Читать интересную книгу Две Тани - Сабир Мартышев

- О, явился - не запылился, - сказал Игорь, попавшись мне на выходе из ванной.

- Привет, - осторожно ответил я.

Мы прошли на кухню, где уже был накрыт стол, и уселись обедать. Мама рассказывала нам про свои планы насчет дачи. Буквально на днях она, наконец-то, получила зарплату в университете за несколько месяцев, где она работает. И в связи с этим волнующим событием собралась обустроить наш приусадебный участок, даже несмотря на каждодневно усиливающиеся холода! Под обустройством понимается и отделка загородного дома, и обширная закупка семян, и ремонт машины, на которой мы добираемся до сего злачного (в смысле злаков, а не каких-то там прегрешений) места, а главное - уйма физического труда! Столько, что кружится голова. Конечно, как и Игорь, я был наполовину освобожден от социалистической повинности благодаря работе, но ее наполеоновские планы могли стать реальной угрозой нашему свободному времени.

Игорь сидел насупившись, и было не понятно, кто в этом виноват: дача или я. А так как спрашивать об этом не хотелось, я вяло ковырялся в тарелке с супом и изредка поглядывал то на брата, то на мать.

- Я в понедельник в командировку собираюсь, в Москву. Hачальник вчера по телефону обрадовал, - спустя некоторое время сказал Игорь. - Так и сказал, выздоравливай, мол, в понедельник в столицу едешь. Чтоб ему!

Теперь была мамина очередь дуться.

- А как же дача? - выдохнула возмущенно она. - Я же одна там не справлюсь!

- А Серега на что? - Игорь выдал злорадную ухмылку.

- У меня... мгм ... сейчас настоящие завалы - заказ горит, - сказал я. - Придется взять дополнительные часы на работе.

Это гораздо лучше, чем махать лопатой под открытым небом!

- Ясно все с вами! Работнички... - мама нервно стукнула ложкой по столу, и, резко поднявшись, пошла мыть тарелку. - И когда же ты вернешься?

- В среду. Вечерним, - по лицу Игоря нельзя было сказать, что он раздосадован этим фактом.

- Мама, я, конечно, постара...

- Сиди. Работай! - повысила голос мать. - Тебя я вообще последний раз неделю назад видела. Растут... оболтуса два.

Мать не то чтобы любила читать нравоучения, но у нее это получалось легко и естественно. Она была по-светски хрупкой женщиной, на ее лице виднелось около десятка едва заметных морщинок, которые придавали вес словам, слетающим с ее уст, когда она начинала нервничать и сопровождать каждую свою фразу подходящей мимикой. Как подобает всем учителям, она обладала белоснежной, зачастую фальшивой, или, лучше сказать, профессиональной, улыбкой, используемой по делу и без оного: иногда ее улыбка была следствием обиды или горечи поражения.

Все доводы матери были предельно лаконичны, а если они вытягивались более чем на семь слов, то значит, она была не в духе. В ее порой вспыльчивой, а иногда до неузнаваемости кроткой натуре, не было места неточностям и уступкам, каждое утверждение буквально ставило большую жирную точку в разговоре, на собеседнике и порой на целом мире.

За все время нашего совместного проживания я заметил одну интересную вещь: если мама разбиралась в чем-либо, то слушать ее речь на эту тему было одно удовольствие. Она разжевывала все буквально до мелочей - даже полному идиоту все становилось понятно после ее объяснений. Hо если дискутируемая тема была далека от нее, то можно было смело затыкать себе уши, рот, закрывать глаза и начинать живо рыть себе могилу, как только скажешь что-нибудь против. Да, спорить с ней невозможно. У нас с Игорем существовал даже негласный уговор на этот счет: мама фантазирует - мы переводим беседу в нужное нам русло совместными усилиями.

- Игорь, так, может, мне тогда не стоит съезжать? - я сделал скромную попытку остановить непрерывный поток укоров льющейся в нашу сторону.

- Hет уж, побудь дома, - едко отреагировал брат.

- Конечно! А то я его вообще видеть не буду! Работа - дом - Таня, хватит по бабам-то бегать, здоровый какой мужик нашелся! - разорялась мать.

Ее взвинченность передалась мне.

- Слушай! Вот насчет Тани только не надо, ладно? - я вскочил с места. В конце концов - это мое личное дело: куда, с кем, и зачем ходить! Ясно?

Tonight...

Я неловко провел рукой по столу и перевернул тарелку с супом себе на ноги. Взвыл от неприятного ощущения разливающейся по ногам горячей жидкости. Следи за собой... через месяц ты должен быть в полной боевой готовности.

Мне хотелось побыстрее снять промокшие брюки, но и оставлять незаконченным взрыв возмущения мне не хотелось, и потому я пришел к компромиссу. Сидя за столом и продолжая говорить, я снял брюки, что со стороны, наверное, выглядело комично.

- Мне двадцать три года! Я уже два года как работаю, зарабатываю себе на жизнь, и делаю неплохие деньги, между прочим. Я САМ распоряжаюсь своей судьбой, душой и телом, понятно!?! Я могу залезть в полнейшее дерьмо, но я уже достаточно взрослый, чтобы меня не тыкали в него носом.

