— Нет, я…. У меня есть Олег, ты забыл? Я несвободна. Нельзя просто так взять… и разминировать склад, который тебе не принадлежит.
— Мне принадлежит любой склад, какой я только захочу.
— Всё ясно, снова вернулся мистер "неотразимость".
— О, этот парень никогда не уходит надолго, — рука скользит под рубашку пижамы. — К тому же ты обещала кузине родео за стенкой. Нехорошо обманывать детей.
Его горящий взгляд, непоколебимая уверенность и то, что Диана назвала бы брутальной самовитостью сулят, возможно, одну из самых горячих ночей в моей жизни. Разреши я ему стянуть сейчас полотенце, уверена, что потом мне бы точно было о чём вспомнить в далёкой старости, ибо таких мужчин даже в глубоком маразме не забудешь. Но я не могу. Не могу так подло поступить с Олегом.
Спасибо, мама, что воспитала из меня совестливую монашку и лишила лучшего секса в жизни.
— У меня есть мужчина, Курт. То, что я позволила этот поцелуй уже нечестно по отношению к нему. Это… подло. Но, если что, я не виновата — ты набросился на меня словно дикий зверь и не дал возможности возразить.
— О, да. Какие уж тут разговоры, когда твой язык столь дотошно изучал мой.
Он прав. Я целовала его сама. И с большим удовольствием. Боже, как стыдно…
— Давай спать. Скоро уже будильник прозвенит, — поправив пижаму, переползаю на свою половину кровати и словно гусеница кутаюсь по шею в одеяло.
Умоляю, умоляю, умоляю — надень трусы!
Раздаётся скрип уставших половиц, шуршание простыней под боком. Матрас мягко пружинит, когда он опускается на свою половину.
А ведь матрас мог бы пружинить сейчас в два раза сильнее под нами обоими…
Тридцать — это тот пограничный возраст, когда всё уже давно можно. Не юные пятнадцать, когда хочется, но нельзя; не зрелые шестьдесят, когда тоже всё можно, но уже не очень-то и нужно. В тридцать можно переспать с мужчиной без каких-либо обязательств и угрызений совести, а потом даже остаться с ним добрыми друзьями и крестить в будущем его детей. Это разумная и взвешенная цифра. Но у неё есть жирный минус — это мозг. В тридцать не спишешь опрометчивый поступок на гормоны, и измену ничем не оправдать. Пусть Олег и не совсем герой моего романа, а сегодня я это особенно остро осознала, но он не заслуживает быть рогоносцем. Я точно знаю, что не смогу потом вернуться обратно в Москву и делать вид, что ничего не произошло.
Да, поцелуй был, но если это и измена, то совсем чуть-чуть. Это же не считается, правда? Правда же?..
Мне казалось, что угрызения совести, переизбыток эмоций и сгусток тестостерона в полоуметре точно не дадут мне уснуть, но нет, едва я закрыла глаза, как тут же провалилась в глубокий сон…
***
Утро выдалось холодным и хмурым. С закрытыми глазами ковыляю до ванной, умываюсь, плету кривую косу и натягиваю высохшие джинсы. Вернувшись обратно в спальню, замечаю, что половина кровати Курта пуста. Аккуратно сложенное одеяло лежит поверх разглаженной простыни.
Его одежды тоже нигде нет.
Интересно, куда можно деться в чужом доме в пять часов утра?
Накинув через плечо ручку сумки, выглядываю в коридор — темно и тихо, все ещё спят. Стараясь не топать громко спускаюсь вниз и заглядываю в кухню — ни одного немца на горизонте.
Куда это он делся?
Завтракать нет ни малейшего желания, поэтому, я, выпив воды из-под крана и прихватив из вазы большое зелёное яблоко, бесшумно покидаю дом.
Рассвет только-только начал заниматься, но никаких радужных лучей и птичьих трелей. Тонкая бледно-розовая полоска на горизонте, мокрая трава под ногами и пронизывающий ветер. Зябко ёжась, обнимаю плечи руками и плетусь к брошенной у ворот машине. В душе теплится робкая надежда, что Ганс отирается где-то там, дышит свежим ледяным воздухом, например, он же парень со странностями, но возле машины его тоже нет.
Ни чёрт с тобой, обиженка! Иначе как ещё объяснить его побег под покровом ночи?
Теперь понятно, почему они войну продули. Тру́сы!
