и благочестие – ее части, или же все то, что я сейчас назвал, – только обозначения того же самого единого. Вот что еще я жажду узнать.
– Да ведь на это легко ответить, Сократ, – сказал Протагор. – Добродетель едина, а то, о чем ты спрашиваешь, – ее части.
– В таком ли смысле части, – спросил я, – как вот части лица – рот, нос, глаза, уши или же как части золота, которые ничем не отличаются друг от друга и от целого, кроме как большею либо меньшею величиною?
– Кажется мне, Сократ, что в первом смысле как части лица относятся ко всему лицу.
Аналогия требует уточнения. Сократ просит Протагора выбрать или то, или иное сравнение, и этот выбор заставляет его пояснить взаимосвязь между понятиями – в данном случае разными добродетелями. Выбор сделан: они похожи на части лица. Далее Сократ следует именно этой аналогии.
Протагор, 329e–330b
– Так, значит, – сказал я, – и мудрость, и мужество – это части добродетели?
– Совершенно несомненно, – ответил он, – притом мудрость – величайшая из частей.
– И каждая из них есть нечто особое?
– Да.
– И назначение каждая из них имеет свое собственное, как и части лица? Ведь глаза не то, что уши, и назначение у них не то же самое; и из остальных частей ни одна не похожа на другую ни по своему назначению, ни по всему остальному; не так же ли разнятся и части добродетели – как сами себе, так и по своему назначению? Разве не ясно, что это так, если действительно они сходны с тем, что мы привели в пример?
– Да, это так, Сократ, – согласился Протагор.
А я на это:
– Значит, ни одна из частей добродетели не совпадает с остальными – с знанием, справедливостью, мужеством, рассудительностью или благочестием?
– Не совпадает, – подтвердил Протагор.
Части добродетели подобны частям лица; но это значит, что части добродетели не сходны по своим функциям – точно так же, как не похожи глаза и уши. Эти два случая подобны в своих различиях.
Аргументирующие аналогии. Следует повторить: сравнение само по себе аргументом не является, однако оно может служить для выражения аргумента. В конце концов персонажи «Горгия», желающие выяснить, что же такое красноречие, начинают расспрашивать об этом самого Сократа. Он отвечает, что это скорее ремесло, нежели искусство, причем с сомнительной репутацией; такое заявление делается им по аналогии. Поваренное искусство, говорит он, делает пищу вкусной, даже если она вредна; это своего рода угодничество, в отличие, например, от врачебного искусства, лекарства которого действительно полезны, но не вкусны. Косметика или украшения – примеры такого же обмана: с ними люди выглядят здоровыми, даже если в действительности это не так; они нечестным путем добиваются результата, получить который по-настоящему можно только с помощью гимнастики. Таково же и красноречие. Сделав это заявление, Сократ, вопреки обыкновению, не просит собеседников заполнить пробелы в его аналогии: он делает это сам.
Горгий, 465c
СОКРАТ. Как украшение тела относится к гимнастике, так софистика относится к искусству законодателя, и как поварское дело – к врачеванию, так красноречие – к правосудию.
Сократ мог бы изложить свою точку зрения, и не обращаясь к аналогии, как он не раз делал прежде. Он мог бы сказать, что и ораторы занимаются угодничеством. Но аналогия укрепляет его тезис, поскольку предлагает яркую параллель, связывая абстрактное утверждение с простыми ощущениями, которые каждый испытывал сам. Аналогия воздействует на интуицию слушателя, то есть апеллирует к его органам чувств, а не к разуму. Кроме того, аналогия позволяет Сократу косвенно критиковать обсуждаемый предмет. Например, говоря об употреблении косметики, он выражается довольно резко: по его словам, это занятие «зловредное, лживое, низкое, неблагородное». Подобные нападки безопасны: ведь рядом нет мастеров этого дела, которые могли бы возразить. Но как только у собеседников формируется отчетливо негативное представление о косметике, все эти рассуждения без особых усилий переносятся на красноречие. А если между предметами устанавливаются параллели, то можно ожидать неприятных последствий. Приведенный отрывок нельзя назвать убедительным примером логики, но зато (и это весьма иронично) он является замечательным образчиком красноречия.
