Позже, когда восстановили порядок повышения по служебной лестнице за военные заслуги, мы, естественно, стремились и к этому. Такое честолюбие понятно, ибо в авиации, лучше всего знакомой мне, чины не дарили. Их надо было заслужить в тяжелом бою, рискуя жизнью.
Вернувшись в Мадрид, я получил направление в Хетафе, в одну из эскадрилий, формируемых для отправки в Мелилью. Как я уже говорил, Испания располагала лишь учебными самолетами. Требовалось срочно, не считаясь ни с ценой, [78] ни с другими обстоятельствами, закупить боевые самолеты для войны в Марокко. Нам достались машины «Бристоль», очень удобные в полете, но их моторы слишком часто выходили из строя. Они поднимали по десять одиннадцатикилограммовых бомб, имели сдвоенную пулеметную установку для наблюдателя и скорость 130 километров в час.
В ту же эскадрилью получили назначение мой хороший друг и товарищ по училищу Манолильо Каскон, мой двоюродный брат Пепе Кастехон и Рамон Сириа, тот, что сломал себе ногу при испытании нашего планера в Витории.
Прибытие новых самолетов задерживалось.
На их ожидание и на последующую тренировку ушло несколько месяцев. Мы стремились использовать это время как можно продуктивнее: не только осваивали новые машины, но и безудержно развлекались. В какой-то степени мы находились в положении людей, отправлявшихся в неизвестность, не знавших, что ждет их завтра, и желавших в последний момент максимально насладиться жизнью.
Как- то мы организовали в Алькала-де-Энарес большой банкет. Из Хетафе на него приехали мой кузен Пепе, Маноло Каскон и я. Помню некоторых из приглашенных: майора Варела, по прозвищу «Варелочка дважды лауреат» (по окончании гражданской войны он стал генерал-лейтенантом, а когда умер, Франко посмертно присвоил ему звание герцога и капитан-генерала); писателя и поэта Пепе Луна, автора книги «Мартинетес» (песни фламенко); Маноло Перес де Гусмана, моего друга, очень хорошо певшего фламенко, брата де Уэльва, известного исполнителя танцев фанданго. На банкете присутствовали шесть или семь красивых девушек. Среди них была Каоба -необыкновенной красоты андалузка, прославившаяся при диктатуре Примо де Ривера скандалом, связанным с ее арестом. Дело касалось наркотиков, и сам диктатор приказал освободить ее. С Каоба приехала молодая севильская певица Соледад. В тот вечер с ней познакомился мой кузен Пепе, и эта девушка сыграла немаловажную роль в его жизни.
По окончании банкета Пепе Луна выразил желание полетать, так как до сего времени ему ни разу не приходилось подниматься в воздух. Мотор моего самолета не запускался, и мы уже договорились отложить полет на следующий день. Вдруг я увидел Манолильо Каскона, готовившего свой самолет для возвращения в Хетафе. Мы попросили его сделать вместе с Пепе Луна один круг над аэродромом. Каскон усиленно сопротивлялся. Он всегда неукоснительно выполнял установленные [79] правила. Наконец после настойчивых просьб неохотно согласился совершить двухминутный полет. Пепе сел на место наблюдателя. Они поднялись, пролетели немного, и, когда стали возвращаться обратно, мотор заглох. Маноло пытался дотянуть до аэродрома, чтобы спасти самолет, но потерял скорость и ударился о землю. Я страшно испугался, так как чувствовал себя виновником этого происшествия. К счастью, оба отделались незначительными ушибами, а поломку самолета мы отнесли за счет инцидента во время тренировки. Пепе отправили в Мадрид, в отель «Малага», в котором он жил. Уладив дела, я поехал повидать его. Он лежал в постели, как тореадор, подхваченный быком на рога, окруженный друзьями и очень довольный. Этот случай дал ему возможность несколько месяцев рассказывать в казино «Малага» о своем приключении.
Я спросил Пепе, каковы его впечатления от полета. Прекрасно помню его слова: «Когда я услышал, как что-то затрещало, словно барабан на святой неделе, пурумпур… пурум-пуррр… я сказал себе, что мы - воронье мясо, и стал заискивать перед богом, пока мы не шлепнулись…»
С тех пор мне не приходилось встречаться с веселым «малагцем». Он довольно часто пишет в «АБЦ» и подписывается с приставкой «де» - Хосе Карлос де Луна. И мне немного жаль, что и он заразился дворянской эпидемией, начавшейся в Испании с установлением диктатуры Франко.
Мы жили в период, когда авиация переживала героическую эпоху. Несчастные случаи резко участились с тех пор, как прислали военные самолеты, еще более опасные, чем учебные. На улицах постоянно можно было слышать крики продавцов газет, сообщавших об очередной катастрофе, траурные крепы на балконах аэроклуба стали обычным явлением. Люди смотрели на нас в какой-то степени как на несчастных сумасшедших, избравших своим уделом смерть в авиационной катастрофе. К нам относились с симпатией и уважением, а мы, не лишенные тщеславия, чувствовали себя польщенными и бравировали тем, что жизнь нам не так уж и дорога. Эта атмосфера баловала нас, мы вели себя не считаясь с общепринятыми нормами поведения, полагая, что нам все дозволено.
У меня вошло в привычку гулять по ночам с кузеном Пепе и Солеа, которые очень подружились. Солеа решила приобрести специальность парикмахерши и маникюрши. Все ее знакомые, в том числе и мы с Пепе, ходили с порезанными пальцами, так как она упражнялась на нас. Мы не протестовали, [80] одобряя ее желание самой зарабатывать себе на жизнь. Стояло лето. Работали кабаре на открытом воздухе. Почти в каждом из них шла карточная игра. Время от времени и мы испытывали судьбу и почти всегда проигрывали.
Однажды ночью мы наблюдали за игрой в зале кабаре «Паризиана», находившемся на месте теперешнего Университетского городка. Один господин, очевидно не раз становившийся жертвой жульнических проделок крупье, поставил фишку в 100 песет на сукно, а затем достал из кармана двух маленьких оловянных жандармов и разместил их по бокам своей фишки.
В том же игорном зале я пережил сильное и неприятное волнение. Как-то ночью я встретил там одного из моих лучших товарищей, имевшего глупость проиграть деньги, в которых он должен был утром отчитаться. Пришлось прибегнуть к помощи друзей, но удалось собрать только третью часть нужной суммы. Он рассказал мне о случившемся со спокойным фатализмом. Это особенно взволновало меня, так как, зная его достаточно хорошо, я был уверен, что он не переживет позора изгнания из армии. Затем мой друг проделал следующее: поставил на один цвет все деньги, собранные у знакомых. Я с волнением ждал, когда шарик рулетки остановится: на сей раз все обошлось благополучно. Я вздохнул с облегчением. Не забирая денег, он продолжал играть на том же цвете и той же ставке. Я затаил дыхание. Крупье пустил шарик. Сделав несколько оборотов, тот несколько раз подскочил, прежде чем окончательно остановиться. Мне казалось, мое сердце тоже остановится еще до того, как крупье назовет выигравший номер и цвет. И снова счастье улыбнулось моему другу. Но самое чудовищное случилось дальше. Уже имея необходимую сумму, он приготовился продолжать игру. Тогда я грубо оттащил его от игорного стола и проводил домой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});