— Теперь ты меня поняла? — спросила Шарон после того, как подруги остались одни в комнате наверху. — "Когда сидишь вместе с ней за обедом, то чувствуешь себя так, словно тебя привели к присяге и поставили перед судьями в качестве свидетеля.
Мириам хотела знать абсолютно все о том, чем была занята ее дочь эти два месяца; она живо заинтересовалась инцидентом в кинотеатре, куда безуспешно пытались попасть Шарон с Томом, а также тем, что произошло с девушками в кафе.
— Это доказывает, что она все принимает близко к сердцу, Шар.
— Потому она и достает меня. Папа ничуть не глупее ее, но он судит обо всем гораздо спокойнее.
Тана видела, что это так и есть. Он рассказывал за столом изящные истории и анекдоты, заставлявшие всех смеяться; каждый чувствовал себя с ним непринужденно, он был наделен даром сближать людей. Так продолжалось весь вечер, к концу которого Тана решила, что отец ее подруги — самый замечательный человек из всех, кого она когда-либо встречала.
— Он потрясающий мужчина, Шар!
— Я знаю.
— В прошлом году я прочитала одну из его книг. Когда поеду домой, прочитаю все.
— Я тебе их подарю.
— Не иначе как с его автографами! — Они обе рассмеялись.
Минуту спустя в дверь постучала Мириам, которая пришла узнать, не нужно ли им чего-нибудь. Тана застенчиво ей улыбнулась.
— Здесь есть все, что нужно. Благодарю вас, миссис Блейк.
— Не за что. Мы очень рады, что вы сочли возможным приехать. — Улыбка у нее была еще более ослепительная, чем у дочери, а глаза притягивали к себе и, казалось, знали о вас все; они проникали так глубоко и так уверенно, что это могло испугать. — Как вам понравился «Грин-Хиллз»?
— В общем понравился. Преподаватели там довольно интересные.
Мириам, однако, сразу же уловила, что это было сказано без особого энтузиазма.
— А в частности?
Тана улыбнулась ее проницательности.
— Атмосфера там не такая теплая, как хотелось бы.
— Почему же?
— Трудно сказать. Наверное, потому, что студентки держатся изолированными группами.
— А вы двое?
— Мы постоянно вместе. — Шарон с улыбкой взглянула на Тану, что не укрылось от бдительного взгляда Мириам. Она явно осталась довольна. Тана — сообразительная девочка, и в ней кроются большие возможности, значительно большие, чем думает она сама. Тана умна и находчива, порой остроумна, но вместе с тем осторожна и сдержанна. Когда-нибудь она раскроется, и один Господь Бог знает, что из нее выйдет.
— Может, в этом и заключаются ваши главные проблемы? Скажите мне, Тана, сколько подруг у вас в колледже?
— Только одна Шарон. Мы никогда не разлучаемся — ни в аудитории, ни в общежитии.
— Вероятно, за это вы и расплачиваетесь. Я уверена, что вам это понятно и самой: если ваша ближайшая подруга — единственная в колледже негритянка, вас обязательно накажут.
— За что?
— Не будьте такой наивной.
— А ты не будь такой циничной, мам! — рассердилась Шарон.
— Вам обеим пора взрослеть.
— Что ты хочешь этим сказать? — накинулась на нее дочь. — Проклятье, мам, я не успела провести дома и девяти часов, как ты уже тут как тут со своими проповедями и «крестовыми походами».
— Я вовсе не хочу читать вам мораль, просто я хочу, чтобы вы смотрели фактам в лицо. — Она оглядела девушек. — От них никуда не денешься, мои дорогие! В наше время не так-то просто быть цветным или другом цветного. Это нужно четко себе представлять и быть готовым расплачиваться за ваши дружеские отношения, если они будут продолжаться.
— Неужели нельзя хоть один раз обойтись без политических лекций, мам?
Мириам посмотрела на дочь, потом перевела взгляд на ее подругу.
