Читать интересную книгу Туманность Ориона - Андрей Ливадный

До утра надо было запереться в корабле, найти способ отдохнуть, сбросить невероятное напряжение прожитых суток.

«До утра… — мысленно пообещал себе Вадим. — А там посмотрим, возможно, не все так плохо, как кажется?»

Глава 6

Сгорбленная фигура, облаченная в свободно ниспадающий мешковатый балахон, скроенный из грубой ткани, притаилась на вершине прибрежного холма.

Густая поросль кустов скрывала человека, помогая оставаться незамеченным, а бесформенная одежда не позволяла угадать его пол и возраст.

Рассвет едва начал вступать в свои права; прохладные багряные сумерки ночи стали к этому часу лишь чуть-чуть бледнее, теряя сочную, таинственную густоту красок.

Вадим опустил электронный бинокль.

Поежившись от холода, он осторожно сдвинул маскирующие его ветви и повернулся на бок.

Два часа назад он покинул челнок, направившись в сторону побережья. Ему не давали покоя постройки на том берегу пролива, которые он видел во время посадки. Нужно было проверить их хотя бы визуально.

Идти решил налегке. Скафандр был слишком громоздким, тяжелым для двадцатикилометрового перехода по незнакомой местности, поэтому он ограничился дыхательными фильтрами, вставленными в нос. Компактный преобразователь, заряженный обоймой таблеток, удобно расположился на поясе. От него под рубашкой шла тонкая трубочка, которая заканчивалась имплант-инъектором, который Вадим ввел в вену на бедре. Через несколько минут после этой операции он уже перестал ощущать внедренный прибор, который обогащал кровь кислородом, компенсируя его недостаток во вдыхаемом воздухе.

Десять минут назад, добравшись до цепочки прибрежных холмов, Вадим решил сделать короткую остановку, осмотреться, прежде чем выходить на открытое пространство отлогого пляжа.

Поднявшись на возвышенность, он расчехлил бинокль и, осматривая окрестности, практически сразу заметил эту сгорбленную фигуру, так же как и он, скрывавшуюся в зарослях кустарника, только на вершине соседнего холма…

…Вокруг стало немногим светлее, в ложбине между холмами начал скапливаться клочковатый утренний туман. Вадим снова поднял бинокль, раздвинул ветви и продолжал наблюдать.

Странная фигура по-прежнему казалась бесформенной, безликой, но Вадим не спешил и был вознагражден. При более внимательном, терпеливом наблюдении стали заметны некоторые новые детали: вот поднялась рука, отодвигая ветку, и он четко рассмотрел покрытую дряблой кожей, иссушенную старостью кисть с тонкими, нервными пальцами, изящный серебряный браслет, слишком свободно болтающийся на усохшем запястье, прядь седых волос, случайно выбившуюся из-под глубокого, надвинутого на самые глаза капюшона…

Через некоторое время последние сомнения отпали. На вершине соседнего холма притаился человек. Это была старая женщина, и наблюдала она за определенным участком отлогого побережья, который не был виден Вадиму за цепочкой уходящих к горизонту холмов.

* * *

Полуэктов оказался абсолютно прав в своих выводах. Притаившимся наблюдателем действительно являлась женщина преклонных лет.

Старуха знала, что смертельно рискует, так близко подобравшись к месту, где осуществили свою высадку Фаги, но у обитателей Скального Замка существовало правило: прежде всего себя подвергают опасности те, кто уже вплотную подошел к возрасту реинкарнации.

Умирать всегда больно и страшно… Она бы предпочла, чтоб смерть пришла во сне, тихо и безболезненно, но судьба в который уже раз распоряжалась иначе.

Скорчившаяся на земле фигура поежилась, передернула плечами под грубой одеждой.

Фаги, которые копошились на берегу чуть выше полосы пенного прибоя, на первый взгляд не внушали серьезных опасений. Выглядели они отсюда, как огромные, глянцевито-черные насекомые, закованные в невиданный хитин, и вели себя вполне безобидно: ползали туда-сюда, разгребая своими механическими конечностями горы песка, оставляли длинные следы-борозды, что-то волочили по пляжу, пятясь задом, — ну совсем как бестолковые столты где-нибудь на желто-сизой лесной прогалине…

До поры…

Старуха знала это. За узкой полосой пролива, над водами которого сейчас плавали зыбкие, перистые полосы утреннего тумана, лежал другой материк. Материк, который когда-то был ее родиной. Теперь же там не осталось ничего живого, все было начисто сметено, перекроено этими самыми псевдонасекомыми.

