Читать интересную книгу Рыбий глаз - Александр Олегович Фирсов

было легко и удивительно комфортно для психики. Всякое смирение создает иллюзию волевого принятия – кажется, что ты стоически готов встретить все беды на твоем пути, а дальше – будь, что будет.

Но не стоит обманываться, за всяким смирением не стоит ничего кроме страха, лени и усталости. И это Андрейка тоже понял, если бы сумел собраться вновь, восстать из пепла, как мифическая птица – Феникс. Но ему этого не нужно. Ему бы просто сидеть, обхватив колени руками на могучей ветке, спрятавшись в толстых, грубых листьях вяза и терпеливо ждать, когда он растворится в полевом воздухе, как будто бы его никогда и не было на этом свете. Чтобы уже не было хорошего, не было плохого, а только никакого, никакого – это прямо то, что нужно. В никаком виделись Андрейке одни лишь плюсы. В никаком тебе на все плевать. Плохого нет – уже хорошо, а что нет и хорошего – тоже не беда, ведь никаких бед тоже нет. Выходило, что в никаком есть только хорошее, и выражалось оно как отсутствие всякого плохого. И хотя эта мысль казалась неоднозначной и кому-то могла показаться даже сомнительной, Андрейке хотелось думать так, во всяком случае, именно в это мгновение. Может быть, поэтому все в мире и имеет конец? Хоть человек, хоть здание, хоть горы или небо над головой – все имеет свой час, когда оно перестает быть и уходит в «никакое». Может, это и есть награда нам за тяжелую работу существования, лямку которого мы все, без исключения, упорно тянем день за днем?

***

Наверное, для таких дней и случаев, в человеке изначально заложены мощные механизмы, которые позволяют ему продолжать жить, а самое главное заставляют его хотеть жить. Особенно эти механизмы сильны в молодых организмах. А потому оцепенение все же потихоньку ослабевало, и ближе к вечеру к Андрейке вернулась способность мыслить конструктивно. Ну, или хотя бы просто мыслить. Слабость сменилась хаотичной нервозностью и маниакальностью. Мальчик постоянно тряс головой, совершал отмашки руками, как будто отгонял воображаемых комаров. Мысли его бросались из крайности в крайность и были мучительны до такой степени, что хотелось биться головой о ствол векового дерева, на котором он сидел, лишь бы вытрясти их из себя. Он все представлял, как вернется сейчас домой и найдет бабушку, лежащей на полу, мертвой, а по ней уже ползают отвратительные белые черви, пожиратели плоти – естественные спутники нашей смерти. Что ему тогда делать? Звонить родителям? Они всю жизнь тогда будут винить его, ведь это он довел пожилую женщину, не уберег, не защитил. Какой же он тогда мужчина?

Горечь, холодной волной накатила на его тело, и крупные слезы покатились из глаз мальчика. Может быть, убежать? Просто бежать, бежать, куда глаза глядят и сколько есть сил – спрятаться в пещере и никогда больше не показываться людям. Андрейка винил во всем себя. Это он причастен к тому, что бабушка на грани гибели и в остальных смертях тоже. Надо было начать что-то делать сразу после смерти деда Мити – в больницу лечь или куда-то, где бы ему помогли. Он вновь с силой дернул головой. Разве же ему помогут в больнице? Он же проклят – это очевидно. Убивает всех вокруг и сам мучается. Очевидность этой истины теперь казалось абсолютной. И как он раньше только не догадался?

