Читать интересную книгу Френдзона для бэдбоя (СИ) - Лари Яна

— Тебе никогда не хотелось повторить, Мартышев?

Мари включает обаяние на полную катушку. На что моё новорождённое благоразумие пускает слюни, требуя немедленно припасть к открывшейся в вырезе женской груди.

— Даже не представляешь, как часто.

Осознаю, что уже я нависаю над ней, когда откатившееся кресло с тихим стуком ударяется о стену, а руки тянутся к распахнутой блузе.

Ух, жаром повеяло.

Слишком часто и соблазнительно дышит Мари.

В последний момент спохватываюсь! Пуговицы совсем не слушаются, проскальзывают под напряжёнными пальцами, не пролезают обратно в петли, не хотят застёгиваться… Зачем их вообще делают такими скользкими, мелкими?! Ар-р!

Никогда не поверю, что она не понимает, как соблазнительно выглядит со стороны. Как и в то, что Ахметова так просто сменит гнев на милость. Не тот случай.

— Мартышев, ты чего?

Чего-чего… Полыхаю! Сыпани мне льда за пояс, язва.

— Блуза расстегнулась, — невольно огрызаюсь. Лёгкие сжимаются как сдутый мяч.

В этот момент я по-настоящему крут и заслуженно могу собой гордиться. Мысль неожиданная, но соблазнить десяток женщин не так почётно, как найти в себе силы отказать одной-единственной.

Уголки карих глаз щурятся с подозрительной досадой. Не давая возможности уловить причину её недовольства, Мари тянется к моему галстуку, чтобы расслабить узел. Ну и что за нафиг?..

И я даже собираюсь возразить, но чувствуя шеей тепло её губ, остаюсь стоять смирно.

Ахметовой много времени не надо, чтобы расстегнуть на мне рубашку по пояс, дольше пытаюсь прийти в себя, путём экстренного аутотренинга. Иначе мой, не видавший ничего непристойнее голых стен, кабинет и в самом деле рискует лишиться целомудрия, возможно, хлипкого стола и частично нагромождающей его техники. Оправдывайся потом, что не хотел.

Ну как не хотел…

Её пальцы обжигают холодом ходящую ходуном грудь. Мари кладёт ладонь над сердцем, а судорогой прошивает всё тело. Предплечья и спину тут же усыпает мурашками. Терплю. Интересно даже, как далеко она зайдёт. Но, похоже, Ахметова просто ждёт, когда меня окончательно перемкнёт, и я перехвачу инициативу.

Надо сказать, выдержка меня вероломно подводит.

— А потерпеть до вечера никак, дорогая? — сдавленно шиплю, вжимаясь лицом в тёмную макушку.

Травянистый запах шампуня уносит далеко-далеко, в наш единственный раз, когда было так жарко и тесно. И напрочь сносило крышу, срывалось сердце в галоп, сбивалось дыхание…

— То есть, ты отказываешься? — сладко шепчет Мари, явно не подозревая, что за мысли сейчас бродят в моей голове.

— Не отказываюсь, — сбито бормочу вопреки намеренью держать руки при себе. Не получается у меня! Те шарят, гладят, мнут и вовсю порываются забраться под её строгие, узкие тряпки.

— Значит, просто не хочешь? — не отстаёт Мари, охотно поощряя мои действия.

Ну что за болтливое создание?

— Хочу.

Мне б ещё лишнюю пару рук, придержать съезжающую крышу.

— Сильно?

Да мне сейчас проще не дышать!

Вместо ответа, бряцаю пряжкой ремня. И моментально начинаю задыхаться от затянувшегося на шее галстука.

— Вот и я очень сильно хотела, чтобы ты, Мартышев, вёл себя по-человечески, — холодно шепчет она мне на ухо. — А что сделал ты? Поспорил. Ну как, милый, приятно, когда не оправдывают твои ожидания? Нравится?

Твою ж налево и за ногу!

— Герман. Вот же… Язык — помело!

Растерянно расцепляю одеревеневшие пальцы с её талии и избавляюсь от удушающей хватки на горле.

Тонкие кисти Мари так трогательно тонут в моих ладонях. Ещё бы не трясло их от ярости…

Ну что, серьёзный, ответственный? Выкусил?

Не так-то прост оказался путь исправления.

— То есть, ты даже не собираешься ничего отрицать? — прищуривается Ахметова, пытливо глядя мне в глаза.

— Я, по-твоему, лицемер?

Ну а что? Отпираться бессмысленно.

