Читать интересную книгу Дневники св. Николая Японского. Том ΙI - Николай Японский

В начале одиннадцатого утра отправились на Уцуномия и чрез полчаса были в Канума. встреченные на станции катихизатором Варнавою Имамура с братией. От станции еще было полчаса езды на тележках до Канума — города и церковного дома в нем. Канума, по–видимому, небогатый город; главное местное производство — пенька; по дороге со станции, направо виднеется богато выстроенная фабрика, где обрабатывается пенька в нитки, парусину и прочее. — Церковный дом в узком переулке, впрочем, совсем близко от большой улицы. Построен он на земле христианина Фомы Тасогава, который, как человек богатый, мог бы и пожертвовать сию землю на Церковь. Стоит церковный дом 130 ен; молитвенная комната большая; при ней небольшое помещение для катихизатора; строение очень легкое и недолговечное. К сожалению, еще и долг на нем есть — 25 ен.

По прибытии в церковный дом отслужили часы, причем девочки пели совсем правильно и стройно; оказалось, что четверо из них учились в церковной школе в Коодзимаци; между прочим — отсюда Акилина, одноглазая, бывшая уже учительницей там, и Варвара, круглолицая и приятная с лица. Сказано поучение. По метрике рассмотрена Церковь. Крещеных 108; из них 37 ныне в других местах, умерли 16, охладели 7, 48 ныне налицо. Сицудзи 4. К богослужению собираются по субботам человек 13, по воскресеньям 10. Новых слушателей совсем нет из языческих домов, а говорит Варнава ученье некоторым еще крещенным в домах христиан; говорит также и с некоторыми язычниками о вере, но и сам не называет этого проповедью, а их — слушателями.

Мужского собрания нет ни в каком виде; женское симбокквай заведено месяц тому назад, по субботам, со своими, христианок, кооги. Сегодня вечером имеет быть второе собрание; посмотрим, как оно производится.

После обеда посетили дома христиан — всего 10; бедных нет, особенно богатых также не видно, но Фому Тасогава можно назвать богатым, некоторых зажиточными. Лучшие из христиан, кажется — Моисей Содеяма, кузнец, у которого 7 человек детей и который первым здесь принял христианство и немало потерпел гонений за него от соседей; Иоанн Накамура, у которого правая рука наполовину отрублена напавшим на него дорогой грабителем, — торговец овощами; жена его также, видимо, усердная христианка; благочестиво и семейство слепца Павла, у которого также 7 человек детей, и все такие краснощекие и полные; мать их — благочестивая женщина.

Когда вернулись в церковный дом, пришел сюда один охладевший, у которого мы не были, но который увидел нас проезжающими по улице — обрадовался и прибежал; оказывается совсем не потерявшим веру, а терпящим домашнее стеснение от тестя и тещи, престарелых и закоренелых язычников; не позволяют они ему ходить в Церковь и знаться с христианами; он же, как видно, слаб, или, быть может, боится, что его прогонят из дома, — дом же богатый.

В начале восьмого часа началась всенощная и продолжалась часа полтора — была полная с ирмосами, пропетыми очень правильно. Поучение. Затем женское симбокквай; говорили трое: жена катихизатора — Любовь, о необходимости общественной молитвы: было у нее написано, и весьма длинное рассуждение; вероятно, с помощью мужа составлено; потом Акилина — из школы в Коодзимаци — Житие Святого Иокима и Анны рассказала, затем Варвара — из той же школы — докончила Житие святого Плакиды— Евстафия, начатое в прошлое собрание; значит, все говорившие — воспитанницы Миссийских женских школ, и на них возложена была сия обязанность навсегда; местные христианки отозвались своим неумением и неспособностью к кооги; но я убедил их переменить решение, указал, что и совсем безграмотные отлично говорят кооги, при желании делать то, готовясь при помощи катихизатора; согласились, наконец, и избрали из себя трех к следующему собранию; хотели было избрать совсем малых девчонок, я восстал и против этого, убедил избрать больших; дети же могут, кроме того говорить, если приготовят, равно, как могут говорить и вышеозначенные воспитанницы школ, если захотят, кроме избранных трех говорящих, ибо, например, в Хакодате я видел говорящими человек 15 в одно собрание. Катихизатор Варнава обещался помогать христианкам готовить их кооги. Говорить и вперед положили в субботу вечером после общественной молитвы — не в воскресенье, как везде. Братий убеждал я также завести кооги–квай; вероятно, завтра решат завести. В одиннадцать часов собрание кончилось, и ночевать повели далеко–далеко в какую–то гостиницу, где и поместили в тесной и очень холодной комнате нас двоих с о. Семеоном.