Дурак, дурак, дурак. Андрейка внезапно разозлился на себя так, что отломал засохшую твердую ветку и образовавшимся сколом со всей силы пырнул себя в плечо. Удар получился довольно сильным, и рука тут же отозвалась резкой болью, а из раны немедленно полилась вишневая струйка крови. Хотя Андрейке и было больно, а рука теперь неприятно пульсировала, он завороженно смотрел, как кровь все сильнее течет по его руке, замысловато петляя, изгибаясь в локте, бежала дальше до ладони и концентрировалась большими, темными каплями на кончиках пальцев. Это показалось ему очень красивым зрелищем. Андрейка все смотрел и смотрел, пока кровь не стала вязнуть и застывать на ходу. Через минуту он почувствовал приятное расслабление в теле и голове. Захотелось спать. Он откинулся на ветвь, на которой сидел, и прикрыл глаза. Нервозность в его душе уступила место тупому беспокойству с тяжелой навязчивой мыслью, крутящейся в голове. Я проклят, проклят. Нужно было ехать к батюшке в церковь, но ближайшая была этак в ста километрах отсюда, так что это было невыполнимым условием. Андрейка стал быстро перебирать в уме скудные знания по теме, полученные в основном из приключенческих книг и кинофильмов, которые он смотрел с отцом на видеокассетах. В голове всплывали лишь отдельные наименования и образы – котлы с кипящим варевом, глаза тритона, баба Яга и прочие стереотипы. Андрейка снова потряс головой. Проклятия, наговоры, порча – это ответ. Перед глазами мелькали диснеевские принцессы, через одну страдавшие от каких-то заклятий, и страшные, но глупые фильмы по Стивену Кингу. Самое разумное, что Андрейка смог вспомнить, – это мифологические истории. Но там все герои страдали от своих проклятий вечность и не имели спасения вовсе, а если и имели, то, как правило, такой ценой, что страшно вообразить.

Поврежденное плечо ныло нестерпимо. Он открыл глаза и глянул на ранку – из-за запекшейся по краям крови она казалась больше и страшнее, чем на самом деле. Андрейку она не волновала совсем. Но тут его осенило. Кровь. Что-то про кровь присутствовало во всех мистических обрядах. Андрейка продолжил судорожно вспоминать и вдруг нашел в памяти информацию, которую он видел по телевизору о странных, высокоразвитых индейцах откуда-то из джунглей, которые активно практиковали жертвоприношения. Он стал развивать эту мысль. Все выходило логично. Злые духи или демоны хотят крови и смерти – его бабушки и других жителей деревни. А он сам – Андрейка – является их проклятым проводником в мир людей. Андрейка оживился удачной мысли – ему казалось, что он напал на верный след. От возбуждения он даже спрыгнул с дерева и стал ходить вокруг него, размышляя вслух, продолжая отмахиваться от невидимых насекомых вокруг себя. Болезненный и уставший ум мальчика безропотно поглощал все небылицы, все сильнее и сильнее утверждаясь в их состоятельности и подлинности. Через полчаса Андрейка уже был настолько уверен в собственном проклятии, наложенном на него демонами из космоса, что никакие критические слова или очевидные опровержения не могли бы сокрушить его убеждения. Ему оставалось только действовать – нужно успеть, опередить врагов, которые хотят навредить его семье. Он стремглав бросился бежать через поле, не разбирая тропинки, и взгляд его был дикий и безумный, словно он и вправду был одержим.

***

Все еще обиженная бабушка на секунду заглянула к нему в комнату, чтобы проследить, лег ли он в кровать, и сухо пожелала ему спокойной ночи. Андрейка ничего не ответил и смотрел на нее дико и испуганно из-под одеяла, словно затравленный пес. Он все следил за черной точкой, которая все также методично пыталась разрушить грудную клетку старушки, но пока, к счастью, безуспешно. Удивительное дело – но точка теперь не исчезала через пару секунд, как раньше, а была видна постоянно, если только Андрейка не закрывал правый глаз. Пространство тоже не останавливалось и не обесцвечивалось как ранее. Только лишь бабушкин силуэт оставался серым и холодным, прямо как у дяди Мити, как на берегу в самый первый раз, когда проклятие проявило себя.

Когда бабушка выключила свет и притворила за собой дверь, Андрейка тут же откинул одеяло и быстро, но бесшумно спрыгнул с кровати. Он был уже одет. Из-под кровати он вытащил заранее спрятанные там резиновые сапоги, большой фонарик, два коробка спичек и небольшую бутылочку с прозрачной жидкостью – горючее для розжига костров. Обувшись и быстро распихав все по карманам, он медленно, чуть дыша, открыл створки окон в надежде, что те не станут предательски скрипеть. Без раздумий он вылез в окно. На улице было уже совсем темно, благо, ночь стояла совершенно ясная и вся покрытая оспинами луна неплохо освещала путь своим бледным ликом. Мальчик, согнувшись в три погибели, гуськом побежал через весь двор, стараясь не растерять весь запасенный инвентарь. Лихо перевалив через забор и оказавшись сразу по пояс в жесткой, чуть влажной траве, что было мочи дал деру в нужном направлении, не разбирая пути и с замиранием сердца лишь надеясь, что толстые