Модуль казался удивительно маленьким – сейчас он не имел даже шасси, которое осталось на Луне. Жилой отсек поверх легкой рамы, четыре небольших двигателя внизу и шесть шарообразных баков по периметру – вот все. И в этом скворечнике я спускался на Луну и даже как-то поднялся обратно на орбиту! Но больше я туда не полезу, и не уговаривайте.
Кое-как я добрался до корабля, засунул сумку с образцами в контейнер, протиснулся в открытый люк, устроился на сиденье и захлопнул крышку над головой. Включил питание электроники, убедился, что люк закрылся герметично, и открыл кран, запуская атмосферу в жилой отсек.
Минуты через три давление составило триста пятьдесят миллиметров ртутного столба, и я поднял стекло скафандра. Да, температура бодрящая, примерно минус пятнадцать, но в начале полета было хуже, и ничего, обошлось. Пора, пожалуй, пытаться связаться с Землей.
Наше с Антоновым положение было хоть и не совсем аховым, но ничего особо приятного в нем тоже не наблюдалось. Маневрируя для сближения с лунным модулем, «Союз» сжег топливо, которого тут и так было впритык, и теперь никакого запаса вообще не оставалось. То есть если и разгоняющий импульс для ухода с луной орбиты, и тормозящий для перехода на околоземную будут проведены идеально, горючего на них хватит. Однако ни о какой коррекции орбиты в пути тогда не может быть и речи. А если она вдруг понадобится, то на торможение горючего не останется. Правда, это будет еще не совсем кирдык, разработан резервный вариант, но – чисто теоретически. Как он пройдет на практике, никто предугадать не мог.
– Ничего, – проявил оптимизм Антонов, – сюда долетели без промежуточных коррекций, авось и обратно так же долетим.
Я, честно говоря, надежд духовного брата не разделял – и оказался прав. На обратном пути потребовалось аж две коррекции. И если после первой горючего еще теоретически, без всякого запаса и даже с небольшим минусом, но все же как-то могло хватить для торможения при переходе на околоземную орбиту, то вторая коррекция ставила на этом жирный крест. Правда, она прошла в пятидесяти пяти тысячах километрах от Земли.
– Можно попробовать смотаться в двадцать первый век, – предложил Антонов.
– Зачем?
– Тебе-то, может, и незачем, а у меня там лежит организм, и я за него волнуюсь.
– Ну да, какую секунду он там лежит – пятую или шестую? Думаешь, с ним за такое время могло что-нибудь случится?
– По идее, не могло, но проверить все равно надо.
И тут случилось невероятное – Антонов исчез. Я с удивлением почувствовал, что никакой второй личности в моем сознании нет – совсем. И поддержанием организма в тонусе теперь надо заниматься мне, а это ой как не просто. Не потерять бы сознание от духоты – атмосфера в корабле к концу полета отвратная, резервный поглотитель тоже почти сдох, затекли обе ноги, голова кружится, тошнит, пульс частит… да за что же хвататься в первую очередь?
Но мой пессимизм даже не успел дойти до максимума, как Антонов вернулся. Странно так говорить о виртуальной личности, но он был отдохнувшим, отоспавшимся и отъевшимся до того, что аж лоснился. И я все, что с ним происходило, воспринимаю как сон! А резервную копию с него я сразу снять не догадался и теперь помню только два эпизода, да и то смутно. Первый – Антонов стоит у открытой двери холодильника и пьет из горла боржоми, при этом плотоядно косясь на залежи банок с лососем и черной икрой. И второй – он целуется со своей Мариной, а его шаловливые ручонки уже перебрались с талии дамы на пониже.
– Сколько тут у тебя прошло, целых пятнадцать секунд? – поинтересовался он. – А у меня почти двое суток. Э, да что тут с тобой такое? Так ведь и копыта недолго отбросить! Ну-ка, уйди на второй план, я постараюсь привести твое здоровье в идеал.
Минут за пятнадцать организм Скворцова был приведен в относительный порядок. Не в идеал, конечно, но теперь он хотя бы снова стал работоспособным.
– Все, вылезай из тени, начинай работать, а я, как раньше, буду тебя со второго плана поддерживать, – предложил Антонов. – А то у тебя тут уже Земля разоряется, волнуются люди.
