Какого черта я играл с ней? И что более важно, играл ли я на самом деле? Потому что, когда ранее на этой неделе я разговаривал с ней после встречи группы, это не показалось мне игрой.
Она рассказала мне о своей сестре, и это заставило меня… чувствовать.
Мое сердце болело. За нее. За ее боль.
И я поделился собственной болью. Моей собственной болью. Тем, существование чего большую часть времени отрицал.
И на мгновение, это показалось настоящим.
Утешительным.
Безопасным.
В моей жизни нет времени на настоящие вещи.
Это злит меня.
Я начал злиться и мой легкий кайф рассеялся.
— Слушай, мне надо идти, Лэндон. Я постараюсь заскочить на выходных, — быстро сказал я. Я не стал ждать, пока Лэндон попрощается и закончил звонок. Я не хотел слышать разочарование в его голосе.
Я не оправдываю его ожиданий. Его отношение ко мне, словно петля на шее.
Я сжал телефон в руке и затем швырнул его через всю комнату. Удивительно, но он не разбился, когда упал на твердый пол.
Мне казалось, что я задыхаюсь.
Мне нужно прекратить чувствовать.
Я должен сбежать из дерьмовой реальности, в которой живу.
Мне нужно… ничего мне не нужно.
Я взял мешочек с таблетками с кофейного столика и вытряхнул три тридцати миллиграммовые таблетки Оксикодона.
Я услышал стук в дверь, а затем крик Марко.
Но проигнорировал его.
Раздавил таблетки уголком своего учебника по статистике, стряхнул порошок в ладонь и высыпал его в рот. Горькая пыль защекотала заднюю стенку горла и вызвала громкий кашель.
Марко, должно быть, слышал меня, потому что продолжал стучать в дверь.
Слишком плохо для него, потому что я продолжал его игнорировать.
В момент, когда наркотики начали действовать на мой организм, мне стало лучше… спокойнее.
Они никогда не подводили меня.
Кайф — единственная постоянная вещь в моей жизни.
Когда я нуждаюсь в нем, он всегда рядом, безоговорочно. Ему не нужен я. Он не связывает со мной нереальных ожиданий. Самые совершенные отношения в моей жизни.
Он дает, ничего не ожидая взамен.
Кайф — лучший друг, который у меня когда-либо был.
Глава 11
Обри
Я чувствую себя ребенком, которого директор застукал в туалете за курением. Доктор Лоуэлл позвонила мне вчера и попросила зайти в ее кабинет после занятий. Я знаю из-за чего все это. Кристи предупредила меня, что позвонит моему консультанту. Но находясь под впечатлением от странной стычки с Максом и безумной курсовой нагрузки, я как-то забыла о том, как сильно облажалась в группе поддержки.
Вытеснение из подсознания — славная вещь.
Ладно, пришло время расплачиваться. Отвечать за свои действия. Извиниться за сказанное.
— Обри, заходи, — сказала доктор Лоуэлл, стоя на пороге своего кабинета. Я подняла свою сумку и последовала за ней внутрь. Села перед ее массивным столом, после того как она закрыла дверь.
— Ты знаешь, почему ты здесь, — начала доктор Лоуэлл без всяких предисловий, сразу переходя к делу. Я кивнула, во рту у меня пересохло.
— Будь добра, потрудись объяснить, что произошло на прошлой неделе в группе поддержки? — спросила профессор, садясь за стол и скрещивая руки на груди. Доктор Лоуэлл привлекательная женщина, одна из тех, кто стареет изящно. Ее каштановые волосы, только сейчас начавшие седеть, коротко подстрижены и закреплены заколкой на затылке, на лице почти нет морщин.
И я оценила, что вместо того, чтобы сделать свои выводы она задумчиво смотрит на меня и ждет достойного объяснения.
— Я облажалась, доктор Лоуэлл. Сорвалась и рассказала то, что не должна была рассказывать группе. Я разозлилась. Эти люди там для того, чтобы найти способ изменить свои жизни, а они ведут себя так, будто им все равно. Полагаю, я устала от такого поведения. Но то, что я сделала, было неправильно, и я пойму, если вы решите, что мне надо покинуть группу, — сказала я тихо, готовая принять наказание.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Доктор Лоуэлл пристально наблюдала за мной. Довольно долго она не произносила ни слова; единственным звуком, нарушавшим тишину кабинета, было тиканье часов на стене.
