– Ты поступил абсолютно правильно.
– Я знаю, вы с Джеком по-прежнему общаетесь, хотя и втайне от Тамазин, – с улыбкой заметил Гай.
– Да, и, несмотря на то что она тут наговорила, я намерен встретиться с Джеком в Норфолке, – признался я.
– Смотри только не втяни его в новую опасную авантюру, – попросил Гай, серьезно глядя на меня.
– Никуда я Барака втягивать не собираюсь, хотя его помощью, возможно, и воспользуюсь.
Гай кивнул. Я заметил, что веки его сами собой опускаются от усталости.
– Не буду больше тебя утомлять, – сказал я. – Надеюсь, через две-три недели мы встретимся вновь.
– Я тоже надеюсь на это, Мэтью.
Я покинул комнату и спустился по лестнице. Проходя мимо кухни, услышал, как Тамазин возится там с продуктами, раскладывая их по полкам. При этом она старалась не поднимать лишнего шума: эта женщина была не из тех, кто дает волю своим чувствам. Поколебавшись мгновение, я резко повернулся и вышел на улицу.
Глава 8
На следующий день, в субботу, я поднялся спозаранку. Стояло чудесное июньское утро, но у меня не было времени наслаждаться им; надо было побывать в Линкольнс-Инн, найти какого-нибудь дружески расположенного ко мне барристера, который возьмет на себя труд вести мои дела, пока я буду находиться в Норфолке. К счастью, подобные услуги в ходу между законниками, особенно во время выездных судебных сессий. К тому же мне предстояло снабдить необходимыми указаниями своего клерка Джона Скелли. Вечером я был приглашен на ужин в дом моего друга Филиппа Коулсвина.
После завтрака управляющий сообщил мне, что ему удалось нанять четырех хороших лошадей, которым предстояло доставить меня, Николаса, Локвуда и нашу поклажу в Норидж. Я от души поблагодарил его. Джон вручил мне письмо, только что доставленное гонцом из Хатфилда. Письмо было от Пэрри.
Приветствую Вас, мастер Шардлейк!
Надеюсь, это письмо попадет к Вам прежде, чем Вы отправитесь в Норфолк. Я заказал комнаты для Вас и мастера Овертона сроком на две недели, начиная с 13 июня, – по моим расчетам, раньше этого дня Вы никак туда не прибудете. Жить Вам предстоит в трактире «Девичья голова», одном из лучших в Норидже. Расположен он поблизости от городского собора, на площади под названием Тумлэнд; неподалеку находится рыночная площадь, а за ней – тюремный замок и Ширхолл, в котором будут проходить заседания суда. Как правило, законники, прибывающие на выездную сессию, останавливаются в трактирах, расположенных на рыночной площади, так что у вас будет возможность избежать слишком тесного общения с ними и оградить себя от лишних слухов и сплетен.
Вчера я имел случай встретиться с мастером Уильямом Сесилом, секретарем лорда-протектора, с которым Вы тоже знакомы. Мы с ним состоим в отдаленном родстве, и я полностью доверяю этому человеку во всех вопросах, связанных с леди Елизаветой. В разговоре с Сесилом я упомянул о деле Болейна и попросил его не доверять слухам, ежели таковые до него дойдут. Я упомянул также, что Вы в скором времени прибудете в Норфолк, дабы провести там частное расследование.
Прошу, по прибытии в Норфолк незамедлительно напишите мне и сообщите, все ли у Вас благополучно.
Ваш преданный друг,Томас ПэрриДо сей поры я и не знал, что Уильям Сесил приходится Пэрри родственником. Можно было не сомневаться, управляющий леди Елизаветы попросил его сделать все возможное, чтобы слухи о деле Джона Болейна не достигли ушей лорда-протектора. Из письма явствовало, что Пэрри снял для нас комнаты на постоялом дворе, расположенном в некотором отдалении от трактиров, где будут жить прочие юристы. Его желание держать наше дело в секрете было мне понятно, однако я понимал и другое: невозможно провести расследование с тщанием, которого требовала леди Елизавета, и при этом остаться в тени. Запечатанную просьбу о помиловании, которую она вручила мне, я поначалу хотел оставить дома, заперев в одном из ящиков комода, но потом все же решил взять с собой. Оставалось надеяться, что дать ей ход не придется.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Утро я провел в Линкольнс-Инн. К счастью, мне удалось без труда найти коллег, готовых взять на себя ведение моих дел. Договорившись с ними, я отправился в свою контору, где вручил Джону Скелли лист бумаги, исписанный указаниями. Николас тоже был там, заканчивая свои дела.
