Читать интересную книгу Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник) - Мэри Рено

Когда армия останавливалась на ночевку, Филиппу, как раньше, устанавливали палатку. Эвридике, ставшей теперь очень знатной особой, полагался личный фургон, там она и спала. Походное жилище Роксаны, конечно, было более роскошным, но раз уж Эвридика не видела его в глаза, то она сочла свою новую обитель вполне удобной и даже уютной после того, как там разместилось кое-что из ее собственного приданого. Особо довольна она была поместительным сундуком, где среди спальных принадлежностей хранились спрятанные ею перед отъездом оружие и доспехи.

Филиппа вполне устраивала такая семейная жизнь. Его очень смутило бы, если бы Эвридика вдруг пожелала ночами быть с ним, она ведь тогда вполне могла бы выгнать вон Конона. Днем же он с удовольствием делил с ней досуг, зачастую сопровождая верхом ее фургон и рассказывая о тех местах, где они проезжали. Филипп уже некогда проделал весь этот путь в военном обозе, следуя за солдатами Александра, и время от времени в его в памяти вдруг всплывали обрывочные картины прошлого. Как-то ему довелось очень долго прожить под стенами Тира.

Вечерами они по-семейному ужинали в царской палатке. Поначалу Эвридика с отвращением смотрела, как муженек поглощает пищу, но постепенно с ее наставлениями его манеры заметно улучшились. Иногда, если лагерь располагался неподалеку от моря, она вместе с Кононом выводила царя на прогулку, помогая ему собирать камни и ракушки, а помимо того занимая его беседой. Она часто рассказывала Филиппу услышанные от Кинны легенды о Македонии и о ее царях, ведущих свой род от юного Геракла, осмелившегося бросить вызов самому Гелиосу.

– Мы с тобой, – сказала однажды она, – скоро будем там править.

Смутная тревога плеснулась в его глазах.

– Но Александр говорил мне…

– Он говорил так только потому, что сам был царем. Но время его царствования уже закончилось. Теперь царем сделался ты, а раз уж мы поженились, то тебе следует меня слушаться. Я обо всем позабочусь и все тебе подскажу.

Миновав Синайские пустыни, войска очутились в Египте и встали лагерем на плоских прибрежных лугах. Впереди, в нескольких милях от них, располагался древний портовый город Пелусий, далее простиралась обширная дельта Нила, испещренная хитросплетениями проток и речных рукавов, а за всем этим находилась Александрия.

Под сенью финиковых пальм на берегах темных оросительных каналов, обрамленных высокими зарослями папируса, принялось обустраиваться беспокойное воинство. С южных пустынь уже задували теплые ветры, уровень воды в Ниле заметно понизился, на плодородных нильских наносах зрели богатые урожаи, неутомимые волы продолжали приводить в движение нехитрые механизмы деревянных водоподъемных колес. Истомившись после знойного перехода по Синайскому полуострову, индийские погонщики слонов, сорвав с себя легкие набедренные повязки, везде, где только можно, купали своих питомцем, радостно плещась вместе с ними и хохоча, когда те из хоботов окатывали их и себя струями пресной живительной влаги. Верблюды, надолго припав к воде, впрок пополняли ею свои скрытые полости, солдатские жены стирали белье и мыли детей. Маркитанты отправились на поиски продовольствия. Солдаты готовились к бою.

Пердикка, кликнув на совет командиров, обозревал окрестности. Он был с Александром в египетском походе, но с тех пор прошло одиннадцать лет, а за последние два года Птолемей успел здесь прочно обосноваться. Везде, где имелась возможность для переправы, на холмах и скальных выходах появились мощные каменные или деревянные укрепления. Дальше по берегу моря солдатам уже не пройти: Пелусий отлично защищали соленые топи. Придется обходить эти болота с юга.

Основной лагерь останется здесь. Пердикка возьмет с собой лишь небольшие маневренные войска, не обремененные тяжелым обозом и потому способные легко двигаться даже по бездорожью. Такой тактике он научился у Александра. В быстро сгущавшихся сумерках, подсвеченных розоватым пустынным маревом, удовлетворенный военачальник поехал обратно к своему шатру, чтобы основательно спланировать грядущий поход.

По всей территории стана среди беспорядочно раскиданных солдатских палаток потрескивали и ярко полыхали костры; возле тех, что поменьше, кухонных, суетились женщины, а вокруг больших, поскольку ночи стояли холодные, собирались компании человек по двадцать или по тридцать, чтобы разделить трапезу, состоящую из фасолевой густой похлебки с лепешками и оливками, освежиться терпким вином, а потом с удовольствием сдобрить выпивку финиками и сыром.

