— Сейчас, Валечка, сейчас…
Найдя себе дело, Зыбунов на какое-то время отвлекся от неприятных мыслей — рубил дрова, заталкивал крупные щепы в топку, суетливо убирал со стола остатки вчерашнего пиршества, мимоходом съел окаменевшие куски подгоревшего шашлыка, запил холодным чаем. Потом опять забеспокоился. Все-таки ЧП. Это — выговор верный. Неприятности… Как все нескладно может получиться. О выдвижении на РП не мечтай, дай-то бог, чтоб из диспетчеров не выгнали. Если с двумя не смог справиться, как же доверить такому человеку целую смену?.. — Вот и грелка поспела! Сейчас всю боль мигом снимет…
Валя страдальчески морщилась и пыталась улыбнуться, но улыбка получалась жалкой, вымученной. Зыбунов напоил Валю горячим чаем, сам напился. Присел на нары, закурил, задумался.
Что же делать-то? Вызывать санрейс? А вдруг у нее это на полчаса? Подержит грелку, и все пройдет, а за ложный вызов самолета по головке не погладят…
И точно, минут через сорок боль поутихла. Валя смотрела на Зыбунова с благодарной преданностью. Он поцеловал ее в лоб.
День пролетел, будто в суматошном дурмане. К вечеру Вале стало совсем худо, началась рвота.
Ночью Зыбунов связался по рации с рыбаками и в осторожных выражениях начал объяснять ситуацию:
— Радист заболел, то есть временами наблюдаются приступы боли в животе… Если у вас будет возможность, привезите из ближайшего колхоза какого-нибудь медработника, как поняли?..
Из наушника в ответ слышалась неразборчивая, дребезжащая брань. Зыбунов переключался на передачу и продолжал говорить размеренно и спокойно, тщательно следя за речью и избегая употреблять имена собственные и географические названия, пока совершенно сбитый с толку Степанов не заорал в наушниках:
— Да не темни ты, перестраховщик……..! Говори русским языком, что у тебя стряслось? Ты не пьяный, часом, Зыбунов?..
В ответной реплике Зыбунов заметил, что корреспондент нарушает правила радиообмена и что разговоры могут быть подслушаны зарубежными службами радиоперехвата.
— Какой еще корреспондент? Что ты мелешь?! Ты скажи напрямую, в чем дело? Прием!
— Нужен врач или хотя бы фельдшер… Привезите из колхоза.
— Я не знаю, доберусь ли до тебя, а уж до колхоза в такой пурген точно не добраться.
— Ну, хоть вы приезжайте, — упавшим голосом попросил Зыбунов.
— Годится! Сейчас выезжаем. Через озеро, напрямки, пожалуй, заплутаем, значит, двинем вкруговую, вдоль берега. Дольше, но вернее. Ты слышишь? Часа через четыре жди! Конец связи.
Зыбунов снял наушники, выключил передатчик и закурил. Валя уже немного свыклась с болью, и теперь только самые сильные приступы заставляли ее стонать, виновато закрывая глаза.
Вездеход пробился сквозь пургу на исходе ночи. Первым в избушку ввалился Михаил:
— Что с ней?
Зыбунов устало и растерянно развел руками — кабы знать…
Сбросив у порога полушубок, Михаил швырнул шапку в угол, на нары, и подошел к радистке, озабоченно подул на руки.
— Валя, ты меня слышишь? Что у тебя болит?
— Живот… — простонала радистка и страдальчески поморщилась.
— Давно?
— Так ведь… вчера схватило, — ответил за Валю Зыбунов.
На секунду задумавшись, Михаил резким движением откинул оленьи шкуры, мягко рухнувшие на пол. Обна жились посиневшие руки радистки, прижимавшие к животу уродливую красную грелку. Так же решительно Михаил распахнул полы халата, положил руку на низ живота радистки. Зыбунова всего перекосило при таком обращении с его невестой, однако он смолчал.
— Тут болит? — спросил Михаил и мягко надавил на живот.
— Везде болит… У Вали судорожно дернулась щека, лицо покрылось испариной.
— А так?.. — Михаил еще сильнее прижал ладонь. Радистка застонала сквозь стиснутые зубы.
— А так? — спросил Михаил, неожиданно резко убирая руку.
— Ой, ой, мамочка! — вскрикнула Валя. Михаил прикрыл ее шкурами и подошел к столу. Степанов поднял стеснительно опущенную голову, спросил:
— Ну?
— У меня два года назад вырезали аппендицит, — задумчиво произнес Михаил. — Это вроде похоже… Я сейчас припоминаю, что со мной в больнице делали. Первым делом — грелку к черту! Помнится, мне клали на брюхо пузырь со льдом… Ну-ка, Валера, сбегай на улицу, набей снегом какую-нибудь посудину!
— Ты не очень, не очень… — обиженно забубнил Зыбунов, однако нахлобучил шапку и послушно вышел из избы.
