Дагестан - ты мое лицо. Я запрещаю трогать тебя.
Горцы бывают очень терпеливы в ссоре. Много недобрых слов наговорят они друг другу, и каждый терпит и отвечает на обидные слова своими обидными словами. Но так происходит до той поры, пока недобрые обидные слова касаются только самих поссорившихся. Горе, если нечаянным, неосторожным словом будет задета честь матери или честь сестры, - в дело идут кинжалы.
Дагестан - ты мать для меня. Пусть помнят об этом все, кому придется со мной ссориться. Можно обидеть меня любым обидным словом - все стерплю. Но не трогайте моего Дагестана.
Дагестан - моя любовь и моя клятва, моя мольба и моя молитва. Ты один - главная тема всех моих книг, всей моей жизни.
Иногда просят рассказать только о твоем вчерашнем дне, о старинных обрядах и обычаях, о легендах и песнях, о свадьбах и саблях, о битвах и дружбе, о железных мюридах и верных девах, о благородстве и мужестве, о крови юношей и о слезах матерей.
Иногда просят рассказать только о твоем теперешнем дне. О совхозах и колхозах, о бригадах и звеньевых, о библиотеках и театрах, о твоих трудовых подвигах.
Ни о том, ни о другом, ни о вчерашнем, ни о сегодняшнем я не могу рассказать. Для меня есть один Дагестан, который прожил тысячелетие. Его прошлое, настоящее и будущее слились для меня воедино. Не могу дробить его на разные времена.
История других государств и земель давно уж написана не только кровью, но и чернилами, пером по бумаге. Не только солдатами и полководцами, но и писателями, историками. Историю Дагестана писали сабли. И только двадцатый век вручил Дагестану еще и перо.
Дагестан! Я прошел по следам твоих древних битв, я побывал на бесчисленных полях сражений, засеянных костями твоих сынов. Пусть колхозные поля, засеянные пшеницей или кукурузой, не обижаются на меня за это. Ведь когда я говорю в стихах о современном Дагестане, прошлое не упрекает меня.
Когда я приезжаю из далеких зарубежных стран, горцы окружают меня и просят рассказать, что я видел. Они усаживаются в кружок и начинают слушать. На три часа хватает меня, и я рассказываю то о Франции, то об Индии, то о Японии, то о Турции. Но после трех часов разговор сам собой незаметно переходит на Дагестан. Я рассказываю горцам о Дагестане, и они слушают меня, точно слышат впервые. Хотя они-то сами и есть Дагестан.
Махмуд был большой поэт. У него была главная тема - любовь к Мариам. Самый большой друг попросил Махмуда сочинить колыбельную песню, потому что родился сын. Махмуд попробовал, но ничего у него не вышло. Ребенок плакал в колыбели под песню Махмуда, хотя ему полагалось засыпать. Другой друг попросил Махмуда сочинить плач по умершей жене. Махмуд попробовал, но у него ничего не вышло. Люди не плакали, слушая сочиненный Махмудом плач. А некоторые даже улыбались.
Но до сих пор плачут люди, когда поют песни Махмуда о несчастной любви к Мариам.
Мариам была главной темой Махмуда. А у меня - Дагестан. Велика любовь моя или очень мала, мелка моя правда или глубока, стары или современны мои чувства, но я пишу о тебе, Дагестан. Когда я пишу, перо невольно дрожит в моей руке.
Отец говорил: если бахча у самой дороги, каждый, кто пройдет мимо, сорвет еще незрелый арбуз.
Говорят: не берись за камень, который не сумеешь поднять. Не заплывай туда, откуда не сумеешь приплыть.
Говорят: если вода в ручье по щиколотку, не подымай штаны выше колен.
ЖАНР
Глупец поражает криком, мудрец - поговоркой, приведенной к месту.
Весна настала - пой песню. Зима настала - сказки рассказывай.
Вот стою я перед горой, которую нужно перевалить. Добрый конь перевезет меня через любой перевал. Гора - моя тема, конь - мой язык. Но нужно теперь мне выбрать тропу, по которой я буду преодолевать крутую гору.
Все мои предки-горцы любили тропу напрямик. Она труднее, опаснее, но короче… Она может погубить, но зато и к цели приведет скорее.
Или вот я стою перед крепостью, которую нужно взять. У меня есть прекрасное оружие, которое не подведет в бою. Крепость - моя тема, оружие мой язык. Но нужно выбрать способ, которым легче взять неприступную крепость. То ли неожиданно штурмовать, то ли предпочесть медленную осаду.
Есть поле, засеянное просом, и есть вода в горном ручье. Но как эту воду провести на поле?
Есть дрова в очаге, есть кастрюля и кое-что из того, что в кастрюлю кладут. Но все же какое блюдо варить на обед?
Редактор в своем письме разрешил выбрать мне любой жанр: рассказ или повесть, стихотворение или статью. Чем больше возможностей, тем труднее выбрать.
Из записной книжки. У нас в Литературном институте было так. На первом курсе - двадцать поэтов, четыре прозаика и один драматург. На втором курсе - пятнадцать поэтов, восемь прозаиков, один драматург и один критик. На третьем курсе - восемь поэтов, десять прозаиков, один драматург и шесть критиков. К концу пятого курса - один поэт, один прозаик, один драматург, а все остальные - критики.
Это, конечно, преувеличение и анекдот. Но ведь и правда многие начинают со стихов, потом переходят на прозу, потом на пьесы, потом на статьи. Впрочем, теперь стало модно переходить на киносценарии.
Иные короли и шахи меняют своих королев и шахинь, потому что те бездетны. Но именно после смены несколько жен убеждаются, что виноваты в бездетности вовсе не королевы и не шахини. В то время как иной крестьянин живет всю жизнь с одной женой, и, глядишь, у них человек двенадцать детей.
Я считаю так: пей вино и не чуждайся хлеба. Пой песни, но слушай и сказки. Пиши стихи, но не гони от себя и простой рассказ.
Проза. Было время, когда я лежал в колыбели и мать пела мне колыбельную песню. У нее была одна только песня, других не знала она. И хотя отец у нас был известный поэт, он не написал для своих сынов ни одной песни. Он любил рассказывать нам разные истории, случаи, притчи. Это была его проза.
О своих стихах отец не любил говорить. По-моему, он считал стихотворство несерьезным делом. Его серьезные дела были: пахать землю, чинить гумно, ухаживать за коровой и лошадью, очищать крышу от снега, а позже - принимать посильное участие в делах аула и даже района.
Написав стихотворение, отец не очень заботился, где оно будет напечатано. Ему было все равно - центральная газета или стенная газета аульских пионеров. Я замечал, что стенной газете он радовался даже больше.
Он часто вспоминал, что сказал Анасил Магомет своему сыну, прославленному певцу любви поэту Махмуду. Когда Махмуд, вроде блудного сына, истерзанный любовью и песнями о любви, бледный и голодный, пришел домой и попросил есть, отец спокойно сказал ему:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});