Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Эк, навязался, брюхатый!» — выругался про себя Васька, но вслух охотно согласился позабавить царя и, опустившись на пол, приступил к сказам.
Мерно и убаюкивающе, точно шелест полевой травы в тихий весенний вечер, потекла речь Босого. Алексей зажмурился, уселся поуютнее и дремотно слушал.
— Гораздо добро речешь ты, прозорливец. Словно бы не из уст твоих глас исходит, а за окном жужжание пчелиное, — сладко зевнул он и ткнулся бородою в кулак.
Босой погладил цареву ногу и продолжал мягко ронять:
— И есть, Алексашенька, дальняя теплая сторона, Индиею реченная, дивами дивными полная. А в той Индии теплой обитает птица, реченная Фюникс. А птица сия — одногнездница, не имат ни подруженьки, не птенцов, но едино в гнезде своем пребывает… Егда же состарится та птица Фюникс, долго жалешенько плачет, убивается, горемычная. А, накручинившись вволюшку, взлетает ввысь, берет огнь небесный и, спустясь, зажигает гнездо свое. И меркнут в те поры звезды небесные, и мрак велик ложится на землю, и плачут все твари земные. И земля в те поры плачет. А гнездо горит огнем белым, подобно первому белому снегу, а то и как месяц новорожденный. Фюникс же птица сидит во гнезде, жалешенько плачет, убивается, да огню небесному бока опаленные подставляет. А пепел с той птицы так и сыплется, так и сыплется, так и сыплется!.. А когда померкнет огнь, слетаются к гнезду светлые, как очи царя Алексашеньки, силы небесные, дуют на пепел и райскую песню ему поют.
Васька откашлялся в кулак и запел:
Христос рождается — радуйтесь!Христос преставляется, радуйтесь!Яко в рождестве и смерти душе воскресение!Всем христианам до века спасение.
И пророчески поднял руку:
— А из пепла гнезда своего сызнов Фюникс воскресший встает и величит со духами светлыми Господа. И песня та златыми звездами в небеси рассыпается, а на земли зацветает благовонными цветиками и звоном малиновым. Слава, честь, поклонение и благодарение Отцу и Сыну и Святому Духу. Аминь.
Он неторопливо встал и склонился к похрапывающему царю.
— А-минь!.. Все, Алексашенька.
Алексей испуганно открыл глаза.
— Улетел? Фюникс-то, отлетел?
— Отлетел, мой преславный. А и тебе ли не срок ко сну отлететь, Алексашенька?
Обняв не очнувшегося еще от сладкого полусна государя, он увел его в опочивальню. Едва добравшись до постели, царь, не успев даже перекреститься, крепко заснул.
Васька покропил стены опочивальни святой водой и, отдав последние распоряжения стряпчему и спальникам, на носках вышел в сени.
— К царевне, — шепнул он дожидавшимся его домрачею Никодиму и еще какому-то юродствующему нищему. — Нонеча там и полонная женка Янина.
В светлице Анны стоял полумрак. Царевна нежилась на пуховике. У изголовья ее сидела Марфа и напевала вполголоса какую-то девичью песню. На полу, подобрав под себя ноги, дремала Янина. На коленях ее лежала раскрытая книга Георгия Писидийского: «Похвала Богу о сотворении всякой твари».
Анна высунула из-под тафтяного с собольей опушкой и жемчужными гривами покрывала руку, нежно погладила черные кудри крестницы.
— Измаяла я, поди, тебя, Нинушка?
Полонянка полураскрыла глаза и прижалась к прохладной руке царевны.
— Не можно мне верить, матушка моя царевна, что даровал мне Господь превеликие свои милости, сподобив меня крестницей твоей стать!
Кто-то завозился в сенях. Марфа вскочила с постели и юркнула к двери.
— То по велению царевны, — послышался резкий голос Босого, — утресь еще наказывала двух бахарей блаженных доставить.
Марфа открыла дверь.
— Жалуйте. И то, измаялась наша царевна, вас дожидаючись.
Трижды перекрестившись на образа, юродивые, по молчаливому приглашению царевны, сели на лавку.
— А духовник пошто не шествует? — спросила зардевшаяся боярышня, склонясь перед Босым.
— Сейчас с царицей пожалует, — буркнул Босой, глядя куда-то поверх голов.
Янина молитвенно сложила руки.
— Прикажи, матушка-царевна, уйти. Не можно мне, не достойной, предстать перед очи царицыны.
Мясистые губы Василия передернулись в усмешке. «А и лукава же баба проклятая. Обликом — херувим, а душою — сатана сатаной». Царевна привлекла к себе крестницу:
— Не кручинься. Обсказала я царице про усердие твое в делах веры Христовой да про живот твой горький, полонный. И показала она тебе милость узреть тебя в светлице моей.
— Жалует! — объявила боярышня и широко распахнула дверь.