— Я хочу попросить вас об одном одолжении, прежде чем вы вернетесь в колледж: в воскресенье в Вашингтоне будет выступать с речью один человек, самый изумительный оратор из всех, кого я знаю. Его зовут Мартин Лютер Кинг. Я хочу, чтобы вы пошли вместе со мной послушать его выступление.
— Зачем? — недоуменно спросила Шарон.
— Это нечто такое, чего ни одна из вас никогда не забудет.
Когда они ехали обратно в Южную Каролину, Тана не переставала думать об этом. Мириам Блейк была права: доктор Кинг оказался самым мудрым и самым вдохновенным оратором, каких ей доводилось слышать. В сравнении с ним все остальные выглядели недалекими слепцами. Прошел не один час, прежде чем она смогла заговорить о своих впечатлениях. Он говорил простые слова о том, что значит быть черным или дружить с черным, о гражданских правах, о всеобщем равенстве; а потом они запели все вместе, взявшись за руки и раскачиваясь в такт пению.
Спустя час после их отъезда из Вашингтона Тана взглянула на подругу.
— Это было потрясающе, правда?
Шарон коротко кивнула.
— Знаешь, мне кажется, я делаю глупость, возвращаясь в колледж. Я чувствую в себе потребность делать что-то более важное. — Она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
Тана вглядывалась в темноту за окном поезда, увозящего их на Юг. Это обстоятельство придавало словам оратора еще больший вес: здесь, на Юге, людей мучили, третировали, оскорбляли. Потом она подумала про вечер дебютанток, о котором так пеклась ее мать. Эта мысль показалась ей несовместимой с предыдущими мыслями: они были диаметрально противоположны и не могли уместиться в голове одновременно. Почувствовав на себе ее взгляд, Шарон открыла глаза.
— Что ты собираешься делать? — спросила Тана. После такой речи нельзя было сидеть сложа руки — это казалось просто немыслимым. Даже Фримен Блейк соглашался с этим.
— Пока не знаю. — У Шарон был усталый вид. — С самого момента отъезда из Вашингтона она думала о том, что она в состоянии сделать, чтобы помочь своим единомышленникам, находясь здесь, в «Грин-Хиллз». — А ты?
— Не знаю, — Тана вздохнула. — То, что в моих силах, я думаю. Но после речи доктора Кинга я поняла одно: этот бал, куда меня тянет моя мать, — глупейшая вещь на свете.
Шарон улыбнулась. Возразить на это нечего, однако все имеет две стороны. Нельзя забывать и о человеческом в человеке, каким бы мелким оно ни казалось.
— Тебе это будет полезно, Тэн.
— Сомневаюсь. — Девушки обменялись понимающими улыбками.
Поезд доставил их в Йолан, где они взяли одно из двух имеющихся в городе такси, доставившее их в «Грин-Хиллз».
Глава 6
Двадцать первого декабря около двух часов пополудни поезд подкатил к платформе «Пенсильвания стейшн». Падал легкий снежок, и все было немного феерическим, как и полагалось в канун Рождества. Тана собрала свои вещи и пробилась сквозь вокзальную толпу наружу, где взяла такси. При одной мысли, что она едет домой, ею овладело уныние. Это было несправедливо по отношению к Джин, и она чувствовала себя виноватой перед матерью, однако Тана предпочла бы теперь оказаться в любом другом месте, только не на пути к дому. Ее тяготило предстоящее участие в «выездном вечере». Она знала, как вдохновляет эта перспектива ее мать. Последние две недели она звонила Тане почти каждый вечер, передавая малейшие подробности о гостях, о цветах, об убранстве стола, о ее кавалере и ее наряде. Джин ездила к «Саксу», чтобы купить дочери белое платье. Оно было шикарным: тончайший шелк отделан атласом, а по подолу вышиты бисером некрупные белые цветы. Стоило оно безумно дорого, но Артур велел ей записать расходы на его счет.