1/13 ноября 1892. Воскресенье.

Канума. Никко.

Ночью, с четвертого часа, не дали спать — все возили что–то по переулку, причем возчики распевали во все горло; кажется, готовились к сегодняшнему здесь «муне–анге» в строящемся новом доме; встали мы с о. Семеоном чем свет, умылись, помолились, причем оказалось, что о. Семеон только одно начало утренних молитв знает на память, даже «Помилуй мя, Боже» прочитать не мог, — молитвенника же не догадался вчера захватить с собой. Плох он, далеко не таков, как о. Фаддей; к управлению Церковью мало способен, совсем дитя по характеру: простодушный, бесхитростный, но совсем недалекий: при всех разговорах и распоряжениях только эхом служит, и притом — бессильным; может он быть полезен еще священником на одном месте, в небольшом приходе, но большой Церкви, и притом неустроенной, поручить ему нельзя — ничего не сделает, — Но кого ставить еще священниками. Пошли, Бог, таких людей!

Оказалось по объяснении, что это мы ночевали в доме родного отца вышеозначенной Варвары, бывшей в школе в Коодзимаци, теперешней здешней лучшей певчей в Церкви и лучшей говорящей на женском собрании, по крайней мере, вчерашнем. Она отдана приемышем в дом Сато — здешнего фотографа, приемная мать ее, Евдокия — усердная христианка; родной же ее отец и мать и приемный отец — язычники, до сих пор остающиеся совсем холодными к христианской проповеди, а между тем отец — гостиник — преклонный уже старец; сильно укоротил я бедную Варвару за то, что она дочернею любовию не старается спасти своих родителей от угрожающей им вечной гибели; речь в тоже время направлена была и к Фоме Тасогава, отец которого совсем в гроб смотрящий, тоже язычник; рассказал, в пример, как маленькая Вера Кису обратила своего отца, постоянно таща его молиться с собою и с маменькою, надевая ему крест и заставляя целовать его; заплакала варвара, и верно будет же давление от нее на родителей, и поможет ей Господь тронуть их сердца!

В восемь часов утра отправились из гостиницы в церковный дом, дорогой осмотрели местную кумирню, посвященную сыну Сосано–оно микато; снаружи кругом превосходная резьба, но приходящая в упадок, как и быть должно. Вековые хиноки и кеяки окружают кумирню. За ними сейчас и наш юный церковный дом. В восемь часов начали обедницу, за нею была проповедь для христиан, но слышали и собравшиеся язычники. Около десяти служба была кончена; с десяти началась проповедь для язычников. Опасались мы, что совсем мало будет слушателей, ибо как раз в это же время началась лекция о чем–то по земледелию, заранее подготовленная, и для которой приглашен лектор из Токио; собралось, однако, и на нашу проповедь человек до 40, и люди большею частию дельные и видные в городе. Сначала говорил о. Семеон, но совсем не так умно, как о. Фаддей; тянул бесконечные примеры, переливал из пустого в порожнее с самым глубокомысленным видом и поразительным жестом объявлял какуюнибудь зауряднейшую мысль, бухал иногда и ужасную дичь, например, «сууманно хоси–ва Ками–но дзиттай–но уцини цукураретари» (бесчисленные звезды внутри существа Божия сотворены) — это в объяснение Божия вездеприсутствия. Совсем плоховат о. Семеон! Я сказал обычную начальную проповедь язычникам. Кончилось в половине первого часа. Выгода держанья проповеди (так рано днем, между прочим, та, что детей и прочего пустого народа, производящего шум и мешающего и говорить, и слушать, не бывает; приходят слушать именно только желающие слушать, а не праздно шатающийся люд, которого так рано не бывает.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});