Сажусь в холодный салон, врубаю на всю печку и подогрев сидений, включаю музыку. Проезжая по узкой дороге мимо раскидистого дуба выискиваю глазами чёрный Харлей, но его нет, только следы от протекторов на подсохшей после вчерашнего ливня грязи…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Капитулировал, стало быть. Удрал. Ну и ладно, не больно-то и хотелось.
Часть 24
Что мы знаем о самообмане?
Например, поедая за завтраком склизкие мюсли мы пытаемся обмануть себя, что нам дико вкусно и сочный кусок пиццы нас совсем не прельщает. Или натягивая повыше корректирующее бельё, мы врём себе, что эти два лишних килограмма нас совсем не полнят и вообще не заметны. Или встречаясь с надёжным, но дико скучным мужчиной, мы искренне верим, что это то, что нам нужно, а приправа для отношений в виде страсти, бурных эмоций и сбесившихся бабочек это сказка для инфантилов.
Сколько я врала себе за свою тридцатилетнюю жизнь — не счесть, но сегодня я осознала, что больше не хочу это делать.
Вчера, когда язык Курта вероломно проник в мой рот, а по низу живота прошёлся цунами; когда он вёл меня в танце и спасал уснувшего деда от смерти в виде утопления, я поняла, что мне нужен тайм-аут, чтобы в первую очередь разобраться в себе и понять, что же стоит во главе угла для меня лично. А Олег Шмель, не смотря на эмоциональную пресность, не заслуживает того, чтобы перед ним юлить и что-то не договаривать.
— Ульяна, какой приятный сюрприз! Проходи, чего же ты как не родная, — Олег, как всегда безукоризненно одетый, открывает дверь шире пропуская меня в свой идеальный дом с открытки. — Признаться, когда ты написала мне утром, что хочешь безотлагательно встретиться, я немало удивился. К чему такая спешка? Что-то стряслось?
— Нет, нет, ничего ужасного не произошло, — давлю улыбку и плетусь в гостиную. — Просто… я хочу кое-что для себя прояснить.
— А почему ты не открыла дверь своим ключом? Дорогая, мой дом — теперь и твой дом тоже, не забывай.
— И я смогу выбросить эти скучные гардины и развесить по стенам бамбуковые фрески?
— Э… Ну-у…
Мне кажется, или его лоб покрылся испариной волнения?
— Конечно, ты можешь внести в моё жилище свою лепту, но поверь, тут всё идеально подобрано в едином стиле. Здесь поработал дизайнер по интерьеру. Самый дорогой дизайнер, к нему очередь на год вперёд. Герман Лобо́вски, может слышала? — поворотом ключа запирает дверь.
— Подожди, так в твоём жилище или нашем?
— Прости, я сказал моём? — спохватывается Олег и виновато поджимает губы. — Это всё привычка закоренелого холостяка. Ну ничего, когда ты окончательно ко мне переберёшься, я забуду это слово — моё. Только наше.
Его таланту выкручиваться можно только позавидовать. Не даром он такой успешный и востребованный адвокат.
Я шла к нему с чётко сформулированной целью. Я думала об этом всю дорогу пока ехала утром из усадьбы, пока корпела над отчётами на работе и даже пока стояла в пробке добираясь сейчас сюда.
Я точно знаю, чего хочу, но обязана предпринять контрольную попытку…
Сажусь на крышку фортепиано и, сдвинув к великому ужасу Олега коллекционные фигурки слонов, призывно развожу в стороны ноги. Резинка чулок кокетливо выглядывает наружу, но его взгляд продолжает гипнотизировать чёртовы фигурки, игнорируя мой порыв отчаяния.
— Ульяна, что… что ты делаешь?
— Возьми меня, — в голосе несгибаемая сталь.
— Что? Возьми, в смысле — секс? Прямо здесь? Сейчас?
— Да, прямо здесь и сейчас!
Вытянув руку, словно спасая отчаявшегося от прыжка с крыши, Олег делает пару осторожных шагов вперёд:
— Детка, фортепиано… Оно раритетное и дико дорогое, твои каблуки могут оставить царапины. Это губительно для покрытия! Может, пойдём в спальню?
— Нет. Я хочу именно здесь. А потом там, — тычу пальцем на шкуру леопарда у декоративного камина. — Обмажешь моё тело взбитыми сливками, а потом слижешь.