– Небось с нетерпением предвкушаешь нынешний вечер? – обратился я к нему.
– Еще бы, сэр! С вашей стороны было чрезвычайно любезно попросить мастера Коулсвина пригласить на ужин семейство Кензи.
– Догадываюсь, тебе не терпится увидеть прекрасную Беатрис.
Щеки Николаса слегка вспыхнули, а Скелли ниже склонился над бумагами, пряча улыбку. Беатрис Кензи, как я уже упоминал, была мне не слишком по душе; но я не собирался препятствовать семейному счастью своего помощника, который, судя по всему, влюбился в эту девицу по уши.
– Вам известно, кто еще будет на ужине? – спросил Николас.
– Полагаю, только сами хозяева – Филипп Коулсвин и его супруга, мы с тобой и семейство Кензи. Да, еще, конечно, старая матушка Филиппа, которая теперь живет вместе с ними.
– А мастер Коулсвин не пригласил какую-нибудь леди, способную возбудить ваш интерес?
– Нет. Пару мне может составить только его старуха-мать. Но ей, насколько я помню, далеко за семьдесят.
Филипп был верным и надежным другом; мы познакомились с ним, когда представляли враждующие стороны в одном весьма неприятном деле, и он зарекомендовал себя как человек чрезвычайно честный и не чуждый милосердию и состраданию. Будучи сам убежденным протестантом, Коулсвин неизменно проявлял терпимость и понимание, когда дело касалось религиозных взглядов других людей. Филипп был близко знаком с отцом прекрасной Беатрис, тоже барристером; со свойственной ему добротой он согласился пригласить нас всех на ужин, предоставив Николасу возможность провести время в обществе предмета своих воздыханий.
Ужин был назначен на шесть часов вечера; я пешком проделал путь от своего дома до дома Коулсвина на Литтл-Бритн-стрит, поблизости от Смитфилдской площади. Дом моего друга стоял в ряду других старых зданий; крыши их, снабженные выступающими козырьками, давали желанную тень, защищая от солнца, которое сейчас, несмотря на вечернее время, по-прежнему палило. Лето, судя по всему, наконец-то вступило в свои права.
До того как отправиться на ужин, я занимался укладкой вещей и бумаг, которые намеревался взять в Норидж. В руки мне попало последнее письмо, которое я получил от своей прежней служанки, Джозефины. Насколько я помнил, в нем она сообщала, что ждет ребенка и что для них с мужем настали нелегкие времена. Тогда я послал ей немного денег; с тех пор прошло уже шесть месяцев, однако Джозефина более не подавала о себе весточки. Я взглянул на адрес на конверте: «Пит-стрит, неподалеку от церкви Святого Михаила; Кослани, Норидж». Где это, я понятия не имел. Вспомнив, где предстояло поселиться мне самому, я невольно поежился: Пит-стрит, площадь Тумлэнд – ни одно из этих названий, прямо скажем, не внушало оптимизма[3].
Я немного опоздал и прибыл на званый ужин последним. Памятуя о том, что в протестантских домах пышные наряды не в чести, я надел скромный коричневый дублет, единственным украшением которого служили шелковые шнуры с серебряными наконечниками, а поверх набросил летнюю шелковую мантию. Войдя в гостиную, я убедился, что Филипп, поднявшийся мне навстречу, одет еще более скромно: тесный его дублет оживлял лишь белый воротник рубашки. Он отрастил длинную бороду, весьма популярную среди религиозных радикалов.
– Да ниспошлет вам Господь доброго вечера, Мэтью, – произнес он, пожимая мою руку.
– Простите за опоздание.
– Не стоит извинений, тем более что опоздали вы совсем немного.