Читать интересную книгу Учебник рисования - Максим Кантор

Таким образом, сомнения Рихтера, какое именно из понятий свободы использует президент в задорной речи, было лишено смысла. Старый ученый, используя и развивая определения свободы, данные некогда Миллем, и в толк взять не мог, что свобода — не цель, даже не метод, но вполне конкретное объективное вещество, питающее энергией новое общество. Обладание этим веществом дает основание на власть, дает право распоряжаться жизнями тебе подобных, менее везучих человеческих особей, которым свободы не досталось.

Впрочем, если Рихтер и не понимал вопрос в полной мере, то мир (и в особенности те его представители, которые возглавляли страны) понял превосходно. Приняв наличие могучей свободы как мотора истории, лидеры просвещенного человечества старались угодить свободе — кто чем может.

XVI

Ввиду того что основные вопросы цивилизации (кого и когда бомбить, куда посылать войска, что такое прогресс, есть свобода или нет и еще несколько таких же важных) решал американский президент, прочим президентам были поручены иные дела. В мягкой форме им дали понять, чего от них ждут: им разрешено умеренное воровство, ограниченное мздоимство, наведение косметического порядка на подшефной территории и распределение локальных министерских постов. Также вопросы личной гигиены и персональной эстетики отданы на их полное усмотрение. Гардеробом и винным погребом они могли командовать как хотели. И разумеется, им всецело доверено попечительство изящных искусств. И повелители провинций не ударили в грязь лицом — отнестись к обязанностям пунктуально.

Итальянский премьер-министр Берлускони в августе 2004 года совершил поистине яркий поступок и нарастил себе новые волосы. Премьер подвергся болезненной процедуре из высших соображений, наследник великих римлян, он выдержал испытание во имя страны. Достигнув преклонных лет, приближаясь к семидесяти, министр-миллиардер щеголял юношеской статью и, что ни год, достигал новых успехов в омоложении. Вечная молодость — это было его оружие. Пусть говорят за спиной, что он вор и проходимец — никакая инсинуация так не ранила, как лысина. Лысина оскорбляла его: а ну как подумают, что ему уже за сорок? Мыслимое ли дело — представлять динамичный политический драйв и одновременно являть миру лицо немолодого мужчины. Хорошо ли? Были даны распоряжения фотографам — снимать премьера так, чтобы лоб государственного мужа в кадр не попадал. Затем премьер решился на радикальный шаг — сделал операцию, нарастил новые волосы, и это был самый впечатляющий шаг в политической и социальной жизни Италии за последние годы.

Одновременно с судьбоносным решением премьер-министра прекрасной Авзонии и его северный сосед, германский канцлер, мужчина бескомпромиссный, решил совершить что-нибудь во благо своей страны. Так, он вступил в полемику с журналистом, предположившим, что канцлер сед и подкрашивает волосы. Поскольку волосы вождя были чернее воронова крыла и молодость Шредера была очевидна, то предположение о наличии седины под краской оскорбляло не только канцлера — но всю молодую политику. Герхард Шредер, принципиальный политик, ясно дал понять бессовестному зоилу, что не остановится ни перед чем — либо газета публично приносит извинения за диффамацию и ложь, либо дело передается в суд на рассмотрение — а там уж пусть беспристрастные присяжные решат: красит пожилой канцлер волосы — или нет! И — горе лжецам!

Не отставал от своих коллег и российский президент: новости о его спортивных успехах радовали подданных — молодящийся мужчина резво бегал и плавал, бодро занимался восточными единоборствами и скакал верхом. Спортивная форма русского президента стала особым предметом гордости россиян. В известном смысле его спортивные достижения компенсировали некоторые недостатки социальной сферы. Может быть, пенсии в иных городах и не выплачиваются, это даже и проверять неинтересно, но вот то, что ловкий президент может кувыркаться, скакать и прыгать — отрадный факт. И этот факт вселяет в пенсионеров надежду. И если где-то нет отопления зимой или электричество погасло — не стоит унывать: посмотрите, как президент свеж, в какой прекрасной форме себя держит. Это он не только для себя кувыркается, это он ради всех нас кувыркается, он старается в поте лица, это имидж страны.

Вечно молодой, улыбчивый британский премьер в компании коллег тоже не терялся, смотрелся недурно. И загаром похвастаться мог, и жемчужными зубами, и доходами. Но главное ведь не заработать — нужно красиво потратить. Отмечание пятидесятилетия британского лидера стало всенародным праздником: подготовку к пиршеству транслировали по телевидению. Налогоплательщикам было отрадно узнать, что бутылки бордо (сороказубый премьер предпочитал бордо) выбирали специально именно тех годов, когда мистер Блэр увидел свет или сменил сорок молочных зубов на сорок коренных. Иными словами, выбирали бордо пятидесятилетней (по количеству лет юбиляра) или сорокалетней (по количеству зубов юбиляра) выдержки и одной бутылки было бы достаточно, чтобы разорить заурядную семью — бутылка стоила тысячи фунтов. Но страна, победившая фашизм, разумеется, могла устоять перед таким испытанием, и для торжества были приобретены сотни подобных бутылок. Премьер к каждой перемене блюд требовал новых вин, и было семь перемен блюд, и гостей было несколько сотен. Меню ужина опубликовали во всех прогрессивных газетах, и знаменитые сомелье на страницах либеральных изданий высказывали мнение по поводу букета того или иного вина. Сколь отрадно было державе, пославшей своих сыновей убивать неизвестных им людей по неведомо какой причине в далекий Ирак, знать, что лидер ее и в годину испытаний не унывает, не теряет присущей бодрости и может отдаться патриархальным радостям юбилея.

