Читать интересную книгу Хроники Артура - Бернард Корнуэлл

— Я слишком мало знаю, — пробормотал Талиесин.

— Что правда, то правда, — подтвердил Мерлин. И пододвинул ко мне кувшин с элем. — Ну, как тебе твоя потасовочка, Дерфель, понравилась?

— Нет. — По правде сказать, мне отчего-то взгрустнулось. — Кунеглас погиб, — пояснил я.

— Слыхал я про Кунегласа, — отозвался Мерлин. — Что за бестолочь! Не мог предоставить героику недоумкам вроде тебя? Жаль все же, что он погиб. Умником я бы его не назвал, но и придурком — тоже, а в нынешние горестные времена это большая редкость. Кроме того, Кунеглас всегда был ко мне добр.

— Вот и со мной он был сама доброта, — вмешался Талиесин.

— Придется тебе теперь подыскивать нового покровителя, — обратился Мерлин к барду, — вот только на Дерфеля не посматривай. Для этого хорошая песня — все равно что бык пернул, разницы он не увидит. Залог успешной жизни, — наставлял он Талиесина, — родиться у богатых родителей. Я всю жизнь жил не тужил на свою ренту, хотя, если задуматься, доходов вот уже много лет как не вижу. Дерфель, а ты мне ренту платишь?

— Я бы заплатил, господин, да только не знаю, куда послать деньги.

— Ну да теперь это уже не важно, — вздохнул Мерлин. — Я стар и дряхл. Небось помру скоро.

— Чепуха, — отрезал я, — выглядишь ты вполне бодро.

Мерлин, несомненно, был уже далеко не молод, но в глазах его поблескивал озорной огонек, а морщинистое лицо старика дышало живостью. Его волосы и борода были красиво заплетены в косички и перевиты черными лентами, и оделся он чисто — ежели не обращать внимания на брызги засохшей крови. А еще Мерлин явно был счастлив, и не только потому, что мы одержали победу, подумал я, это он обществом Талиесина наслаждается.

— Победа дарит жизнь, — отмахнулся он, — но очень скоро забывается. Где Артур?

— Никто не знает, — отозвался я. — Я слыхал, он долго беседовал с Тевдриком, а теперь вот куда-то подевался. Подозреваю, Гвиневеру отыскал.

— Пес возвращается на блевотину свою, — ухмыльнулся Мерлин.

— А мне она по душе, — вызывающе возразил я.

— Чего от тебя и ждать, — презрительно бросил старик. — Ну да держу пари, теперь она присмиреет. Вот тебе отличная покровительница, — посоветовал он Талиесину, — она, как ни смешно, поэтов и впрямь чтит. Главное, в постель к ней не лезь.

— Исключено, господин, — заверил Талиесин. Мерлин шумно расхохотался.

— Наш юный бард блюдет целомудрие, — сообщил он мне. — Холощеный жаворонок, вот он кто. Он отрекся от высшего наслаждения мужчины во имя своего дара.

Видя, что я заинтригован, Талиесин не сдержал улыбки.

— Речь идет не о голосе, лорд Дерфель, но о даре пророчества.

— И дар этот подлинный! — с искренним восхищением подтвердил Мерлин. — Хотя целомудрия он все равно не стоит. Кабы такую цену потребовали с меня, я бы и от посоха друида отказался! Занялся бы чем-нибудь попроще, вот стал бы, например, бардом или копейщиком.

— Ты провидишь будущее? — спросил я Талиесина.

— Он предсказал сегодняшнюю победу, — вмешался Мерлин, — а о гибели Кунегласа он знал уже месяц назад. Хотя, конечно, даже он никак не мог предвидеть, что никчемный саксонский увалень заявится к костру и украдет весь мой сыр. — Старик ревниво отобрал у меня остатки сыра. — Ты, верно, теперь попросишь предсказать тебе будущее, а, Дерфель?

— Нет, господин.

— И правильно, — одобрил Мерлин, — будущего лучше не знать. Все заканчивается слезами, и ничего больше.

— Но радость возрождается, — тихо проговорил Талиесин.

— Ох, господи, только не это! — воскликнул Мерлин. — Радость возрождается! Приходит рассвет! На деревьях набухают почки! Тучи расступаются! Тает лед! Избавь меня от сентиментального вздора, кто-кто, а ты способен на большее. — Старик примолк. Черные щиты закончили пляску и пошли позабавиться с пленными саксонками. При женщинах были дети; они громко вопили, раздражая Мерлина. Он нахмурился. — Судьба неумолима, — угрюмо повторил он, — все заканчивается слезами.

— А Нимуэ с тобой? — спросил я и тут же по предостерегающему взгляду Талиесина понял, что вопрос этот задавать не стоило.

Мерлин неотрывно глядел в огонь. Из костра выстрелило угольком; старик сплюнул в отместку, платя недоброму пламени его же монетой.

— Не говори со мной о Нимуэ, — отрезал он. От его благодушия и следа не осталось, я мысленно проклинал свой не в меру длинный язык. Старик тронул свой черный посох и вздохнул. — Нимуэ зла на меня, — объяснил он.

— Почему, господин?

