не радовался, как внезапному возвращению Трифонова, и почему-то думал, что он встретит меня в форме. Но он вышел как обычно: в майке и боксерах. Даже одеться не потрудился к моему приходу и тут же отпрянул, уворачиваясь от моих попыток обнять его, не снимая заснеженной куртки.
– Ошалел?
Я рассмеялся, и он сделал вид, что отвешивает мне подзатыльник:
– Че ржешь? Давай проходи.
Я очень боялся, что Тифон изменится. Многие рассказывали, как армия меняет людей.
Прошло, конечно, всего ничего, каких-то два-три месяца. Но в моем воображении тот, кто уходил в армию, менялся сразу, словно попадал в автомат для реконструкции людей.
Но Тиф человеком не был. Он был Терминатором, поэтому почти не изменился.
Все те же точеные скулы, выступающие чуть резче обычного, колкий взгляд, черный дракон, пульсирующий на шее, бритые виски.
– Мне кажется, ты похудел, – сказал я.
– Угу. Три кило потерял.
– Нагрузки?
– Чего мне нагрузки? Еда.
– Я думал, в таком месте должны нормально кормить.
Он нахмурился:
– Ты мне местом не тычь, понял?
После нашего полного приключений лета, когда мы много чего натворили, Андрею пришлось пойти с отцом на сделку: Юрий Романович улаживает наши неприятности, а Тиф покорно соглашается служить там, куда его пристроят. Так он оказался в части подмосковного подразделения МЧС.
– Понял-понял. Просто так сказал.
– Только в этой квартире голяк, – предупредил он. – Мать завтра приедет. Велела купить все для бутербродов. А я, пока тебя ждал, всю колбасу уже сожрал, но сыром могу угостить.
Я прошел за ним в комнату.
Там тоже все осталось по-прежнему, как в школьные времена. Шведская стенка, груша, плакаты с известными боксерами, старый комп с монитором-коробкой, рядом на столе лежала зеленая картина, которую Тифу подарил полоумный дед-художник из больницы.
Тифон сгреб рюкзак и раскиданные вещи в сторону, чтобы я сел на диван, а сам развалился на стуле, вытянув ноги и скрестив руки на животе.
– Держи, – я протянул ему пакетик с блинчиками. – Бабушкины. Теплые еще.
Он охотно взял пакетик.
– Сам будешь?
– Не, только позавтракал, – мужественно отказался я, стараясь не вдыхать аппетитный запах. – А ты чего вдруг дома?
– Романыч выписал. Юбилей у него. Мать говорит, его идея. – Тифон жадно откусил половину блинчика. – Но я не верю.
– Надолго?
– До третьего января.
– Круто! Не знал, что в армии так можно.
– У нас, блатных, все можно. Сплошной санаторий. – Тиф зло заулыбался, нарочно подчеркивая, насколько ему неприятно находиться в привилегированных условиях.
Чтобы не продолжать тему, я схватил со стола картину. На ней был изображен зеленый квадрат, и называлась она «Все зеленое». В искусстве я совершенно не разбирался, но догадывался, что при ее написании были использованы какие-то особые техники, создающие оптические иллюзии.
Смотришь на зеленые разнотонные мазки, а перед глазами мелькают воспоминания, образы, ассоциации. По задумке художника, картина должна была приносить счастье.
– Ну что? Привалило тебе счастье?
Тиф молча забрал картину и, перевернув лицом вниз, положил обратно.
– Расскажи, че у вас? – Он жадно откусил половину блинчика.
– Да как обычно. – Я задумался.
– Что Соломин?
– Учится.
– Не женился?
– Ты так спрашиваешь, будто тебя год здесь не было.
– По ощущениям больше года, – пробубнил он жуя. – Ну, хоть что-нибудь происходит? Или без меня вы ничего не можете?
– Без тебя все спокойно, – признался я.
– Что Зоя?
– Все нормально. Учится, в химчистке подрабатывает. В свободное время мы с Лёхой ее развлекаем, как ты и просил.
– С Максом общается? – Тиф уперся в меня взглядом.
Я не сомневался, что из всех прочих вопросов по-настоящему его волновал только этот. К счастью, он сам избавил меня от прямого ответа.
– Мне-то их кино из Капищено ночами снится. Там, во сне, я убил Макса уже раз пятнадцать. Может, все-таки зря я ему это спустил?
Отложив пакетик с последним блинчиком, Тиф встал, достал сигареты и закурил.
– Ну избил бы ты его, и что? Она бы сказала, что другого от тебя не ожидала, а так испугалась, что ты ее разлюбил.
– Никогда не пойму женщин. – С тяжелым вздохом он стряхнул пепел в горшок полузасохшего цветка на подоконнике. – Если бы Макс попробовал у меня сигареты украсть, я бы ему их в глотку запихнул, а тут Зоя… И он до сих пор жив.
– Зоя сама с ним сбежала, – осторожно заметил я.
– Да пофиг. Он не должен был ее забирать.
– Зоя не твоя вещь, Тиф. Вот именно от этого она и сбежала. Забыл?
– Блин, Горелов, ты голос моей совести. – Он усмехнулся. – Мне тебя там очень не хватает.
От такого признания я чуть до потолка не подскочил и только хотел ответить что-то в том же духе, как раздался пронзительный звонок в дверь.
Я думал, пришел Лёха. Но это был не Лёха.
Бросив на пол тяжелый пакет с продуктами, Зоя радостно взвизгнула и, с разбега заскочив на Тифа, повисла у него на поясе. Обхватила руками и ногами и принялась зацеловывать, а когда он попытался что-то сказать, заткнула его долгим-предолгим поцелуем.
Снег с ее волос сыпался ему на голые плечи. Трифонов попятился, а Зоя все целовала и целовала его, пока он не уперся спиной в тупик коридора и не свернул в материну спальню.
Я машинально пошел за ними, однако, не доходя до комнаты, остановился, немного обождал, ожидая, что они закроют дверь сами, но не дождался.
Стараясь не прислушиваться, вернулся, собрал Зоин рассыпавшийся пакет и отнес его на кухню.
Зоя знала, куда шла. Она принесла картошку, сосиски, хлеб, несколько консервных банок с горошком, макароны и две замороженные курицы.
До их возвращения я успел все разобрать и прослушать половину последнего альбома Twenty One Pilots.
Пока Зоя жарила картошку с сосисками, Тифон оживленно рассказывал о порядках в их воинской части и новых приятелях. Похоже, ему там нравилось. Всё, как он любил: каждодневный волевой напряг и никакой лирики. Единственное, что давалось ему с трудом, – это дисциплина: послушанием Тифон никогда не отличался. Однако и ее он принимал со стойкостью шаолиньского монаха.
После, разложив картошку по тарелкам, Зоя засы́пала нас историями о своем универе: о девчонках, преподах, проблемах с расписанием и аварийном состоянии аудиторий.
Тифон что-то спрашивал, а я молчал. Чувствовал, что им нужно остаться вдвоем, но все никак не мог заставить себя уйти.
Наконец решился:
– Ладно, ребят, я пойду. Дела есть.
– Погоди, – Тифон поднялся следом за мной. – Мать сказала, что нужен костюм. А покупать денег жалко. Я же его больше никогда не надену. Одолжишь мне?
– Не, Тиф, мой пиджак на тебя не налезет.
– Я