– Большевики на Луне это не самый скверный вариант… Большевики над Вашингтоном и Нью-Йорком – это куда хуже…
Зал его не слышал – продолжал хохотать. Вандербильт, не выдержав, грохнул кулаком по трибуне и воздел руки вверх:
– Господи! Вразуми их!
Шум не стих, а напротив, усилился. Не те тут сидели люди, чтоб их остановил голос пусть и богатого, но не самого богатого из них.
– Большевики не продают царское золото! Большевики его сеют! Сеют, чтоб потом пожать стократно больше!
Две-три минуты он стоял и слушал их смех. В этот хохот он и обронил с трибуны последнюю фразу.
– Ну, что, господа, пора кончать это словоблудие… Жаль, что мне не удалось убедить вас в подступающей к нашему порогу опасности… Обратившись к Конгрессу, я не нашел понимания. Значит, я обращусь к американскому народу, и то, что не хочет делать правительство, сделает частная инициатива!
Так и не услышанный, он сошел с трибуны и покинул зал.
После Конгресса настроение у миллионера было не очень. Однако, вспоминая смех, которым его провожали, он воинственно выпячивал челюсть. Они еще узнают, кто прав, еще пожалеют о вчерашнем дне… Это он сказал чашке с жасминовым чаем, и та согласилась с хозяином.
Издалека долетел телефонный звонок и голос секретаря.
– Кто там? – раздраженно спросил миллионер. Не хватало еще журналистов! Вареное всмятку яйцо со срезанной верхушкой призывно желтело, готовясь принять в себя немного горчицы и свежайшего сливочного масла из Оклахомы. Яйца «по-английски» были слабостью мистера Вандербильта. Уже понимая, что завтрак придется прервать, он отложил серебряную ложечку.
– Мистер Робински, – сказал секретарь. – Он звонит из Китая… Вы просили соединять в любое время.
– Естественно, откуда ему еще звонить, если я направил его туда, и плачу, чтоб он там и оставался… – проворчал миллионер, чувствуя себя немножко мучеником. Телефон стоял рядом.
– Хэллоу! Мистер Робински, слушаю вас, говорите!
Тонкий голос корреспондента пробил толщу воздуха, земли и воды и электрическим током побежал по катушке динамика.
– Это я, мистер Вандербильт. Получил вашу телеграмму и спешу отчитаться… Мне кажется, что выбор большевики уже сделали…
Шум вселенского эфира налетел волной и смыл голос.
– …они назвали эту операцию «Метеорит».
Миллионер наклонился над аппаратом, словно это чем-то могло помочь разговору.
– Что? Что? Джомолунгма? Повторите! Джомолунгма?
– Нет, мистер Вандербильт. Они затевают что-то на своем Дальнем Востоке. …Их дипломатическая активность в Китае… У меня есть данные…
Шум нарастал и пропадал, словно прибой стучался в телефонный наушник.
– Вас обманывают! Могу поспорить на все ваши деньги, что все разговоры о советском Дальнем Востоке – фальшивка ОГПУ! Им нужна Джомолунгма! Поверьте моему чутью, что вся эта шумиха вокруг Дальнего Востока – только дымовая завеса… Ищите в этом направлении. Я приказываю искать!
Он порывисто прошелся по кабинету, не отрывая трубки от уха. Провод волочился за ним, словно шлейф королевской мантии.
– Это же обычная большевистская тактика – успокоить, а потом вонзить саблю в спину.
– Пока у меня нет данных о том, что они интересуются именно Джомолунгмой. По моим сведениям, общий интерес к региону Дальнего Востока у большевиков нешуточный. Достоверно известно, что вся информация по региону собирается в Харбине в их консульстве.
– О чем вы?
– Они собирают дневники географических, геологических и даже этнографических экспедиций.
Голос дрогнул, поплыл, уносимый мировым эфиром, а мистер Вандербильт почувствовал себя рыбаком, у которого на другом конце лески появилась рыба его мечты.
– Они нам нужны! – крикнул миллионер. – Их надо добыть! Мы должны знать точно, что у них на уме! Купите! Украдите, черт вас подери…
– Не все в наших силах, – вздохнул голос из Китая.
Миллионер нахмурился.
– Вы понимаете, что стоит на карте, мистер Робински? Судьба западной цивилизации!
Он замялся, неожиданно сообразив, что для человека, более десяти лет проведшего в Китае, судьба Западной цивилизации может показаться не такой уж и ценной. Тут нужен был другой аргумент. Что ж… Такой аргумент имелся…
Мистер Вандербильт цинично усмехнулся. Слава Богу, его корреспондент не видел этой улыбки.