— Потому что никак не может добиться своего, вот почему. Из-за этого люди обычно и злятся. — В костре треснуло очередное бревно, в воздух взметнулись искры, старик раздраженно стряхнул их с одежды, загодя плюнув в пламя. — Лиственница, — вздохнул он. — Свежесрубленная лиственница гореть не хочет. — Мерлин задумчиво воззрился на меня. — Нимуэ запретила мне везти Гавейна на битву. Она считает, добро пропало впустую, и, наверное, она была права.

— Гавейн принес нам победу, господин, — напомнил я. Мерлин закрыл глаза и картинно вздохнул, давая понять, что дурость мою терпеть невозможно.

— Я посвятил себя одной-единственной цели, — произнес он после долгой паузы. — Одной очень простой цели. Мне хотелось вернуть богов. Это так трудно понять? Но для того, чтобы сделать что-то действительно хорошо, Дерфель, потребна целая жизнь. Нет, дурни вроде тебя вольны растрачивать себя по мелочам — сегодня ты магистрат, завтра копейщик, но когда все закончится, чего ты достиг? Да ничего! Чтобы изменить мир, Дерфель, нужно держаться избранной миссии. Артур к тому близок, не могу не отдать ему должного. Он хочет обезопасить Британию от саксов, и, думается, на какое-то время он преуспел — но саксы еще живы, и они вернутся. Может, я их уже не застану, может, не застанешь и ты, но твоим детям и детям твоих детей придется сражаться в этой войне снова и снова. К истинной победе ведет только один путь.

— Путь богов, — откликнулся я.

— Путь богов, — подтвердил Мерлин, — в этом-то и состоял труд моей жизни. — Старик на мгновение опустил взгляд на черный друидический посох. Талиесин сидел недвижно, не сводя с наставника глаз. — В детстве мне привиделся сон, — очень тихо проговорил Мерлин. — Я пошел в пещеру Карн Ингли, и приснилось мне, будто у меня крылья и я могу взлететь высоко в небо и оглядеть сверху весь остров Британию — и до чего же он был красив! Красив и зелен и огражден густым туманом от любого врага. Блаженный остров, Дерфель, остров богов, единственное место на земле, их достойное, и со времен того сна, Дерфель, только об этом я и мечтал. Вернуть благословенный остров. Вернуть богов.

— Но… — вмешался было я.

— Не глупи! — рявкнул Мерлин так, что даже Талиесин не сдержал улыбки. — Подумай головой! Труд всей моей жизни, Дерфель!

— Май Дун, — тихо проговорил я.

Старик кивнул и снова надолго умолк. Вдалеке пели, повсюду горели костры. Во тьме тут и там раздавались крики раненых; псы и мародеры искали себе жертв среди мертвых и умирающих. На рассвете протрезвевшая армия проснется и окажется лицом к лицу с кошмарными последствиями битвы, но сейчас все пели да упивались трофейным элем.

— На Май Дуне я подошел к самой грани, — нарушил молчание Мерлин. — До цели было рукой подать. Но я проявил слабость, Дерфель, досадную слабость. Я слишком люблю Артура. Почему? Он не блещет остроумием, он порою занудствует почище Гавейна, он до смешного предан добродетели, но я его и впрямь люблю. И тебя тоже, если на то пошло. Слабость, сам знаю. Я ценю тонкий ум и гибкость, но на самом-то деле по душе мне люди честные. Меня восхищают сила и прямота, понимаешь ли, и на Май Дуне эта любовь меня погубила.

— Гвидр, — произнес я. Мерлин кивнул.

— Надо было убить мальчишку, но я знал, что не смогу. Только не Артурова сына. Непростительная слабость, что тут поделаешь.

— Нет.

— Не глупи! — устало промолвил Мерлин. — Что такое жизнь Гвидра в сравнении с богами? Или с надеждой восстановить Британию? Да ничего, пустяк! Но я не смог исполнить назначенного. О да, оправдания у меня были. В свитке Каледдина говорится со всей ясностью: в жертву избирается «сын короля земли», а ведь Артур — не король; ну да это все жалкие увертки. Обряд требовал смерти Гвидра, а я не смог себя заставить. Вот убить Гавейна — это пожалуйста, с легкостью, оно даже не лишено приятности — оборвать разглагольствования этого девственного придурка. А вот с Гвидром не вышло, поэтому обряд остался незавершенным. — Мерлин был глубоко несчастен — несчастен, стар и сгорблен. — Я неудачник, — горько подвел итог он.

— А Нимуэ тебе так и не простила? — неуверенно спросил я.

— Простила? Да Нимуэ вообще не знает, что значит это слово! Для Нимуэ прощение — это слабость! Теперь она сама совершит нужные обряды и не оплошает, нет. Даже если потребуется перерезать всех сыновей Британии до последнего, она это сделает. Всех побросает в котел и взболтнет хорошенько! — Мерлин улыбнулся краем губ и пожал плечами. — Но ныне я, сами понимаете, здорово усложнил ей работу. Как распоследний сентиментальный старый дурень, я не мог не помочь Артуру выиграть сегодняшнюю драку. А для этого я воспользовался Гавейном, и теперь, думается, Нимуэ меня ненавидит.