Действительно, из динамика доносился напряженный голос Фроловского:
– Барсук, Барсук, ответьте!
Барсук – это был мой позывной в данном полете.
– Барсук, Барсук! Вить, да что там с тобой?
– Уже нормально, – сказал я. – Пришлось отвлечься на сеанс аутотренинга, без него был риск в самый ответственный момент потерять сознание. Сейчас все в порядке. Когда будет готов расчет для входа в атмосферу?
– Минут через сорок, данные уже введены.
– Ладно, тогда я слегка вздремну.
То, что сон будет в двадцать первом веке, я, естественно, не уточнял.
Как уже упоминалось, всякий раз при перемещении в будущее я ощущал, насколько Антонов менее здоров, чем Скворцов. Вот только сейчас все было наоборот. В общем-то ничуть не изменившееся здоровье Антонова теперь воспринималось прямо-таки светлым идеалом по сравнению с тем, как себя чувствовал Скворцов в лунном «Союзе».
– Ничего, сядешь на Землю, быстро придешь в норму, – утешил духовный брат.
– Как, и ты здесь? А почему у меня в прошлый раз ничего не получилось, я оставался в двадцатом веке?
– Да потому, что у нас, похоже, от всех этих космических подвигов слегка изменился алгоритм перехода. Раньше мы по умолчанию меняли время пребывания вместе, а теперь наоборот. Чтобы переместиться вдвоем, личность, что в данный момент в тени, тоже должна в этом участвовать. Я это учел, и поэтому сейчас здесь.
В общем, мы с Антоновым отъелись, отоспались, на его компе провели прикидочный расчет завершающего этапа полета, основываясь на имеющихся у нас данных. Просто для того, чтобы было с чем сравнивать ту программу, которую нам должна в двадцатом веке передать Земля.
Да, на торможение со второй космической скорости до первой горючего в «Союзе Л4» не хватит. Однако тормозить можно и об атмосферу. То есть еще раз слегка скорректировать орбиту так, чтобы «Союз» прошел через самые верхние слои атмосферы Земли, сбросил лишнюю скорость, а при выходе снова включить движки для стабилизации на низкой околоземной орбите. И ждать там прилета обычного «Союза», на котором и мы с Антоновым, и образцы с гафнием будут доставлены на Землю.
В этом и состоял резервный вариант. Он в общем-то был неплох, имеющегося на борту горючего для него хватало даже с небольшим запасом, вот только никто не мог точно сказать, сколь сильно нагреется лунный корабль при пролете через верхние слои атмосферы. Даже расчеты давали приличный разброс, а на практике такого вообще не проверялось.
Когда мы вернулись, то, глянув на часы, убедились, что на борту лунного корабля за время нашего отсутствия прошло секунд восемнадцать-двадцать. С одной стороны, неплохо, когда Антонов только начинал шастать туда-сюда, у него на это уходило минут пятнадцать, а в самый первый раз и вообще сорок пять. С другой же – теперь у нас иногда получалось и за две-три секунды, так что сейчас переход туда-сюда получился сравнительно затянутым.
Кроме того, наше самочувствие сразу довольно резко ухудшилось.
– Да и наплевать, мы же не рекорды ставим, – отмахнулся Антонов. – Главное, что с телом тут ничего не случилось, но я, пожалуй, его все-таки слегка подлечу. А ты пока подумай о чем-нибудь возвышенном. Например, как нам тут не свариться в собственном соку, если вдруг корабль очень уж сильно разогреется. Может, заранее сюда перекинуть что-нибудь из двадцать первого века? В общем, шевели извилинами, а я начинаю шаманить.
– Можешь возвращаться, я самое главное вроде поправил, – где-то через полчаса сообщил мне Антонов, – а остальное и так сойдет. Придумал что-нибудь?
– Да. Нам в будущем надо купить сухого льда для глубокого охлаждения обычного, водяного. И несколько баллончиков с кислородом в аптеке. К моменту входа в атмосферу мы должны успеть переправить сюда пару брикетов переохлажденного льда и четыре баллончика – их, скорее всего, удастся транспортировать по два за один раз. Лед поможет от перегрева, а кислород – сам понимаешь, лишним не будет, хоть его и немного.