После ужина перед сном люди заметно расслабились, лениво болтая о том о сем, балагуры сыпали байками, где-то пели. Тогда-то и зазвучали по всему лагерю голоса, доносившиеся из темноты за кострами. Вкрадчивые, негромкие, они постепенно привлекали внимание отдыхавших истинно македонскими интонациями и оборотами речи. Пришельцы, прятавшиеся во мраке, называли знакомые имена, поминали былые сражениях под рукой Александра и павших друзей, отпускали старые добрые шутки. Не получив решительного отпора, они подбирались поближе, затем, в ответ на невнятные возгласы, подсаживались к огню. Разве не стоит в память о старой дружбе осушить вместе по кружке египетского вина? Завтра, кто знает, им, может, придется рубиться друг с другом, но сегодня все тут с легким сердцем вполне могут выпить за здравие тех, кто пока еще жив. Ночные гости охотно рассказывали о том, как им здесь живется. Да, Птолемей, конечно, не Александр, но он все же лучший из прочих. Он далеко не глуп как командир и очень заботится о солдатах. Всегда находит возможность помочь служивому в трудный час, а кто же еще сейчас на это способен? Кстати, какое жалованье положил Пердикка своим ветеранам? Какое?! (Укоризненное покачивание головой и длинный пренебрежительный присвист.)

– Наверное, он пообещал вам долю в трофеях? Ну разумеется, в Египте хватает добра, да только вряд ли вы до него доберетесь. Здешняя земля убивает чужаков, не знающих безопасных проток. Взять хотя бы египетских крокодилов, они не только крупнее индийских, но и гораздо коварнее.

Новым слушателям, подходившим к кострам, гости с удовольствием продолжали рассказывать о своей хорошо налаженной жизни и о красотах Александрии, о гаванях, заполненных судами со всего света, о вкусной и свежей пище, о богатых винных лавках и юных обольстительницах, о прекрасном египетском климате и о том, что Александр явно передал этому городу свою удачу.

Кувшины с вином опустели, поручение было выполнено, и гости незаметно исчезали во тьме, их шаги растворялись в мрачных звуках египетской ночи. Пробираясь обратно к своей крепости, эти люди, возможно, облегченно вздыхали, удовлетворенные тем, что им удалось добром услужить старым товарищам, не проронив при этом ни слова лжи, а заодно легко заработать сотенку драхм.

Последнюю лагерную стоянку Пердикка устроил чуть выше так называемого запястья Нила, от которого пальцевидные рукава этой могучей водной артерии расходились на север. Сюда же прибыла и часть тылового люда, которому надлежало дожидаться его возвращения, а также царствующая семья: Пердикка хотел держать эту парочку под присмотром. Отсюда он двинется с войсками к реке.

Оставшиеся в лагере люди смотрели, как солдаты уходят за полководцем в дрожащий рассветный туман, конные, пешие, а с ними уходят и нагруженные съестными припасами мулы, и мерно вышагивающие верблюды, таща за собой на волокушах детали разобранных катапульт. Шествие завершали слоны. Еще долго видна была на обширной равнине постепенно уменьшающаяся в размерах колонна, но в конце концов она исчезла за горизонтом, опушенным зарослями тамариска и пальмами.

Расхаживая по царской палатке, Эвридика с тревогой ожидала вестей. Конон, взяв небольшой эскорт, отправился с Филиппом на верховую прогулку. Эвридика тоже любила верховую езду и частенько скакала во весь опор по македонским привольным лугам, но теперь ей приходилось постоянно сдерживать свои желания, поскольку столь дикое поведение не подобает царице. Так говорил ей Пердикка.

Сейчас, когда дочери Кинны впервые посчастливилось оказаться при войске, совершающем настоящий военный поход, все воспитанные в ней навыки, как и врожденные склонности, взбунтовались против того, что ее оставили в лагере вместе с женщинами и рабами. Свое супружество она воспринимала как данность в виде дурацкой комедии, ходом которой следует управлять, ни в малой степени не изменяя себе. Более того, сами женщины ей казались некими чуждыми существами, живущими по законам, никак не касающимся ее лично.

В тени за фургоном Эвридики сидели две служанки, тихонько переговариваясь по-лидийски. Обе были ее рабынями. Ей предложили взять в услужение девушек из знатных семей, но она отказалась, сказав Пердикке, что не собирается подвергать тяготам походной жизни взращенных в роскоши неженок. Правда же заключалась в том, что это она сама не собиралась подвергать себя тяготам скучного общения с жеманными собирательницами пустых сплетен и слухов. К любовным играм Эвридика тоже была равнодушна; в этом отношении она нуждалась в женщинах еще менее, чем в мужчинах. Свадебная ночь убила даже ростки желаний. Раньше, в своих девичьих мечтах, Эвридика сражалась, подобно царице амазонок Ипполите, бок о бок с героями древних легенд. Однако с проснувшимся в ней честолюбием изменились и ее мечты.