Читать интересную книгу Дорога на Мачу-Пикчу - Николай Дежнев

Дядюшка Кро посмотрел на меня с улыбкой, которая тут же увяла:

— Ты чего, Глебаня, такая надутый, или не понял?..

— Почему не понял, понял, чего тут не понять… — пожал я плечами. — Не знаю только, к чему ты мне все это рассказываешь…

— Ну, ты даешь! — фыркнул аллигатор. — Пошутил я, понимаешь, по-шу-тил! Глядя на твою постную физиономию, самому охота сдохнуть! Историю эту сочинил специально, чтобы отвлечь страдальцев от печальных мыслей. Они, пока ждут на берегу очереди сесть в лодку Харона, такого страха натерпятся, что ни живы, ни мертвы… Впрочем, вру — мертвы, конечно, только и их надо пожалеть. Глядят через Лету на врата ада и дрожат мелкой дрожью. Ожидание ужасного всегда страшнее того, что может произойти… а может, между прочим, и не произойти! Тут я подплываю, завожу с ними разговор, рассказываю пару — тройку баек из загробной жизни, они и отходят помаленьку, и начинают улыбаться. А многие пускаются в воспоминания о прожитом. Если хочешь знать, в том, что творится в вашем мире, я самый осведомленный на свете крокодил. Такого, бывает, понаслушаешься, уши вянут. Смердят дела человеческие, Дорофейло, смердят!.. — дядюшка Кро покачал скорбно головой. — Убийства, подлости, прочие паскудства, бесконечная погоня за деньгами — а что в результате?.. Все, как один, толпятся у кромки вод забвения и ни у кого из них я никогда не видел в руках чемодана… — он собрался было улыбнуться, но передумал. — Михаил Юрьевич и Николай Васильевич оттого и поспешили покинуть ваш мир, что надорвали сердце бессмысленностью человеческого бытия. Садясь в лодку Харона, Гоголь обернулся и так прямо и сказал: «Скучно жить на этом свете, господа!». А ваше всё — Александр Сергеевич, он ведь тоже был провидцем! «Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит…» — продекламировал аллигатор, утирая огромной лапой набежавшую ненароком слезу. — Покоя, Дорофейло, покоя! Среди метаний жадной до зрелищ, жалкой в своих устремлениях толпы… Ладно, так уж и быть, поделюсь с тобой по дружбе открывшейся мне тайной. Никто из филологов не догадывается, а ведь Пушкин, когда писал про тропу, имел в виду дорогу к вратам преисподней! Пророческое ему было дано видение. Не веришь?.. В оригинале-то во как:

Я прозреваю ад, его врата открыты

Сюда не зарастет народная тропа…

Это только потом, из нежелания пугать читателя, он все переиначил, а чтобы вторая строфа не пропала, вставил ее со свойственным ему юмором в стихотворение о памятнике. Сам подумай, разве стал бы иначе умный человек так превозносить себя! Я не спрашивал, Александр Сергеевич в порыве откровенности мне признался…

Дядюшка Кро умолк, как если бы не смог сразу справиться с нахлынувшими воспоминаниями. Тяжело вздохнул:

— Встречал я убогих, униженностью своею жаждущих обрести место в раю, и гордецов надменных я тоже знавал — у всех одна судьба!.. — посмотрел со значением в сторону освещенных красными всполохами скал. — Сменяются поколения, сходят с исторической сцены династии, а пейзаж на той стороне вод забвения остается неизменным. И знаешь, Дорофейло, что я тебе скажу… — крокодил выдержал паузу, призванную добавить его словам трагизма, — наблюдения за людьми очень способствуют развитию чувства юмора… правда, исключительно черного и только моего! Когда я устаю от дум или приходит блажь поразвлечься, то отправляюсь к берегу Леты и выбираю себе собеседника. И, ты знаешь, иногда узнаешь такие пикантные подробности, которые просто невозможно придумать. Самое же приятное то, что все рассказы исключительно правдивы, никто не осмеливается врать на пороге преисподней. Да в этом и нет нужды, поскольку все уже отгорело и пыль страстей осела. При жизни другое дело, хочется словчить и открысить себе кусок пожирнее, в то время как пейзаж с входом в пещеру одним своим видом располагает к исповедальности. Разговаривая со мной, усопшие перебирают в памяти грехи и тем самым репетируют последнее слово на Страшном суде. Поэтому полосу тумана вдоль Леты католики часто называют чистилищем…

Я всегда думал, что характер у меня сдержанный, я был в этом уверен. До сегодняшнего дня. Внутри у меня все клокотало. Человек только что узнал, что он, можно сказать, уже и не человек, а если и человек, то покойный, а ему вешают на уши лапшу, да еще в таком количестве, что уши эти вянут. Причем здесь, спрашивается, Пушкин, даже если он гений? Я жить хочу, а чудище несет пургу и поди попробуй его остановить с такими-то зубищами.

