– Руки вверх!
Дема медленно разогнулся – и в следующее мгновение уже швырнул корзину в старушенцию, а сам задал такого стрекача через огород, что только пятки засверкали. Вошедшая в азарт Валентина Ивановна влупила по нему дуплетом, Дема метался по грядкам, как слаломист, и ушел-таки. Однако возле забора обнаружилось несколько кровавых капелек, из чего можно было заключить, что грабитель понес не только ощутимый моральный, но и некоторый физический урон.
Весть о случившемся мгновенно разнеслась по поселку: и потому, что пукалка издавала неслабые звуки и разбудила половину спящих, и потому, что молодежная компания возвращалась с ночных купаний с озера и видела, как улепетывал Дема. Да и сама Валентина Ивановна не скрывала своей доблести. Она даже отнесла заявление насчет ночного грабежа в милицию, чтоб Деме впредь неповадно было. Однако Малявка порвал бумажку у нее на глазах, сообщив, что она перешла пределы необходимой обороны, и если Дема не дурак, то подаст встречный иск по поводу своих ран, и тогда еще неизвестно, кто окажется в узилище.
Валентина Ивановна была женщина интеллигентная. А советскому интеллигенту, в отличие от российского, ведь что нужно? Чтобы все хорошо было не только в его личной квартире, на участке, в фирме, в компании, а непременно в мировом масштабе! «Если я отступлюсь, кто остановит Дему?» – подумала героическая женщина и отнесла в милицию второе заявление. Малявка мученически завел свои маленькие глазки, но рвать его не стал.
А вскоре Валентину Ивановну остановил невдалеке от продмага огромный мужик с внешностью питекантропа-олигофрена и спросил, как пройти на кладбище.
Она объяснила – вежливо и подробно.
– Это хорошо, что ты знаешь дорогу, – ухмыльнулся мужик, и в его ощерившейся пасти тускло блеснуло золото. – А дедок твой тоже знает?
– Что вы имеете в виду? – насторожилась Валентина Ивановна.
– Сама прикинь, – загадочно сказал мужик и неторопливо отошел к магазину, где на доисторических бетонных плитах его поджидал… Дема.
Остолбеневшая Валентина Ивановна видела, как они обменялись несколькими словами, причем мужик цедил через губу, а Дема кланялся и оттопыривал зад, словно гомосексуалист-профессионал. Потом мужик сел в серебристый «Вольво» и усвистел в неизвестном направлении, а Дема поглядел на замершую Валентину Ивановну и торжествующе ухмыльнулся.
Так стало известно, что у Демы есть «крыша». И «крыша» серьезная…
На следующую ночь Валентина Ивановна проснулась от боли в висках. Опять поднялось давление! Полежала немножко, надеясь, что все само пройдет, потом поднялась, пошла на кухню, где была аптечка, – и невзначай взглянула в окно. Луна светила уже не столь ярко, как неделю назад, однако все равно можно было разглядеть, что по огороду не таясь, по-хозяйски, разгуливает Дема, причем на сей раз его интересы простирались гораздо дальше молодой картошки: они тянулись и к кабачкам, огурцам и болгарским перцам.
Валентина Ивановна на деревянных ногах вышла в прихожую, сняла со стены пукалку, зарядила ее… и свалилась без памяти. Когда ее нашел муж, она была еще жива, но «Скорой» не дождалась.
Через полмесяца после ее смерти умер и старик Ковалев. Дети их жили в городе, они приехали на похороны, заколотили дом и выставили его на продажу, однако вскоре дом среди ночи запылал, и пожар удалось погасить, лишь когда от дома остались обугленные кирпичные стены. До осени Дема пасся на огороде Ковалевых, как на своем собственном, и никто не смел ему слова сказать.
