Выпив остатки воды, он опять улегся на пол.
Сон не шел, он пребывал в странной дремоте, похожей на оцепенение, в которой ему, как видение, как сон, являлись прошлогодние воскресные вечера с Алиной. Тогда он рассказывал ей удивительную историю про рыцаря, который влюбился в принцессу и отправился на поиски виноградной лозы, плодоносящей драгоценными камнями.
Полуночный звон вырвал его из этого состояния. Он уже привык к монастырскому распорядку, и в полночь чувствовал себя бодро, хотя днем частенько хотелось спать, особенно если на обед давали мясо. Монахи уже наверняка повскакивали с кроватей и строились в колонны, чтобы прошествовать в церковь. Сейчас они стояли прямо над Джеком, но он ничего не слышал: стены камеры не пропускали звук. Через какое-то время опять зазвонили, на этот раз к мессе, которая проходила в час ночи. Время летело быстро, слишком быстро, ведь завтра Алина выходит замуж.
Под утро Джек все-таки заснул.
Внезапно он пробудился ото сна. Кто-то еще находился в камере.
Страх сковал его.
Вокруг была темнота. Шум воды, казалось, усилился.
— Кто здесь? — сказал он дрожащим голосом.
— Это я, не бойся.
— Мама! — От облегчения у него даже закружилась голова. — Как ты узнала, что я здесь?
— Старый Джозеф рассказал мне, что случилось, — спокойно ответила мать.
— Тише, монахи услышат.
— Не услышат. Здесь хоть кричи, хоть пой — наверху никто не хватится. Уж я-то знаю.
В голове у него родилось сразу столько вопросов, что он не знал, с какого начать: «Как ты попала сюда?», «Открыта ли дверь?..». В темноте он шагнул к ней, выставив вперед руки.
— Да ты же вся мокрая!
— Под нами — водовод. А один камень в полу не закреплен и свободно вынимается.
— Откуда ты это знаешь?
— Твой отец просидел в этом карцере десять месяцев. — В ее голосе слышалась горечь прожитых лет.
— Мой отец? В этой камере? Десять месяцев? Но за что?
— Мы этого так и не узнали, — сказала она с возмущением. — Его похитили или арестовали — он так и не понял — в Нормандии и привезли сюда. Он не знал ни английского, ни латыни, поэтому понятия не имел, куда попал. Около года отработал на конюшнях — там мы с ним и познакомились. — Нотки ностальгии смягчили ее голос. — Я полюбила его с первого взгляда. Он был очень добрый, но выглядел таким запуганным, несчастным, хотя пел, как соловей. С ним месяцами никто не разговаривал, поэтому, когда я сказала ему несколько слов по-французски, он обрадовался несказанно и, наверное, только за одно это полюбил меня. — В ее голосе опять зазвучала злоба. — Вскоре его посадили в эту камеру. Тогда-то я и раскрыла секрет, как сюда пробраться.
Джек вдруг подумал, что зачат он был наверняка прямо здесь, на каменном полу. От этой мысли он страшно смутился и возблагодарил Бога, что в камере темно и они с мамой не видят друг друга.
— Но ведь отца не могли арестовать просто так, должна была быть какая-то причина.
— Он не нашел ответа. В конце концов они сами придумали для него преступление. Кто-то дал ему чашу, украшенную драгоценными камнями, и выпустил на свободу. Не успел он отойти от монастыря на милю-другую, как его схватили, обвинили в том, что он украл эту реликвию, и повесили. — Эллен расплакалась.
— Кто это сделал?
— Шериф Ширинга, приор Кингсбриджа… какая теперь разница кто.
— А что стало с семьей отца? Ведь у него были родители, братья, сестры…
— Да, у него была большая семья, там, во Франции.
— Так почему же он не бежал и не вернулся туда?
— Однажды он попытался, но его поймали, привезли обратно и бросили в эту темницу. Можно было попробовать еще раз, тем более выбраться отсюда мы могли. Но он не знал дороги домой, не говорил по-английски и к тому же не имел ни гроша в кармане. Шансов почти не было. Конечно, он должен был рискнуть еще раз, теперь-то это ясно как Божий день, но тогда никто не мог даже предположить, что его могут повесить.
Джек обнял мать, пытаясь успокоить. Она насквозь промокла и дрожала от холода. Ей надо было срочно уходить и высушиться. И тут его словно молнией пронзило: ведь если она может выйти отсюда, значит, и он может последовать за ней. Пока мать рассказывала об отце, он ненадолго забыл об Алине, но сейчас вдруг осознал, что его страстное желание может осуществиться — он успеет поговорить с Алиной до ее свадьбы.
— Покажи мне этот лаз, — коротко сказал он.
Она всхлипнула и вытерла слезы.
— Держи руку. Я тебя выведу.
Вместе они прошли в дальний угол камеры, и Джек почувствовал, что мать спускается вниз.
— Глубоко вдохни, ныряй в воду и плыви против течения что есть сил. Иначе тебя унесет прямо в монастырский сортир. Дыхания должно хватить как раз, чтобы добраться до выхода. Только не бойся, и у тебя все получится. — Она опустилась еще ниже, и он отпустил ее руку.
Нащупав лаз, Джек стал спускаться. Его ноги сразу же оказались в воде. Когда он уперся в дно, плечи все еще были в камере. Перед тем как