– Один ваш промах, и может статься, что из заработанного вами золота большевики отольют огромный унитаз! Это будет очень большой унитаз, потому что мы оба знаем, сколько я вам плачу!
– А что я могу? – прошелестел голос. Обеспокоенности в нем тепрь было куда больше, чем в начале разговора. – Китайцы ленивы и не хотят отрабатывать деньги, которые мы им платим…
– Что-о-о-о-о? Что вы мне тут рассказываете? Если эти ваши китайцы не хотят работать – найдите других! Их там почти полмиллиарда! Чан Кайши, Гоминьдан, Конфуций… Неважно кто. Пусть работают! Заставьте их работать!
Китай. Харбин
Апрель 1928 года
…Майские дни 1929 года в Харбине радовали только погодой. Политическая обстановка складывалась такая, что хоть святых выноси. Про святых Семен подумал образно, конечно. Выносить нужно было вовсе не святых, а портфель с документами.
Третий этаж… Высоко… Зато во дворе все еще никого не было. Уже стоя снаружи, Семен осторожно, чтоб не скрипнула, прикрыл одну створку, отодвинулся в сторону, прикрыл и другую.
За стеклом осталось бледное лицо первого помощника консула.
– На вокзал. Как можно быстрее, – почти беззвучно прошептал он. – Любым поездом до границы….
Семен кивнул.
Ухватив ручку портфеля зубами, стараясь не думать о десятках людей, что таскали его в своих грязных и потных ладонях, совсем рядом с больными проказой и китайской чесоткой, он повис, нащупывая ногой выступ на стене.
Он помнил его, тот должен был быть где-то совсем рядом. Всякий раз, подходя к зданию консульства, Семен видел выступ и удрученно качал головой от беспечности начальства. Этот карниз казался ему удобной дорожкой для врагов, желающих добраться до сейфа в его кабинете, да насестом для толстых китайских голубей.
Теперь, отсюда, все смотрелось по-другому. Карниз должен был стать дорогой к спасению.
Гомон и птичьи крики китайских солдат, выбивающих парадную дверь, остались с обратной стороны, а тут… Тут пока не было ни птиц, ни солдат. Голуби сидели на крыше дома напротив и вместе с десятком узкоглазых, с чайными чашками в руках, смотрели на него с удивлением, будто не видели никогда такого. Притворялись. Семен самолично видел, как китайские циркачи и не такое вытворяли… А может быть, туземцы считали, что белому человеку это делать не положено? Ну и пусть. Для дела Мировой Революции Семен и не такое мог совершить!
Считая шаги, он добрался до угла и сполз по водосточной трубе вниз, прыгнул на крышу соседней скобяной лавки, с нее – на улицу.
Никого. Повезло! Отряхнулся как ни в чем не бывало и – вперед!
Деловито покачивая портфелем, прошел мимо лавок, что стояли позади консульства, и слился с толпой.
На его счастье, все произошло именно в Харбине, где белых жителей было едва не больше, чем желтых. Особенно в сеттльменте. И уж особенно много среди белых насчитывалось бывших соотечественников. Белых вдвойне… По цвету кожи и в политическом смысле этого слова. К сожалению.
Так что в глаза он не бросался. С деловито-озабоченным видом сел к рикше, ткнул его рукой в спину.
– Вокзал…
Дипломатический паспорт сейчас был скорее помехой, чем спасением. Провокацию такого масштаба наверняка обставили с размахом. Раз с ними армия, то и полиция наверняка где-то недалеко. Не хватало еще нарваться на китайских полицейских. Кричать сейчас «караул» – только дураком себя показывать.
Пока ехал, смотрел по сторонам и не зря. Уже на привокзальной площади взглядом выхватил из толпы коменданта консульства. Соскочив на мостовую, Семен бросился к товарищу.
– В консульство нельзя. Провокация… Наган с собой? Патроны? Деньги есть?
До границы было ой как далеко, и все это обязательно понадобится. Товарищ Пугачев несколько мгновений тугодумно хмурился, вживаясь в то, что сказал коллега, потом трижды кивнул. К провокациям все в консульстве были готовы. Дважды в неделю товарищ Гимейн, комиссар, проводил политбеседы, где вскрывал сущность политического момента.
– Давай со мной. Надо скрыться… Портфель спасти.
Европейских купированных вагонов в поезде оказалось всего два. Билеты удалось взять во второй. Остерегаясь неприятных неожиданностей, Семен взял купе целиком. Вагон оказался полупустым, и, когда поезд тронулся, он с облегчением откинулся назад. Половину дела сделали. Портфель с особо секретными документами лежал рядом на полке, а за окном бежали мелкие одноэтажные домики рабочих пригородов, постепенно сменяемые рисовыми полями.