Читать интересную книгу Привал - Владимир Кунин

Сейчас Рокоссовский разглядывал фигуры на шахматной доске, помешивал чай ложечкой и, кажется, не собирался прерывать Поплавского. Он даже молча показал пальцем на стул, приглашая его сесть за стол. Закончив рассказывать о том, что произошло в месте расположения дивизий Сергеева и Голембовского, Поплавский попросил разрешения отлучиться до начала совещания.

— Ты же хотел водки с перцем, — сказал ему Рокоссовский. Поплавский пожал плечами, налил себе водки, выпил и деликатно закусил маленьким бутербродом.

— Если разрешите, я хотел бы до начала общего разговора собрать своих и попробовать набросать проект приказа.

Рокоссовский, поправив на плечах сползающую старенькую куртку, кивнул Поплавскому:

— Хорошо, иди.

Ровно в одиннадцать ноль-ноль Рокоссовский начал совещание. В большом зале резиденции он сидел в полной маршальской форме. Никакого свитера, никакого компресса на шее. Наглухо застегнутый китель плотно облегал его стройную фигуру. Белоснежный подворотничок выступал ровно на два миллиметра и резко оттенял его покрасневшие от высокой температуры лицо и шею.

Командующие армиями и корпусами, командиры отдельных соединений и члены Военного совета фронта внимательно выслушали представителя Временного правительства подполковника Леонарда Борковича, Предложения были короткими, продуманными и деловыми: организовать временную польскую администрацию на возвращенных Польше землях; до прибытия уполномоченного Временного правительства Польской Речи Посполитой в округ Западного Поморья приступить к организации органов самоуправления и хозяйственной власти; освободить от воинской службы в рядах Войска Польского военнослужащих старшего возраста, имеющих опыт ведения сельского хозяйства, с предоставлением им возможности заселить эти земли; оказывать помощь новой польской администрации при пуске предприятий и организации весеннего сева.

Рокоссовский метнул взгляд в сторону командования Первой армии Войска Польского. Поплавский скромно ухмыльнулся.

— Если же у высокого собрания нет существенных возражений по этим четырем пунктам, — продолжал Боркович, — то я, как представитель Временного правительства, беру на себя смелость предложить командованию фронта издать инструкцию, которая обяжет военных комендантов воеводств, повятов и местечек самым тщательным образом следить за неукоснительным соблюдением данных предложений.

— Замечательно, — сказал Рокоссовский. — И очень толково. Хотя один пункт слегка запоздал. В одной из дивизий Первой армии генерала Поплавского сегодня утром, кажется, начали и пахать и сеять... Он даже и приказ по армии уже подготовил. Так, Поплавский?

— Так точно, товарищ командующий! — Поплавский встал во весь свой гигантский рост. — То есть никак нет... Не приказ, а только проект приказа. В смысле сева...

— Вот и ознакомьте нас с вашим проектом. Именно в отношении весеннего сева. Этот вопрос находится как раз в русле предложений Временного правительства.

Поплавский открыл кожаную папку, вынул несколько листков, исписанных от руки, и вытянул их перед собой. Для того чтобы увеличить расстояние от листков до глаз и попытаться сфокусировать написанное на бумаге, он даже слегка отклонил назад голову.

— Дать очки? Плюс полтора, — предложил Рокоссовский.

— Никак нет, товарищ командующий. Благодарю. Я и так прекрасно вижу.

— Это заметно, — улыбнулся Рокоссовский. — Вы так издалека прицеливаетесь в собственный почерк, что ваше прекрасное зрение не вызывает никаких сомнений.

Неслышно проскользнул в дверь адъютант Рокоссовского и поставил перед ним кружку горячего чая, стакан воды и блюдце с двумя таблетками.

— Разрешите? — спросил Поплавский.

Рокоссовский принял таблетки, запил водой и положил ладони на горячую кружку.

— Пожалуйста. Слушаем вас.

Поплавский откашлялся и, с трудом разбирая наспех набросанные строки, проговорил:

— Ну, значит, начало тут наши товарищи из политотдела и штаба подработают, а текст примерно такой: «...учитывая социально-экономическое и политическое значение проведения весеннего сева в тысяча девятьсот сорок пятом году с участием Войска Польского, приказываю: первое — всем командирам частей, подразделений и руководителям военных учреждений связаться с местными органами власти с целью разработки плана предоставления максимальной помощи (тягловой силой и людьми) при обработке и засеве экономически слабых хозяйств, в первую очередь семей военнослужащих, борющихся на фронте, и хозяйств, образованных в результате аграрной реформы...»