ПЕРЕПОЛЗЛИ… ПЕРЕБРАЛИСЬ…

Ее сердце охватила безысходность. Жутко было смотреть на копошащиеся в песке контуры биомеханических тел, потому что в памяти старой женщины они навек остались иными — жуткими, беспощадными, окруженными ореолом мерцающей силовой защиты…

«Откуда пришли вы, чтобы сломать нашу жизнь, превратить в прах все, до чего смогли дотянуться, возвести мертвые, бессмысленные города на пепелище тех мест, где десятки поколений процветал мой народ? Какой смысл в ваших сущностях?»

Сколько раз она задавала себе этот вопрос, но ответа не было. Его не знал никто из живущих.

«Живущих»… Это слово наполнило ее душу горечью. «Сколько нас осталось? — думала она, напряженно наблюдая за Фагами. — Десять тысяч? Меньше?»

Храмы были разрушены, а те, что уцелели, пугали своей пустотой.

Не раздавался больше смех пробудившихся сущностей в зонах реинкарнаций. Не было счастья — его вытоптали, выжгли эти пришлые ублюдки, извращенная пародия на жизнь, смертный грех в механической плоти.

Жить стало страшно и неуютно…

Старуха пошевелилась, откинула с глаз капюшон, мешающий посмотреть на небо, и утренним лучам пронзительно-голубого солнца открылось ее обветренное, испещренное морщинами лицо.

Когда-то она, несомненно, была очень красива, но время, неумолимое время наложило неизгладимый отпечаток на ее нынешний облик. Голубые глаза стали тусклыми, водянистыми, бархатистая кожа потемнела и сморщилась, темные волосы больше не сбегали к плечам упругими шелковистыми волнами — они поседели и стали похожи на космы…

Самое время, чтобы отдать последний долг тем, кого любишь…

Она посмотрела на небо, разглядела в его пронзительной лазури тусклый красноватый шар газового гиганта, ночной блеск которого уже затмил восход яркой, горячечно-голубой звезды, и ее губы прошептали:

— Помоги нам…

Горше всего было осознавать, что перед Фагами им не выстоять. Когда под их уничтожающей поступью падет последний храм, последний человеческий оплот, то все они перейдут в иную ипостась своего бытия — страшную и противоестественную, дав начало новым тысячам Фагов…

Она не ведала, как происходит страшное таинство превращения, но твердо знала: за той чертой, когда ее мозгом овладеет Фаг, уже не будет ничего, кроме чуждой черной воли. Если бы люди могли сохранить свое сознание там, в чреве механических существ, то разве топтали бы они свою землю, разрушали бы все, чем дорожили, что любили прежде?

Конечно же, нет!..

Стать Фагом — значит умереть.

Окончательно и бесповоротно, без права и надежды на реинкарнацию, ибо внутри Фага оставался жить мозг, но погибала душа.

Знать бы, чьи вы исчадия, кто породил вас, какая лютая злоба пустила гулять по беззащитным просторам?

Нет ответа… Молчит прибой, лениво, равнодушно облизывая пляж, курчавится, тает под лучами солнца утренний туман, ползут прозрачные белесые полосы, оседая капельками утренней росы, но не на траве, а на этой жуткой броне…

Молчит и Он, владыка их душ, и непонятно, не то обещает помощь, не то сам втайне надеется на нее.

Задумавшись, она едва не пропустила момент, когда два десятка Фагов, лениво ползавших по влажному песку пляжа, начали то, ради чего, собственно, и переправились накануне через узкий, разделяющий два континента пролив.

Они выстроились в шеренгу, по два, и двинулись вперед, наступая на тот холм, где среди спутанных зарослей колючего кустарника притаилась наблюдавшая за ними старуха.

* * *

Вадим ровным счетом ничего не понимал в разыгрывающейся на его глазах сцене.

Местное светило взошло над горизонтом полчаса назад. За это время, пользуясь прикрытием тумана, он сменил позицию, перебравшись метров на шестьсот к востоку. Теперь он мог наблюдать за тем участком прибрежной полосы, который привлек такое пристальное внимание старой женщины. Сейчас пляж был скрыт молочно-белой мутью поднимающихся от водной глади пролива испарений, но в стылой тишине туманного утра до напряженного слуха доносились странные звуки: какой-то скрежет, царапанье, шуршание потревоженного песка…

…Через некоторое время зародившийся ветерок постепенно растащил перистые полосы тумана, и глазам Полуэктова открылась странная картина: два десятка темных, практически черных механизмов копошились во влажном песке отлогого пляжа, переползая с места на место и оставляя за собой глубокие цепочки следов.