Сопротивление. Когда Сократ предлагает собеседнику завершить аналогию, он подразумевает, что предметы, которые мы сравниваем, похожи. Но такое предположение может оказаться несостоятельным. Порой лучший способ отреагировать на предлагаемую аналогию – не завершить, а оспорить ее, заявив, что она полагается на сходство, которое на деле отсутствует. С подобным вариантом развития событий мы сталкиваемся в «Хармиде», где Сократ беседует с Критием о значении рассудительности. Он старается использовать свои обычные уловки, касающиеся аналогий, но Критий ни на одну из них не поддается.
Хармид, 165с–166а
СОКРАТ. Если ты меня спросишь о строительстве – какое, согласно моему мнению, оно вершит дело, будучи знанием того, как строить, – я отвечу, что оно строит дома; и точно так же я отвечу по поводу других искусств. Поэтому, Критий, тебе следует, коль скоро ты утверждаешь, что рассудительность – это знание самого себя, уметь ответить на вопрос: будучи наукой о себе, что доставляет нам рассудительность прекрасного и достойного упоминания? Ну, отвечай же.
КРИТИЙ. Но, Сократ, ты неверно ведешь исследование. Ведь рассудительность не подобна другим знаниям, да и все остальные знания не подобны друг другу. Ты же исследуешь их так, как если бы они были друг другу подобны. Поэтому скажи мне, разве у счетного искусства или у геометрии есть произведения, подобные жилищу, создаваемому искусством строительства, или плащу – творению ткацкого искусства, или многим другим таким творениям, кои можно указать для многих искусств?
Сократ пытается продолжать в том же духе, но снова получает отпор и потому отказывается от выбранной линии нападения. Нам стоит поблагодарить Платона за то, что он представил пример успешной защиты от сократовской аналогии. Это напоминание о том, что аналогии внешне похожи на обычные наблюдения, но по сути являются утверждениями. Иногда, если не выводить утверждение на поверхность, то оно делается еще эффективнее, потому что избегает прямой проверки. Адресуемый собеседнику вопрос заставляет его согласиться с аналогией и самостоятельно завершить ее; а вот если он задумается о ее правильности, то ответ может оказаться иным, а дискуссия пойдет по-другому. Как показывает отрывок из «Хармида», сделать такой поворот может любая из сторон.
Почему используются аналогии? Итак, мы убедились, что аналогии – рутинная составляющая сократического дискурса. Платон, надо сказать, относился к их использованию довольно сдержанно: об этом говорят его персонажи. Вот одна из иллюстраций скептического отношения к аналогиям:
Горгий, 491a
КАЛЛИКЛ. Клянусь богами, без умолку, без передышки ты толкуешь о поварах и лекарях, о башмачниках и сукновалах – как будто про них идет у нас беседа!
А вот более понимающий взгляд:
Пир, 221d–222a
АЛКИВИАД. Кстати сказать, вначале я не упомянул, что и речи Сократа больше всего похожи на раскрывающихся силенов. В самом деле, если послушать Сократа, то на первых порах речи его кажутся смешными: они облечены в такие слова и выражения, что напоминают шкуру этакого наглеца сатира. На языке у него вечно какие-то вьючные ослы, кузнецы, сапожники и дубильщики, и кажется, что говорит он всегда одними и теми же словами одно и то же, и поэтому всякий неопытный и недалекий человек готов поднять его речи на смех. Но если раскрыть их и заглянуть внутрь, то сначала видишь, что только они и содержательны, а потом, что речи эти божественны, что они таят в себе множество изваяний добродетели и касаются множества вопросов, вернее сказать, всех, которыми подобает заниматься тому, кто хочет достичь высшего благородства.
Зачем Сократ проводит столько аналогий? Во-первых, он пытается заставить собеседников