— С таким деятелем каши не сваришь… Егорыч принеси из мерзлотника одну рыбину, а я, пожалуй, вызову санрейс, — сказал Михаил, направляясь в угол, к передатчику.
— Ты что там делаешь? — закричал визгливым фальцетом Зыбунов, появляясь в избе. — Не тронь рацию! У тебя допуск есть?
Михаил, смутившись от крика, отошел в сторонку. Порывшись в своем рюкзаке, достал вафельное полотенце, потом завернул в него здоровенную плоскую рыбину, принесенную Степановым, и передал радистке. Обернувшись, посмотрел на Зыбунова:
— Что же ты? Вызывай санрейс… Дело серьезное… Зыбунов подошел к передатчику, взял микрофон.
— «Лютик», «Лютик». «Лютик», я — «Камбала»…
— «Лютик» на приеме. Чего тебе, «Камбала»? Спи спокойно…
— Как у вас с погодой?
— Штормим до шести Москвы. Потом откроемся для больших…
— А есть надежда, что маленькие будут летать?
— Высота облачности не даст. Отдыхай!..
— Понятно… — разочарованно сказал Зыбунов и выразительно посмотрел на грузчика, который медленно подходил к нему.
— Вызывай санрейс, — угрожающе сказал Михаил.
— Ты что, сдурел? Кто в такую погоду?..
Он не договорил, потому что Михаил вырвал у него из рук микрофон и прокричал:
— «Лютик»! Я «Камбала»! Прошу санрейс!..
Сзади на него бросился Зыбунов, и они вместе покатились no иолу, а из перевернутой алюминиевой кружки тревожно кричал голос аэропортовского диспетчера:
— «Камбала»!.. Что случилось, «Камбала»?..
— Егорыч, уйми гада!.. — прохрипел Михаил, пытаясь высвободиться из цепких рук Зыбунова.
Неторопливо поднявшись со стула, Степанов двумя руками обхватил щуплое тело Зыбунова и сжал его, удерживая на некотором расстоянии от себя, чтобы он не мог лягнуть его ногой. Михаил, потирая шею, бросился к передатчику.
— «Лютик», я — «Камбала»! На связи грузчик, понимаете? Пожалуйста, срочно пришлите санрейс! Радистке плохо, у нее аппендицит, наверное, надо срочно санрейс!..
— Я приказываю отойти от рации!.. — визгливо прокричал Зыбунов и забился в крепких руках рыбака, как холодная рыба. На нарах тихо стонала радистка. Кожа на лице набрякла, под глазами вздулись темные мешки.
— «Камбала»! Подтвердите вызов санрейса!
— Очень нужно врача, — сказал Михаил.
— Ясно! Сообщите готовность площадки.
— Озеро ровное, сесть можно… Пурга низовая, сверху нас, наверно, хорошо видно…
— Пеленг сможете обеспечить?
— Минутку… — сказал Михаил, поворачиваясь к радистке. — Валя, как им сделать пеленг?
— Там тумблерок есть такой… «Нажатие»…
— Нашел. «Лютик», пеленг обеспечим и солярку на полосе приготовим, только вылетайте скорей!
— Ждите!.. — коротко сказал диспетчер аэропорта, и в наушниках что-то сухо щелкнуло.
Степанов отпустил Зыбунова, и он уселся на полу, потирая сомлевшие плечи и сверкая белками разгневанных глаз.
Все так же выл ветер и трещали прогоравшие в печи дрова.
— Вы тут теперь как-нибудь… сами… — прокряхтел Степанов, берясь за шапку. — Мне недосуг.
— Нет уж, погоди!.. — отозвался Зыбунов. — Мы с тобой еще посчитаемся!.. И с тобой, р-романтик!.. Нападение на начальника, при свидетелях, — он кивнул на радистку, — вы за все ответите!..
Никто не отвечал ему.
Михаил вслушивался в слабеющие звуки пурги, и ему казалось, что он уже явственно различает, как далеко отсюда на заснеженном аэродроме механики прогревают мотор самолета, и сливается в блестящий круг вращающийся винт, взвивая вихри снега, и руководитель полетов дает разрешение на взлет…
Остров
БАРХАТНЫЙ СЕЗОН (Повесть)
В одиннадцать позвонила Ирина и сказала Касьянову, что она купила чешские туфли, какие он хотел, светлые и легкие, но нужно срочно отдать деньги, она одолжила у сотрудницы, тридцать пять рублей, и что через двадцать минут она подъедет к метро «Павелецкая», где они обычно встречались. Положив трубку, Касьянов оглядел свою комнату, прикидывая, у кого можно занять двадцатку до завтра. Пятнадцать рублей у него лежали в бумажнике, собирался сегодня купить новый спиннинг, но теперь придется ехать в отпуск со старым, и не только из-за туфель: утром выяснилось, что весь отдел не выполнил план и прогрессивка накрылась.