи моих клонов, а также эгрегор Единого, и на это время я становился всеведущим и вездесущим, словно тот самый Бог, о котором говорится в священных писаниях, я в точности до каждого отдельного верующего мог услышать их мольбы, обращённые к Творцу, и своим вниманием я охватывал всех и каждого. Ощущения, конечно, непередаваемые, но окунувшись в них, очень тяжёлом потом, после прерывания сеанса, собрать свой разум воедино и остаться при этом самим собой. Ведь чувствуя и пропуская через себя веру и мысли всей свой паствы, я пропускал огромный поток энергии, от ментальной, до всех остальных, вплоть до жизненной и праны, когда на Востоке и Азии, в исламском мире резали ягнят и прочий скот во славу Творцу, что неподготовленного и слабого волей могло переформатировать под чаяния верующих, приведя к общему знаменателю от их ожиданий, обращённых к сущности творца.
— Что? Где? Да как это у тебя получается?! — проревел Кенмэй обиженно, и сейчас он ни разу не был похож на степенного и умудренного сединами разумного, которым совсем недавно его могла наблюдать Мэй. Сейчас тануки был похож на обиженного мальчишку, над которым в очередной раз беззлобно подшутил отец, а ведь он был уверен, что больше этого у него с ним не выйдет. Вот только древний тануки вновь не смог огородить себя от влияния присутствия Нуры, оказавшись во власти его иллюзии.
А я же вот над чем задумался, делая вкусную затяжку — что-то какая-то тенденция не здоровая, ведь чтобы почувствовать себя всамделишным богом, мне нужно выкурить трубку. Надо учиться быть богом без костылей!
Глава 68: Торжественный приём у Блэков
Часть I
— Кенмэй, это, конечно, вроде как, лично твое дело и Мэй, но очень скоро она станет моей женой и мне хотелось бы знать, почему тебя она считает только лишь воспитателем, а не отцом, как это есть на самом деле? — я сразу увидел их родственную связь духовную. И может пока у лисички нет должного опыта и чувствительности, что позволили бы ей найти эту связь и распознать, зато мне всё было прекрасно видно и понятно. Мэй дочь старого тануки!
— Эх… Я уж надеялся и думал, что ты не сможешь этого распознать. А если на чистоту… — глаза Кенмэя поблекли и было видно, с каким трудом ему даются воспоминания и мысли о сложившейся ситуации, а также последующие за этим слова, — То мне просто очень стыдно перед Мэй. И я боюсь говорить ей правду, ведь когда убивали Кумихо, меня не было рядом. Я не успел спасти свою любовь и мне страшно представить, что она выскажет мне, если я ей признаюсь о своём отцовстве.
— Дурак ты, старый. Она будет счастлива, узнай, что её «биологический» отец жив! — Почему слово биологический я выделил? Да потому что аякаши кицунэ от своих отцов не берут ничего. Только если отец лисички на несколько порядков сильнее матери, она имеет шанс заполучить что-то из энергетического и физиологического наследия отца, что подлежит классификации, как духовный дар. А так как Кумихо, мать Мэй, и её отец Кенмэй были приблизительно равного уровня сил, то от своего папки моя лисичка заполучила только расцветку шерстки. Она у меня шатенка, а во время обращения в свою лисью форму она становится бурой.