В сердцах жителей Озерного начал укореняться страх. И теперь если кто-то обнаруживал урон в огороде, погребе или коптильне (многие в Озерном жили тем, что продавали пассажирам проходящих поездов или возили в Москву кур домашнего копчения), если снято было оставленное на ночь на сушилах белье, если пропадала кошка или дерзкая собачонка, никто и слова не смел сказать. Дема и его гости расхаживали с довольными физиономиями. Словом, это был натуральный террор.
Мало кто не боялся Демы и его «крыши». Ховрины и Мельниковы – вот, пожалуй, и все. Ховрины – потому что жили под охраной Супера. Гелий Мельников – потому что был слишком еще молод и верил в справедливость, а его брат Эльдар – потому что поселковые дела его ничуть не волновали.
Эльдара вообще ничего не волновало, кроме его рухнувшей жизни. Три года назад он был преуспевающим московским мануальщиком – богатым, со сложившейся клиентурой. Но вот однажды к нему пришла известная журналистка, предъявила корочки одной из популярнейших газет и сообщила, что желает написать о чудо-руках Эльдара Мельникова, поэтому пожалуйте дать интервью. Эльдар интервью дал, позволил журналистке присутствовать на своих сеансах и настолько восхитил ее, что девица решила сама на себе испробовать целительную силу мануальной терапии. Не то чтобы у нее что-то болело – так, изредка ломило спину от долгого сидения перед компьютером.
Когда Эльдар взялся за дело…
Потом молодая женщина рассказывала, что сила его рук была такова, что ей казалось: вот-вот мануальщик продавит спину насквозь. Терпеть становилось все труднее, она шутливо запищала: вроде бы наглядной агитации достаточно! Однако Эльдар не собирался останавливаться. Заявив, что у журналистки смещение дисков, он прописал ей растяжение позвоночника на специальных приспособлениях, переразгибание и хвойную ванну, что и было проделано.
Спина не болела два дня, за которые журналистка торопливо наваляла восторженную статью и отдала ее в номер. А спустя месяц начались боли в паху. Потом стали неметь икры, словно их «отсидели». Потом заныла кожа на ногах, да так, что женщина не могла спать.
Памятуя о чудо-руках, поехала к Эльдару. Тот пожал плечами: «При чем тут я?» – и предложил сделать массаж. При этом жаловался: «У вас совсем нет мышечного корсета, нечего массировать!» Потом эта фраза стала эпиграфом для новой статьи о чудо-мануальщике, который устроил своей пациентке всего-навсего разрыв сосуда, снабжающего спинной мозг кровью. Это выяснилось после операции в Институте нейрохирургии, куда молодая женщина попала после того, как у нее отнялись ноги. Ходить она больше не смогла, даже после сложнейшей операции…
На Эльдара подали в суд. Чтобы выплатить компенсацию журналистке, пришлось продать родительское наследство – квартиру в Москве – и вместе с братом переехать в Озерное в дачную, еще дедовскую развалюху. Гелий перешел в местную школу, а Эльдар устроился в районный морг. Он и раньше, до того как подался в мануальщики, работал патологоанатомом – теперь вернулся туда, откуда ушел. Замолвил за него словечко один из бывших его пациентов – у которого, наоборот, после лечения исправилось застарелое смещение дисков, так что он был немало благодарен Эльдару. Фамилия его была Корнилов, он был депутатом Госдумы от НДР, близким к Черномору и Рыжику-младшему, считался человеком могущественным. Но даже он, при всей своей силе и власти, не мог запретить Эльдару пить и оплакивать свою загубленную жизнь. Корнилов имел в Озерном дачу недалеко от дома Мельниковых, разрушение Эльдара происходило на его глазах, и Леонид Васильевич старался встречаться с ним пореже. Младший сын его, Севка, был почти ровесником Гелия, какие-то два года разницы, однако дружбы между мальчишками не получилось: прежде всего потому, что Севка, звезда спортивной гимнастики, больше времени проводил за границей, чем в Москве, ну а появляться в Озерном у него практически не было времени.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});