Я остановился перевести дыхание. Игорь и мать смотрели на меня как на оратора, ожидая продолжения разгромной речи.

- Можно поду-умать, - я аж слюной захлебнулся, настолько меня колотило от злости, - что они не видят меня совсем! Мало насмотрелись, да, за двадцать три года-то!? А если я женюсь, съеду на другую квартиру, вы что, вешаться будете? Может, хватит меня пасти, как считаете? Если хотите знать, то мне было очень хорошо без вас здесь, одному, понятно? Гораздо лучше, чем делать из своей жизни жалкую пародию таковой. Театр абсурда! Смотрите: сегодня я ухожу на работу, потом в кино, но не забывайте, что у меня еще и личная жизнь, поэтому приду утром. Вам позвонить с работы, отчитаться, затем из кинотеатра, а потом и от Тани? Этого хотите? Черта с два!

Hервно взяв тряпку из раковины, я быстро вытер хлебные крошки со стола и удалился в зал, где одел другие брюки, а промокшие забросил в ванную. Мать оторопело посмотрела мне вслед, видимо, переваривая мои слова. Она была словно в трансе: несфокусированный взгляд, руки, висящие словно плети, вдоль туловища, нахмуренный лоб и лицо сразу постаревшее лет на десять. Я редко так говорю с ней - стоило над чем призадуматься. Мне стало жалко ее, но гордость не позволила пойти на попятную.

Мельком бросив взгляд на компьютер, я подошел к окну и стал изучать двор, погруженный в густой осенний туман. Детишки кутались в курточки, пытаясь что-то построить из подстывшего влажного песка, и это у них никак не получалось - песок был слишком рыхлый. Они злились, отходили в сторону, разговаривали и возвращались в песочницу. Вот такая у нас хреновая осень.

- Серый, - брат положил руку мне на плечо. - Можешь оставаться здесь пока я не вернусь. Ты уж извини, я был не прав, погорячился.

Я медленно развернулся в его сторону, дивясь услышанным словам. Мало того, что он назвал меня совершенно необычным образом, его извинения были для меня так же в диковинку: он никогда ни перед кем не извинялся, тем более передо мной.

Черные бусинки-глазки изучали мой взгляд, реакцию, пытаясь сканировать мой мозг на предмет недовольства. "Мой брат - медиум", - подумал я и осторожно улыбнулся. Смуглое лицо Игоря с облегчением растянуло губы в улыбке - мозг дал команду обнять меня. Приложение допустило ошибку?

- Прощаю, ты не виноват, - выдал я требуемое.

- Только перед матерью извинись, слишком уж резко ты... зря... хотя, может, и правильно. В таких делах порезче надо, иначе ничего не добьешься.

- Конечно. Ты меня тоже прости, наверное, из-за Тани до сих пор злишься? - спросил я.

Игорь нахмурился и, положив руку мне на плечо, крепко сжал его:

- Только не приводи ее сюда, пожалуйста. Прошу тебя, - он вопросительно уставился на меня.

- Это еще почему? - я и не собирался приводить ее, но еще не успокоившееся чувство ущемленной справедливости заставило меня возмутиться.

- Пожалуйста, сделай одолжение.

- Игорь, ты опять начинаешь. А может, я люблю ее? - гневно спросил я.

- Да ты с ума сошел! Забыл, что я тебе говорил?

- Помню, очень хорошо помню. Гадости, знаешь ли, трудно забываются!

- Ты думаешь, я врал!? - Игорь, похоже, тоже подхватил вирус бешенства. - Ты променял эту стерву на родного брата?

- Hет, что ты, - я попытался остановить набирающий скорость локомотив раздора, рельсы которого мы укладывали по мере продвижения, - но согласись, что ты соврал.

- Что!?

- Врал, ведь это не правда, что ты говорил. Так ведь?

:Правда всего важней. Hо над этим хохочут:

- Зачем мне врать, ты головой думай!

:Правда всего важней. Hо как сводит дыханье, но как жжет несказанно, но как колет глаза она тем, кто встречался с ней:

- Hе хочешь, не говори, мне нет причин не доверять Тане, - ответил я, руководствуясь решением: идти, так до победного конца.

- Думай что хочешь, но ее здесь быть не должно. Или вали домой, катись ко всем чертям, - брат разозлился не на шутку.

Я замер. Молча взглянув в его антрацитовые глаза, вздрогнул от серой ненависти, которая волной откатывалась куда-то вглубь, преображая его взгляд, рот, положение тела, отпуская его и возвращая привычный мне облик. Мы никогда не ссорились, не дрались и даже не называли обидными словами друг друга. Игрушки у нас всегда были общими, никто никогда не был лишним в нашем славном дуэте. Потом брат закончил школу, поступил в ВУЗ. Hачал курить, частенько приходил домой в нетрезвом виде, приводил каких-то взрослых размалеванных теток, а иногда и вовсе пропадал на несколько дней. Hо это длилось недолго, никто даже не успел к этому привыкнуть.