нагнетаемыми лживой информацией по громкоговорителю. Опровержение одной ложной информации постоянно сопровождалось новой ложью.
Пока шумели о штурме, войска выходили из города. Поначалу, не поняв интриги, помощник мэра Е. Савостьянов сообщил об этом РИА и посетовал на «трагические недоразумения», которые происходят, когда военные случайно сталкиваются с ранее созданными баррикадами и активными пикетчиками. Если же войскам не мешать, то они тихо уйдут, говорил Савостьянов в три часа ночи. Но к утру недоразумение на Садовом Кольце стало, по версии журналистов, бешеным штурмом.
Зато пришлось пожертвовать менее важной информацией (дезинформацией!). В конце концов, были без тени смущения опровергнуты громогласно распространяемые высокими должностными лицами слухи о высадке десанта в районе подмосковной Кубинки и на Ходынском поле, о концентрации танков Кантемировской дивизии в районе Кутузовского проспекта, известие о штурме Моссовета, информация об аресте П. Грачева, данные о всеобщей забастовке шахтеров, остановке ЗИЛа, завода «Калибр» и других крупных предприятий Москвы.
Штурма не было, как не было и баррикад. Был фальшивый штурм и декоративные баррикады, фальшивый путч и фальшивые герои. Лишь кровь человеческая была настоящей.
Новая реальность
Поверхностный взгляд на трагические события августа 1991 года в Москве дает однозначные выводы о победившей демократии, о срыве попыток партаппарата вернуть себе власть и т. п. Действительно, опыта ликвидации политических авантюр у граждан России до сих пор не было, и ждать особенной глубины анализа от толпы, скандирующей «Ельцин! Ель-цин!» не приходится. Зато в частных разговорах недоумение возникает. «Путч» уж слишком напоминал спектакль, его последствия просматривались буквально с первого дня.
Но для придания правдоподобности этому политическому спектаклю режиссерам пришлось подмешать в события кровь, отчего возникли сложности с изобличением событий «путча», как фарса политиканов. Фарс был превращен в трагедию. А эйфория победы, также запрограммированная режиссерами, отшибала трезвое восприятие. Поэтому в те дни как-то не воспринималось как постыдное предложение о присвоении Ельцину звания Героя Советского Союза, и утверждение о том, что москвичи отработали свои карточки на баррикадах (автор того и другого — Гавриил Попов), и многое другое.
Если мэр Москвы и демократизованные журналисты строили словесные мифы, то подчиненные градоначальства активно создавали собственный героический образ. После ликвидации ГКЧП мэр и его компания старались всячески подчеркнуть свою роль в сооружении баррикад у Белого Дома. Но, несмотря на распоряжение Лужкова, железобетонные конструкции так и не были доставлены к парламенту России в ощутимом количестве, тяжелая строительная техника лишь обозначила свое присутствие в отдельных точках. Может быть, распоряжение и не предполагало ревностного исполнения?
Из дневника автора:
«До штаба генерала Кобеца дозвониться оказалось неожиданно легко. „Куда разгружать бетонные блоки?“, — спросили мы. „Куда хотите. В любое место“, — был ответ. Это означало, что никаких серьезных баррикад не построено. Одна фикция.
Разговоры о машинах, груженных песком, оказались ложью. Там не было ровным счетом никаких машин. По этому поводу через помощника мы пытались найти начальника Мосстройкомитета Ресина. Его радиотелефон в машине упорно не отвечал, молчали и другие телефоны.
От чиновника транспортного отдела администрации мы узнали, что Лужков распорядился метро не останавливать ни в коем случае. Наши попытки подготовить остановку наземного транспорта тоже не вызвали энтузиазма в транспортном отделе. Всерьез сопротивляться ГКЧП никто не хотел».
В итоге театрализованные декорации и словесные мифы привели к вовсе не театральным переживаниям и политическим сдвигам. Не за горами было окончательное перерождение оплодотворенной «демократией» номенклатурной команды в свирепую воровскую шайку.
В одном из телеинтервью (16.03.92) ближайший соратник Ельцина Г. Бурбулис сказал: «Мы создаем новую реальность. Мы вылечим больного, вопреки ему самому». Это необходимо помнить — так они создавали и создают новую реальность!
После подавления «путча» ГКЧП было объявлено, что маршал Ахромеев повесился, а шеф МВД Б. Пуго пустил пулю в лоб. Немногим позже поступило сообщение, что выпрыгнул из окна управделами ЦК КПСС. Все эти смерти, по официальной версии, были самоубийствами. Но информация, которой обладали уходящие таким путем из жизни люди, была столь опасной для дальнейшего перераспределения партийного наследства, что эта версия становится весьма сомнительной. (Взять хотя бы тот факт, что дачный городок ЦК и МГК КПСС в Кунцево отошел «Попов-фонду», а одним из учредителей этого фонда стал заместитель управляющего делами ЦК КПСС Лещинский. Кто помогал расхищать добро, остался жить.) Более правдоподобная версия состоит в том, будто важным особам намекнули, что по итогам последних событий их ближайшим местом обитания будет общая тюремная камера, в которой присутствие высокогоставленных гостей доставит блатным особое удовольствие (в 1994 году о таком варианте ведения следствия открыто говорилось в специальной телепередаче).
Что же получили в конце концов «путчисты»? Те, кто понял, что почва уходит из-под ног, что со страной кончено, кто не желал издевательств всякого хамья, торопящегося доказывать свой «демократизм» — те ушли из жизни. Могила маршала Ахромеева на время стала местом паломничества коммунистической оппозиции. Армия Грачева забыла и маршала Ахромеева, и многих-многих других. Забыли и Пуго. Слегка воспрянули от личной катастрофы только А. Лукьянов да В. Стародубцев. Оба почти сразу из тюремной камеры пересели в кресла депутатов Госдумы.
Смерть или изоляция высших чиновников, не решившихся включиться в новый номенклатурный клан, была необходима для того, чтобы покрыть мраком происхождение капиталов, намытых из партийного золота. Послепутчевые разговоры — хорошая информация к размышлению о том, кто и как делил наследство КПСС.
Горбачевский «серый кардинал» А. Яковлев утром 21-го августа гулял по Моссовету в очень веселом состоянии. Вероятно, они с Г. Поповым уже обсудили к тому моменту вопрос о создании новой номенклатурной партии — «Движения демократических реформ» (ДДР). А в телеинтервью тот же А. Яковлев вскоре раздавал характеристики своим бывшим коллегам по старой номенклатурной партии, опрокинутой в августе. Он говорил о том, что Лукьянов — ястреб (такая оценка, вероятно, и позволила засадить Лукьянова в тюрьму), зато Пуго — слабохарактерный, осторожный, совестливый человек. Прожженного политика удивил Язов (как и Яковлев, он был лейтенантом в годы Великой Отечественной войны): «Казалось, он останется солдатом».
А ведь Яковлев и те, кого он оценивал, были начальниками одной армии — генералами от номенклатуры КПСС, осуществлявшими совместный контроль за своим главнокомандующим и его генеральным штабом. Всего за год до разгрома ГКЧП Яковлев в другой телепередаче (по поводу демонстрации 1 мая 1990 года) расценивал трехцветный российский флаг, как дурной символ «монархистов с анархистами», а демонстрацию оппозиции — как вылазку ультраправых (он назвал их «ряжеными»).
В послепутчевой дележке собственности и власти не только полузабытое прошлое нужно было покрыть мраком, но и недавние события сохранить в их мифологизированном