— Ты, по-моему, вконец обнаглел! Зачем этот спор? Доказать, что я снова прибегу стоит поманить пальцем? Этого хочешь? Так нельзя, Макс. У меня же ребёнок. Она всему доверяет, привязывается… С какими глазами ты приходишь к нам в дом?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— С левым и правым, — отвечаю на полном серьёзе, всё ещё надеясь на благополучный исход. — Я прихожу, чтобы увидеть тебя, Мари. Чтобы ощутить невероятное тепло оттого, что маленькая Кнопка ждёт меня. Да, ляпнул глупость. Не научился справляться с ревностью. Но я в любом случае собираюсь тебя завоевать. Хотя ты зверски любишь усложнять мне задачу.

— Козёл, — тихо вздыхает Мари мне в шею.

Сипло усмехаюсь, прижимая её ближе. Поглаживаю подрагивающие под ладонью лопатки.

— Ну что, Ахметова, мир?

— Ты ведь не отстанешь? — полузадушено шепчет она.

Надо полагать, это «да».

— Не надейся, — отзываюсь с глухой отрешённостью. — Прогуляемся вечером втроём?

— Вечером не могу.

— Завтра?

— Мартышев, давай ты сначала исправишь свои косяки.

— Без проблем. — улыбаюсь, припоминая крайний свой залёт. — Какие цветы любит твоя Лина?

А теперь — бежим!

После работы, преисполненный решимостью добиться благосклонности Мари, трезвоню в дверь её несносной подружки. На губах играет подобающая случаю улыбка с лёгким налётом раскаянья, подмышкой зажат букет белых гвоздик, а главное, настрой взят самый что ни на есть позитивный.

Не я ли подростком на спор растопил без огня снежную бабу? Правда, предварительно пришлось опустошить термос чая, а потом с расстёгнутой ширинкой убегать от участкового, но не суть.

В общем, ещё ни одна женщина не говорила мне «нет». Даже если она сущая ведьма.

Кстати, о ведьмах. Передо мной, наконец, предстаёт хозяйка квартиры.

— Здравствуй, это тебе.

Я, конечно, не уверен на двести процентов, но по крайней мере относительно подготовился морально к любым выкрутасам. Главное, сильнее не накосячить. А то больно коварные соседки меня окружают, с пристрастиями к перекручиванию слов и выносу мозга. И если я опять не сдержусь, боюсь, придётся отдаться в пожизненное рабство, дабы всем угодить!

Лина на протянутый букет никак не реагирует. Молча хлопает глазами и пытается вернуть вытянувшемуся лицу прежние параметры.

— Мартышев, ты пьяный? — наконец отмирает она.

— Не употребляю.

— А чего тогда дверью ошибся?

— Почему же? Я вчера был с тобой груб. Пришёл извиниться.

Лина всё-таки принюхивается, затем сканирует меня взглядом собаки-подозреваки и со скептической усмешкой упирает руки в бока.

— А теперь начистоту. Тебе это зачем?

Ох, как же хочется сострить! Нестерпимо. Но чего не сделаешь ради любимой.

— Чтобы с чистой совестью пригласить Мари на свидание.

Однако вместо того, чтоб по-быстрому принять чёртовы цветы и благословить нас, эта зараза рыжая пытается закрыть передо мной дверь!

— Ясно… Ну, молодец Мари. По адресу послала. До свидания.

В последний момент успеваю просунуть ботинок в щель.

— Ладно, чего ты хочешь? — скрипя зубами, стараюсь не лезть в бутылку. — Давай договоримся.

Лина в ответ на моё предложение кривиться изволит. Но всё же поднимает на меня многообещающий взгляд, полный насмешки и «обожания».

— Не буду я с тобой ни о чём договариваться. Ты трепло, Макс.

О как. Эта тоже проучить меня удумала, да? Что ж за день-то?!

— Ну-ка, обоснуй.

— Одна тебе уже поверила, пять лет обещанного прождала. Ты, кстати, где застрял-то, сказочник?

Как серпом по причинному месту. До чего же вредная, а!

— Дорогу вспоминал.

— Что-то рано у тебя начались проблемы с памятью. Тут я даже не знаю, как тебе помочь, — скучающим тоном сообщает Лина. — Хочешь, трепанацию сделаю? Только подожди, за скалкой метнусь.

Кобенится. Ну о’кей, мы тоже не пальцем деланные…

— Фу, Соколовская, какой моветон. Не с твоим очарованием скалкой размахивать, — осторожно пускаю в ход комплименты. Лишь бы ненароком не сошли за домогательства. Иначе хрен чего докажешь с моей-то репутацией…