Она медленно оттолкнула стул от стола и встала. Пересекла комнату и наполнила кофейную чашку из модной кофе машины Keurig, которая стояла в углу ее кабинета.
Почему она молчит?
Может доктор Лоуэлл в душе садистка и наслаждается, наблюдая за мучениями своих бедных студентов, пребывающих в панике.
— Хочешь чашечку кофе, Обри? — спросила она, протягивая мне одну.
Я кивнула, не в силах отказаться от кофе. Я сделала глоток ароматного напитка, отказываясь позволить себе оценить вкус, когда мне, скорее всего, предстоит серьезный разговор. Но, черт, этот кофе вкусный.
— Я не хочу, чтобы ты покидала группу, — наконец сказала доктор Лоуэлл после того, как я прикончила половину своего кофе.
Я удивленно моргнула.
— Правда? Потому что, когда я разговаривала с Кристи, она, кажется, считала, что мое присутствие в группе больше неуместно, — ответила я.
Доктор Лоуэлл закатила глаза. Да, моя черствая, как сухарь, профессор, действительно закатила глаза.
— Кристи отличный советник, но иногда она может быть чересчур суровой. Мы все люди, Обри. Твоя задача в процессе занятий — определить свои границы, понять пределы динамики группы. Этого опыта можно набраться только на практике. Я бы оказала тебе медвежью услугу, если бы удалила тебя из группы. Мы все совершаем ошибки. Это не значит, что ты действовала подобающим образом. Потому что ты была не права, — она спокойно посмотрела на меня. — Я просто не считаю, что тебе следует делать выговор за это.
Доктор Лоуэлл снова села за стол.
— Когда я окончила магистратуру и только получила свою лицензию, я вела группу по управлению гневом, все участники которой посещали ее по предписанию суда. Все они были известны своей агрессивностью; их всех осудили за покушение, как правило, на членов семьи. Это была не самая приятная группа мужчин. И они относились ко мне, словно я была клоуном. Сказать, что я хорошо воспринимала это, особенно с учетом того, что в молодости я была довольно вспыльчива, было бы довольно сильным преуменьшением, — рассмеялась она, и я обнаружила, что тоже смеюсь.
Я, кажется, смогу уйти с этой встречи целой и невредимой. Аллилуйя!
— Я вылила стакан воды на голову одному из членов группы. Ему, видимо, не понравилось то, что мне пришлось ему высказать, и он назвал меня на букву "С", — у меня отвисла челюсть. Я бы сделала намного больше, чем просто вылила воду ему на голову.
— Мягко говоря, мой начальник был неумолим. Ты должна понимать, что времена тогда были другими, и женщин только начинали принимать на работу. Это были семидесятые, и, хотя были достигнуты определенные успехи в равноправии мужчин и женщин, по-прежнему складывалось ощущение, что мы в каменном веке. Меня отправили на профессиональную стажировку на три месяца, и не позволяли вести группу, пока я сама не начну посещать занятия по управлению гневом.
Доктор Лоуэлл усмехнулась.
— Итак, как видишь ты не единственная, кому следовало научиться контролировать свои эмоции и не забывать действовать профессионально.
Доктор Лоуэлл снова стала серьезной.
— Что ж, мы обе знали, затевая все это, что будет трудно. Это трудно при обычных обстоятельствах, но, учитывая твои личные переживания, я знала, что будет вдвойне тяжело. Поможет ли тебе, если мы с тобой будем встречаться каждую неделю и обсуждать, как идут дела у группы и оценивать твое участие в ней? — спросила она.
Я старалась не обижаться. Ведь именно из-за своего поведения сижу сейчас здесь. Но я все равно ощущала обиду. Я чувствовала себя так, будто она говорила мне, что я сломлена и не могу поступать правильно.
— Нет, уверена, я буду в порядке, — ответила я сухо, заставив себя улыбнуться.