Милостиво улыбаясь, в светлицу вошла Марья Ильинична. За ней бочком протиснулся отец Вонифатьев. Васька встал и перекрестил воздух.
— Благословенно благословенное… Тьма свету не в кручину. Свет же в тьме — радости.
Никодим шлепнул себя по ляжкам и, грозясь пальцем в окно, подхватил, перебирая пальцами струны домры:
— Тьме Бог — отец, свету Господь — родитель, нам же на радости — свет царица Мария.
Царица ничего не поняла, с заискивающей улыбкой подошла к прозорливцу.
— Не растолкуешь ли мне сии премудрые словеса?
Васька поджал губы и повернулся к Никодиму.
— Реки!
Никодим таинственно наклонился к царице.
— Прикажи Проньке. В пятничные дни дана ему великая сила предреканья.
Пронька шмыгнул носом, обнюхав воздух и вдруг закатился сиплым смешком.
— Зрю!.. Ночь дню поклоняется, свет тьму проглотил. А в свете, как горлица белая, царица купается!
Он обежал вокруг Марьи Ильиничны и радостно закончил:
— Очистившийся перед Васенькой — перед Богом очистится!
Допустив поочередно к своей руке царевну, Марфу и Янину, царица уселась под образами и умильно воззрилась на Босого.
— Сказывала мне Аннушка, будто занадобилась я тебе, прозорливец.
Васька ничего не ответил. Он неожиданно размахнулся, больно ударил себя по лицу и разодрал бархатную рясу. В сумраке, полунагой, свирепый, он казался очень страшным.
Царица закрыла глаза, чтобы не видеть надвигающегося на нее великана.
— Не можно мне зреть мужа нагого, — с мольбою вымолвила она. — Да и опричь сего, страшусь я вериг. Словно бы гады, обвились они вокруг телес твоих мученических. Свободи себя от них, прозорливец.
— Сама слободи, — ткнулся губами в ухо Марьи Ильиничны Никодим. — Никому не положено, опричь царицы, касаться желез сих святых.
Превозмогая страх и стыд царица сняла с юродивого вериги. Васька с наслаждением встряхнулся и присел на пол.
— Сестры дражайшие!
Все с удивлением переглянулись:
— Откеле исходит сей глас?
— Сестры дражайшие! — снова сдушенно прокатилось по терему.
Помертвевшая от суеверного ужаса царица пала ниц перед иконами:
— Царица небесная, заступи!
И тотчас же, где-то подле нее, не то под ногами, не то у самого уха раздалось протяжно:
— Царица небесная, заступи!
Царевна и Марфа, потрясенные чудом, крепко уцепились за Никодима и Проньку и молили Босого выгнать из светлицы нечистого, но страшный голос не унимался. Он то гулко бился о стены, то рокочущим хохотом кружился в воздухе, отдаваясь громовыми раскатами в сердцах перепуганных женщин, то уходил куда-то в преисподнюю. Вонифатьев бегал, как ошалелый по светлице, рьяно крестил подволоку, стены и пол, непрерывно творя заклинания. Янина, закрыв руками лицо, на животе подползла к прозорливцу.
— Про Никона… реки про Никона, — подсказала она едва слышно.
— Некие рекут, Никон-де тщится книги священные исправить во славу Божию. Ему же противоборствуют еретики, — плачуще донеслось из-за окна. — А я, Бог Саваоф, глаголю: не внемлите гласу лукавого!.. Ибо не ревнители древнего благочестия, но Никон сеет ересь в душах христианских.
Марья Ильинична встрепенулась. Ее лицо зарделось счастливой улыбкой. Она благоговейно воззрилась на образа и истово перекрестилась. Все ее сомнения рассеялись. Еще недавно, когда Никон вел беседу с царем и учеными монахами о необходимости исправления богослужебных книг, она почувствовала, что затевается недоброе дело. Однако Ртищев, Ордын-Нащокин, Никита Романов и сам Алексей, изо дня в день доказывая ей правоту Никона, смутили ее душу. Теперь же сам Бог открыл истину.
— Верую, Господи, и исповедаю крещение тако, како веровали древлие чудотворцы твои! — клятвенно крикнула она, и опустившись на колени, стукнулась об пол лбом.
Янина подползла к царице, горячо поцеловала край ее платья.
— Како ты рекла, тако и я под твоею рукою буду противоборствовать Никону, — прошептала она и снова закрыла руками лицо, чтобы не выдать торжествующей радости.
— Благословенна раба Мария, — ласкающе-мягко вздохнуло над головами.
Расставив широко пальцы, Янина восхищенно поглядела на Ваську. «И даст же Бог человеку дражайший дар вещаний чревом!» — умиленно подумала она и искренно перекрестилась.
- Царские забавы - Евгений Сухов - Историческая проза
- Царица-полячка - Александр Красницкий - Историческая проза
- Вольное царство. Государь всея Руси - Валерий Язвицкий - Историческая проза