Кшиштоф, похоже, здесь бывал не раз. Указал на одну из двух лавок рядом с фонтаном. Массивные чугунные боковины, изрезанные инициалами бог знает скольких поколений брусья сиденьев.
— Присядем. Послушай. Ты пойми, я от души говорю. Ты, конечно, нас поопытнее, постарше, видел, наверное, чего мы не видели, но командир здесь я. И ребята — мои. А ты здесь — чужой. Гость. Согласен? Или вправду уходи, если не нравится, или будь у нас этим… Советником. Хочешь? Победим — внакладе не останешься…
Прямо на вопрос Валерий отвечать не стал. Демонстративно.
— Победим, победим… В чем побеждать собрались? С армией воевать или карманы набить — и в кусты?
Похоже, Кшиштоф, даже затеяв приватный разговор, все же испытывал сильные сомнения. Человек–то перед ним по всем параметрам чужой, и раскрывать ему секреты, доверенные очень серьезными людьми, негоже. А с другой стороны — единственный ведь, похоже, настоящий боец появился в его разношерстной компании парней, ранее известных только тем, что умели пить, не закусывая, неплохо драться на танцплощадках, отсидеть пару месяцев за подобные шалости. Или — трепаться на студенческих сходках о грядущей «свободе», вообще ничем не рискуя. Тот еще контингент.
Сам Кшиштоф на их фоне казался себе суперменом и интеллектуалом. Еще бы — три курса университета и член сборной по регби, взявшей весной Кубок Польши. Он опять достал фляжку. Сверху медленно сыпались последние алые листья с толстого, старого, что очень смешно — «канадского» клена, наверное, помнившего все четыре раздела Польши.
— Выпьешь?
— Чего ж нет. Мне это — слону дробина. А тебе не хватит ли? — Уваров постарался, чтобы слова прозвучали не обидно.
«Сотник» молча махнул рукой, глотнул сам из горлышка, протянул Валерию. Тот поднес к губам фляжку чисто символически, хотя и замерз уже, и согреться было бы не вредно. Но — не время. Если враг пьет — мы ему назло не станем.
— Понимаешь, старик, — доверительно наклонился к нему Кшиштоф, — я не имею права тебе верить и ничего говорить не имею права, однако — скажу. Потому что судьба Польши решается, и каждый штык нам дорог, а ты — не самый худший штык. Ты мне просто нравишься. Как человек, не подумай чего худого. Так вот — мы сейчас пойдем брать Арсенал!
— Ого! — не стал скрывать удивления Уваров.
— Ты знаешь, где это?
— Откуда ж мне знать? Я в Варшаве первый раз в жизни…
— Так почему — «Ого!»?
— Потому что в любой точке мира столичный Арсенал — это не только «Ого!», а даже намного серьезнее.
Кшиштоф засмеялся, довольный.
— Только не у нас. У нас взять Арсенал — как два пальца… Так идешь с нами?
— Схожу, что же делать…
— Тогда слушай.
Из его слов следовало, что на штурм должно собраться до десятка «сотен» (с поправками на духоподъемную болтовню и неизбежные приписки численности, человек двести–триста наскребут, прикинул Уваров). Охрана Арсенала, по данным разведки инсургентов, не превышает стандартного взвода русской армии, и выбить их оттуда не составит труда. Если они сами предварительно не разбегутся. Зато, захватив объект, можно будет сразу вооружить массу бойцов самым совершенным стрелковым оружием, легким и тяжелым, тут же начать загружать машины и развозить автоматы, пулеметы и патроны по всему городу. А уж тогда…
Кшиштоф прямо изнывал от восторга при мыслях о том, что будет тогда.
— Весь Варшавский округ — пять дивизий. Да и то разбросанных на территории половины Франции. И все учебные или кадрированные[223]. Пока они соберутся… А мы уже сегодня к вечеру поставим под ружье двадцать–тридцать тысяч, ликвидируем или разгоним все органы прежней власти, займем военные городки, станем контролировать все — улицы, заводы, электростанции, вокзалы, а главное — знаешь, в чем наша главная сила?
Парня определенно переполняло чувство причастности к тайнам и грандиознейшим за последние полтора века событиям. А если еще и выпито крепко, и собеседнику хочется понравиться, вернее — блеснуть перед ним своей значимостью и осведомленностью, тут, бывает, такого наплетешь, за что, по–хорошему, расстреливают…
— У нас есть карта каналов… — наклонившись к Валерию, с чрезвычайно загадочным и значительным видом прошептал Кшиштоф.
— Каких каналов? — действительно не понял поручик.