Возможно поняв, что речь его пришлась не ко времени, дядюшка Кро умолк. Осклабившаяся пасть застыла в довольной улыбке, в полуприкрытых глазах появилось умиротворение. Он весь будто лучился благостью… но не долго. Как если бы что-то вспомнив, оживился и подполз ко мне вплотную, понизил голос до конфиденциального:

— Слышь, Дорофейло, что скажу! Иногда узнаешь такие вещи, просто закачаешься! Мы то, по простоте душевной, думаем, правители днем и ночью заботятся о благе народа, а там такое творится, словом не описать. Судьбы миллионов не принимаются в расчет, когда речь идет о собственной выгоде или амбициях. Власть, Глебаня, самый страшный наркотик, а еще гордыня! Историю, как оказалось, делают случайности. В сравнении с ними насморк Наполеона, из-за которого тот проиграл битву при Ватерлоу, просто детская шалость. Взять хотя бы Россию! Какие трагедии разыгрывались на ее просторах по прихоти ничтожнейших людей! Об Ульянове говорить не хочу, предчувствуя что ждет его за порогом ада, он был совершенно невменяем, а вот недоучка Гриневицкий — я перекинулся с ним словцом — так и не понял в какую пропасть, убив государя, вверг страну. Им бы, злодеям, взяться под ручку и, как это делают нормальные люди, пойти по бабам, порастратить на этом поприще дурную энергию, так нет же, ломанулись в политику! А еще…

Я смотрел на поймавшего кураж крокодила и чуть не плакал. Болтун, каких свет не видывал, он настрадавшись в одиночестве, выливал на голову первого встречного все, о чем так долго молчал. И этим первым встречным, на свою беду, оказался я.

— А еще, — продолжал дядюшка Кро самозабвенно, — открылась мне удивительная и необъяснимая вещь! Говоришь иногда с людьми и диву даешься: оказывается, в жизни-то они ни хрена не понимают. Мужчина и женщины, прожив вместе долгие годы, имеют друг о друге самые превратные представления. Поневоле подумаешь: в незнании счастье! Я пришел к выводу, что человек в принципе не может понять другого человека, от этого и происходит его бесконечное одиночество. С другой стороны, — продолжал судачить аллигатор, — попадались мне пары, буквально созданные друг для друга, но так никогда и не свидевшиеся. Кто по месту жительства на земле не совпал, кто по времени на столетия разошелся. Такие, порой, встречаются сюжеты, Шекспир отдыхает. Грехов человеческих — по пальцам перечесть, а как разнообразна палитра судеб! Почему так? Тут есть над чем задуматься. Не скрывается ли таинственный режиссер где-то за сценой?..

Дядюшка Кро перевел дух, чтобы продолжить, но с меня было достаточно. Оказаться съеденным не самая страшная участь в сравнении с верным шансом повредиться рассудком. Слова хлестали из моего нового знакомого, как вода из водопровода.

— Постой! — прервал я распахнувшего чемоданную пасть крокодила. — Скажи честно, я ведь не умер?

— Ну… в общем-то, пожалуй, что нет… — протянула зубастая скотина, вместо того, чтобы дать однозначный, вселяющий оптимизм ответ.

— Если сам по своей воле сюда пришел, — наступал на него я, — то ведь смогу и вернуться?..

Дядюшка Кро возвел глаза к нависавшему над нами хмурому небу и в задумчивости подвигал челюстями. Заключил, с ученым видом:

— В этом есть логика! Хотя, что касается свободы воли, то тут философы во мнении расходятся. Скажем, Шопенгауэр… — он опустил глаза и встретился со мной взглядом. — Ладно, не будем об этом, тем более, что ребята своей заумью все изрядно подзапутали. Старик, к примеру, тот шастал туда и обратно, как к себе домой, У тебя, по моим понятиям, с этим тоже проблем не будет. Случайные люди забредают сюда редко, но тогда уж судьба их незавидна… Седой черт мог бы меня о твоем появлении предупредить, только уж больно тяжелый у него был характер. Сидел в лодке Харона, втянув похожую на ежа голову в плечи, в мою сторону даже не посмотрел, а ведь я плыл рядом. Хорошо хоть не плюнул, и на том спасибо!

В голосе Кро звучала обида. Его морда вытянулась, похоже, он чувствовал себя глубоко уязвленным.

Дядя, понял я, аллигатор говорит о дяде! Стриженные, очень густые волосы действительно напоминали ежа, да и в чертах лица, при желании, можно было найти определенное сходство. Из-за короткой шеи создавалось впечатление, что плечи его несколько приподняты… Я вдруг почувствовал, что должен защитить родного мне человека.

— Ты прав, — начал я издалека, — характер у дяди был не сахар, но злым человеком он не был…