Так жили эти люди, лидеры просвещенного человечества, маяки свободы, флагманы прогресса — они исправно подтягивались на турниках, выщипывали волосы в ушах и отращивали на плешивой голове, проводили время в соляриях, отдавали дань дорогому вину, посещали вернисажи. Их образ жизни широко транслировался в средствах массовой информации и развлекал граждан вверенных им государств.

Поскольку трудно было бы вообразить, что Муссолини когда-либо заботился о качестве и количестве растительности на голове, поскольку совершенно немыслимо, чтобы Гитлер подкрашивал седину, а Сталин тратил время на утреннюю гимнастику и восточные единоборства, делалось понятно, насколько тоталитарные режимы равнодушнее к подданным, нежели демократические. Вот и еще одно доказательство черствости тирании. Тирану абсолютно наплевать, как он выглядит — ходит в шинели и солярий не посещает; а вот демократический лидер старается и борется за свою внешность. И лидеры демократической Европы самозабвенно отдались борьбе за внешний вид.

Тем усерднее они занимались своим экстерьером, что забота о макияже, гардеробе, декорациях и растительности на голове — было все, что оставили сегодня Европе. Больше Европа не могла распоряжаться ничем в мире. Отныне Европа сделалась курортом для рантье, санаторием для пенсионеров, музеем вялого капиталистического реализма — а задорные завоевательные планы Запада были переданы в Америку. Если раньше эти планы были общими и меж людьми и политиками Запада употреблялось слово «союзники», то после краха СССР — положение изменилось.

Развал Советского Союза спустя всего лишь короткий период привел к деструкции Запада. Понятия, представления и самоидентификация Европы и Америки пришли в столь очевидное противоречие, что воспринимаемый прежде как целое Запад перестал существовать. На краткое мгновение показалось, что в схватке с большевиками победил некий общий принцип, некая обобщенная идея западной демократии — идея милая сердцам и по ту, и по эту сторону Атлантики. Однако весьма скоро обнаружилось, что роли победителей расписаны по-разному. И Старому Свету, то есть Европе, то есть тому географическому пространству, что традиционно именовалось Западом, отведена совсем не та роль, какую сама Европа ожидала. Торжество западных демократий (объединение Германий, падение железного занавеса, освобождение Восточной Европы, свержение ненавистного марксизма и т. д.) очень скоро сменилось усталостью и тоской. Словно веками копившиеся тоска и разочарование сказались сразу во всем организме Европы, и она обессилела. Победа над коммунистическим режимом завершилась полным оскудением и обмелением собственных идеологических ресурсов. Ну, победили, а дальше что делать станем? Скрепленные борьбой с коммунизмом страны Запада некоторое время держались вместе, являя миру образчики свободы и гуманистических начал, потом надобность в этих образчиках миновала — и альянс распался. Миссия Запада оказалась исчерпанной.

Пророчество Шпенглера по поводу «вечерней земли» сбылось во всей полноте — разве что с незначительным опозданием; впрочем, опозданием эту краткую отсрочку и считать нельзя, поскольку практически весь отчетный период Европа была раздираема войнами. Эти войны — при всей их губительности — сумели продлить существование Европы, гальванизировали ее старое тело. Войны были даны Европе как последний шанс — напитаться энергией и волей. Впрочем, уже вторая война показала бесплодность попыток: распластанная и безучастная Европа отдала свое пространство для столкновения русских, английских и американских амбиций. Ее собственные амбиции так напугали мир и ее саму, что немедленно были забыты. Поскольку дерзновенные планы Муссолини и Гитлера к исполнению приняты не были ввиду масштабов, непропорциональных возможностям, — то планирование и проектирование будущего было торжественно передоверено другим политическим игрокам. Сама Европа обратилась от прожектов к реальности — и прожила в благостном и вялом состоянии вторую половину жестокого века, с утешительным сознанием того, что некую важную миссию она все же выполняет: демонстрирует миру восточного деспотизма румяный лик демократии. Курортное строительство, туристический и ресторанный бизнес, транспорт и предметы туалета были весьма культивированы в эту пору. Искусство, как легко предположить, развивалось соответственно, как сказали бы иные интеллектуалы — в том же дискурсе.