сверстников… За все это, вместе взятое, она и любила его. Однако ее любовь к Эшли никогда не была нацелена на супружескую любовь и страсть. Она была чем-то невообразимо прекрасным и священным, влекущая ее своей загадочностью и детскими мечтами о принце. Для нее было важным знать только одно, любит ли ее Эшли, а мечты о близости не шли дальше поцелуя. Это был рубеж, которого Скарлетт всегда хотела достичь, однако у нее ничего не получалось. А раз не получалось, то в своих мечтах дальше этого она и не заходила. И Скарлетт могла жить и вынашивать эту «любовь в мечтах», как ей когда-то, казалось, вечно, при этом неплохо преуспевая в жизни.
А Ретт, с ним все иначе! Боже, за что она так любит Ретта сейчас? За что? Да разве определишь…. Она знала только одно, он нужен ей, очень нужен! Она задыхается без него, вот и все! Он как часть ее самой, и часть эта теперь потеряна, и она мыкается без нее, словно слепая, хоть любовь к Ретту и совсем не вписывалась в схему ее любви к Эшли. А некоторые качества Ретта, при одном только воспоминании о них, вызывали даже злость. Ну, например, эта его дурацкая ухмылочка и ползущие вверх брови, когда он раскалывал все ее замыслы, словно орехи, и доводил, тем самым, до бешенства. Или его упрямство, которое ей никогда не удавалось сломить, хоть она и призывала каждый раз на помощь все свое женское обаяние. Но, видит бог, ей даже этого сейчас не хватало, а если вспомнить хорошее…
Ретт сказал как-то, что видит в ней очень много черт, которые сродни ему самому, от того-то она ему и нравится, ведь сродство всегда притягательно. Притягательно! А ведь и впрямь! Если рассуждать здраво, вспоминая прошедшие годы, ей, пожалуй, не найти ни одного человека, который понимал бы ее так, как Ретт, ни одного! Даже мама, которую она боготворила, и на которую ей всегда хотелось быть похожей, не сумела заглянуть в недра ее души и разобраться во всем, что там происходит. А почему? – Да потому, что она была совсем не такой, и ей, непогрешимой, всегда шагающей в ногу со своими моральными принципами, даже в голову не могло придти, что, порою может твориться в душе ее старшей дочери, которую она старалась воспитывать в духе высокой морали.
А Ретт? – Он видел ее насквозь! Он мог всякий раз с определенной точностью объяснить причины и следствия всех ее поступков! Он мог понять ее и поддержать в трудный час, дать совет и утешить! Ему никогда не нужно было ничего объяснять или оправдывать, с ним можно было быть откровенной, как ни с кем другим! – Вот причина, по которой она так нуждается в Ретте теперь! Вот оно то, что отличает ее любовь к Ретту от любви к Эшли. Они были близкими людьми, близкими по сути своей, и эта близость объединяла их в единое целое, которое она, Скарлетт, не смогла сохранить!
Ну что ж, возможно она и докопалась до истины и теперь знает, за что ее любил Ретт, однако такое открытие никак не облегчает ее участи. Ретт любил ее за то, какая она была, есть и будет, но его любовь «износилась», сказал он и поставил на этом точку.
И вдруг ей захотелось, чтобы Ретт хотя бы вспомнил о своей любви к ней. О их медовом месяце в Новом Орлеане, и еще, о господи, о той последней ночи, когда она, как в безумном бреду, отвечала на его страстные ласки.
И тут ей в голову пришла мысль, что здесь, в этой спальне, она должна оставить что-то такое, что сможет напомнить Ретту о ней. Какую-нибудь вещь или что? Господи, да она оставила бы здесь себя, если б это было возможно! – Что же мне оставить? – Скарлетт лихорадочно стала перебирать в уме все привезенные с собой вещи, но, увы, ничего подходящего не находилось. А потом, даже если она и оставит какой-то предмет, слуги, убирая комнаты, найдут его и он перекочует к ней в Атланту по почте.
И вдруг Скарлетт вспомнила, что у нее с собой есть духи, те самые, которые так нравились Ретту когда-то. Она встала, взяла свой саквояж и вытащила флакончик духов. Эти духи очень стойкие и, если даже Ретт появится здесь не скоро, запах все равно сохранится. Скарлетт, недолго думая, откупорила пробку и вылила все содержимое флакончика на подушку. Она была очень довольна, ведь что не говори, а пух надолго сохраняет запахи. Она легла рядом с надушенной подушкой и стала представлять себе, какие воспоминания могут навеять Ретту ее духи.
Может он вспомнит как закутывался по ночам в ее распущенные волосы, или как помогая подбирать драгоценности к тому или другому платью, стоял за ее спиной перед большим зеркалом и надевал то колье, то подвески, а потом вдруг так нежно касался губами ее шеи или затылка, что у Скарлетт пробегали мурашки по всему телу и она, глупая, тут же представляла, что это Эшли стоит за ее спиной, и что это его губы, а не Ретта доставляют ей такое наслаждение.
От подушки шел резкий запах, такой резкий, что ее вскоре даже начало подташнивать. Она закрыла глаза и отвернулась, заткнув пальцами нос, а потом начала смеяться. Ее прямо-таки душил смех, и она даже прикрыла ладонью рот. Ей вдруг представилось, как будет реагировать на ее сюрприз Ретт, если приедет, к примеру, завтра.
Ну что ж, при случае придется сказать ему, что она случайно обронила духи на подушку, когда утром приводила себя в порядок.
Глава 8
Дети соскучились и были рады, когда Скарлетт приехала домой. Они стали рассказывать наперебой, как проводили время. Главной же темой разговора был рассказ о приезде дяди Уилла. Он пробыл недолго, всего два часа, но рассказал много интересного.
– У детей Сьюлин любимая кошка принесла четырех котят, а у дяди Уилла молодая кобылка Долли тоже принесла жеребеночка, и еще сильно заболела старая Мамушка, она уже неделю не встает с постели. Дядя Уилл приводил к ней доктора, который прописал много лекарств. Дядя Уилл сказал, чтобы мама не беспокоилась, Мамушка теперь подлечится и с ней будет все в порядке.
– А еще он оставил тебе письмо, мама – вспомнил Уэйд.
Скарлетт заволновалась. А вдруг Уилл по каким-то причинам не сможет одолжить ей денег?
– Где письмо, Уэйд? Быстренько принеси его