— Ах, ты не знаешь? Да и откуда тебе знать? Каналы — это так у нас называется старая система канализации. Под всем старым городом идут каменные тоннели, в рост человека и даже выше. Страшенный лабиринт, сотни километров, и ответвления в каждый квартал и чуть не к каждому дому. Кто знает эту сеть — хозяин города. А если туда попадешь без карты или без проводника (есть у нас такие, по тридцать лет в этом хозяйстве проработали) — верная смерть. Заблудишься, задохнешься… Потому что воняет там — у–у–й! Я как–то попробовал. Врагу не пожелаешь! Но зато враг и не догадается…
Сотник вдруг встряхнулся. Или понял, что начал болтать лишнее, или просто внутренние часы сработали, догадался, что слишком уже долго они тут болтают и подчиненные могут обидеться, а то и просто уйти, сочтя, что тот же Стах окажется не худшим командиром.
— Ладно, пошли, пошли… Время, — вставая, решительно сказал Кшиштоф.
И вправду, время, согласился с ним Уваров. Наговорил новый приятель достаточно. Дальше пусть специалисты вникают. А ему теперь надо только успеть донести полученную информацию до места. Чтобы не застали мятежники врасплох хотя бы охрану Арсенала.
И теперь вот придется на практике доказать, что теория насчет необходимости своевременных малых жертв не просто пустопорожние умствования, а самая что ни на есть правда жизни.
Уваров отпустил «сотника» на шаг вперед, с некоторым внутренним сомнением вытащил из кармана пистолет, преодолевая последний барьер абстрактного гуманизма, выбросил вперед руку, почти упер «ствол» между лопаток парня, успел еще пожалеть, как все неудачно для того сложилось. Учился бы себе и учился, не забивая голову национальными проблемами…
Нажал спуск.
Кшиштофа ударом четырехсот килограммометров бросило лицом на плитки двора. Пожалуй, умер он мгновенно, ничего больше не успев понять в этой жизни. А уж что там будет дальше…
Выстрел прозвучал совсем негромко и вряд ли бы привлек внимание оставшихся за углом боевиков, поскольку уличный шум не утихал.
Скорее всего, так совпало, что им надоело ждать, и решили они посмотреть, чем же заняты их предводитель и новый соратник. Поэтому продолжать бой Уварову пришлось не из самого выгодного положения.
Отдернув после выстрела руку, он повернулся в сторону узкой щели между торцом главного дома и одноэтажного флигеля, на которую обратил внимание с самого начала. Еще ничего такого не имея в виду, просто по привычке оценивать любую окружающую местность с точки зрения ее приспособленности к ведению боевых действий. И краем глаза успел увидеть возникших в арке ворот парней.
Впереди, как и следовало ожидать, Стах с автоматом, который он держал за шейку приклада, по–пижонски откинув «ствол» на правое плечо. Ничего ведь не ждал плохого, вообразил, скорее всего, что командир заболтался с «волонтером» и выпивают они на двоих, забыв о товарищах. За ним так же беспечно тянулись еще пять или шесть соратников.
Делать нечего. Пока боевики фокусировали взгляды на теле Кшиштофа, ничком раскинувшего руки, с опаленной дыркой в спине, Уваров с поворота, из–под руки выпустил полмагазина навскидку. Просто по направлению, артиллеристы называют это заградительным огнем. И рванулся на путь отхода.
Попасть в кого–то Уваров наверняка попал, но и в ответ почти без паузы стеганула длинная автоматная очередь. Значит, главный противник — уцелел. Хоть и прошли его пули на метр выше головы.
Отскочив и присев за ограждением фонтана, Валерий пальнул еще трижды, теперь целясь в конкретного противника, Стаха. Однако тот, подтверждая подозрения поручика, проявил высший класс боевой подготовки. Метнулся в сторону, упал, перекатился по брусчатке винтом, подставив под пули сразу двух парней, бессмысленно хлопавших глазами за его спиной. Слишком уж медленно все до них доходило.
И вскочил на левое колено, и выстрелил. Цементная крошка от парапета брызнула Уварову в лицо. На этом патроны в коротком пенале «стена» закончились, и на звонкий щелчок затвора Валерий ответил двумя полноценными выстрелами. Увидел, что попал. Хорошо попал, да и смешно было бы промазать с десяти метров!
Еще двумя пулями, снова не слишком прицельными, осадил пыл непонятливых, метнулся в ту самую щель, перевалился через невысокий, чуть выше плеча, забор. И помчался совершенно непонятной, незнакомой анфиладой мрачных, замусоренных дворов–колодцев, связанных арками, полутемными сквозными проходами, до последней секунды незаметными проломами в каменных заборах. Подчиняясь только интуиции и чувству направления.