Рокоссовский удивленно поднял брови:

— Вы уже и аграрную реформу запланировали?

— Но она же должна произойти — от этого же не отмахнешься, — чуточку раздраженно ответил Поплавский и тут же спохватился: — Виноват, товарищ командующий!..

— Продолжайте. — Рокоссовский отхлебнул из кружки и внимательно посмотрел на Поплавского.

— "Второе. Категорически запрещаю использовать для потребительских целей посевное зерно, находящееся в имениях на освобожденных землях Западной Польши. Пригодное для весеннего сева зерно передать местным организациям или уполномоченным по посевной акции..." Ну и чисто организационные мероприятия — создание ремонтных бригад, распределение пахотных участков по местам расположения подразделений, боевое охранение и так далее... И дата: тридцать первое марта одна тысяча девятьсот сорок пятого года.

Вспотевший от напряжения Поплавский сложил исписанные листки в папку и уставился на Рокоссовского.

— Садись, — глухо произнес Рокоссовский, глядя в кружку с чаем.

Поплавский облегченно вздохнул и сел на свое место. Стул угрожающе заскрипел под его непомерной тяжестью. Кто-то не сдержал смешок. Рокоссовский поднял глаза от кружки, обвел взглядом всех сидящих за столом и хриплым тихим голосом проговорил:

— Я, как вы знаете, вообще не склонен к преувеличениям. Я — солдат и привык смотреть на вещи трезво. Однако считаю, что эта акция едва ли не самая важная на сегодняшний день. Война всегда несет разрушение и опустошение. А мы — участники войны. Следовательно, мы причастны к разрушению. Тем сильнее наша ответственность за опустошение и голод, которые останутся за нашей спиной, когда мы пойдем дальше — к победе... Предлагаю подготовить решение Военного совета фронта, продумать всю схему работ и в полном контакте с Первой армией Войска Польского незамедлительно начать благое дело.

Рокоссовский отхлебнул чаю из кружки и вдруг неожиданно весело рассмеялся. Генералы удивленно воззрились на командующего фронтом.

— Как все возвращается на круги своя! — сказал Рокоссовский. — В двадцать первом году я со своим полком стоял под Иркутском. Так вот, мы полдня занимались по расписанию, а полдня убирали горох, молотили хлеб. И прекрасно крестьянствовали!..

Еще с самого раннего утра старшина Невинный при помощи старика Дмоховского переписал и зарегистрировал находящихся на временном излечении при медсанбате и частично прикомандированных к нему четверых союзников и Лизу. На основании этого списка, утвержденного майором Васильевой Е.С., все пятеро были поставлены на довольствие наравне с ранеными и личным составом батальона.

Аппетит, с которым проспавшиеся четверо союзников проглотили немудрящий, но обильный завтрак из пшенной каши с кубиками копченого сала, сладкого чая и огромного куска свежего хлеба, даже с большой натяжкой не позволял отнести их ни в один разряд «легкораненых». По тому, как они слопали еще и внушительную добавку, их даже нельзя было назвать «выздоравливающими». Правда, у итальянца еще слегка побаливала голова, француз осторожно присаживался только на одну половинку зада, зато американец и англичанин чувствовали себя просто превосходно!

При зачислении на довольствие выяснилось, что американца зовут Джеффри Келли, но можно и просто Джефф, что ему двадцать шесть лет, он лейтенант воздушных сил Соединенных Штатов и летал вторым пилотом на «Фортресс-111» — стратегическом тяжелом бомбардировщике дальнего действия Б-17. В экипаже у них было десять пареньков из Калифорнии, Небраски, Виргинии, Луизианы, Айдахо, Оклахомы, Невады... Черт знает откуда только не были эти разные ребята из их экипажа! И пока он летал на Аляске, куда его запихнул этот сукин сын — его папаша, которому нужно было вопить на каждом углу, что его сыночек Джефф, его мальчик, грудью защищает завоевания цивилизации, и под эти вопли обделывать свои делишки, — все было хорошо. Его база на Аляске была в самом Чикалуне, между Фэрбенксом и Анкориджем, и три раза в неделю они вылетали к Алеутским островам пугать этих япошек, и он, Джефф, жил там в свое удовольствие. Все гнусности начались тогда, когда их вдруг перебросили в эту вонючую Европу, на восточный берег Англии, в Богом забытый Санингхилл, где можно было повеситься от тоски.