— Из шара отсасывается жидкость. Едва плацента отделена, как рефлекторно начинается жаберное дыхание, и эта операция должна проводиться с наивозможной быстротой.
Шар сморщился, и пластик облепил новорожденного поросенка. Поросенок сучит ножками и дергается. Один из аквалангистов вспарывает пластик ножом и снимает его с поросенка, как рубашку. В руках маленького человека вдруг появляется длинный шест. Этим шестом он выхватывает из воды ненужную уже оболочку — движения его до отвращения привычны и сноровисты — и одним махом швыряет ее в железную бочку в углу. В нос ударяет тяжелый тошнотворный запах. Вот откуда идет эта резкая вонь.
Поросенок, которого придерживают за передние ножки, неуклюже барахтается. От него в воде распространяется розоватое туманное облако. Другой аквалангист при помощи наконечника со шлангом чистит поросенка, обирая приставшие к его тельцу нечистоты. Видимо, это делается для того, чтобы не загрязнять воду в бассейне. Затем в ухо поросенку вставляют металлический шприц, и поросенок подпрыгивает.
— Барабанные перепонки ему все равно не нужны, и вообще эти места легко воспаляются. Мы сразу затыкаем им уши пластмассовыми пробками.
— Но ведь животное растет… — начал Ёрики и остановился, заметив, что я тоже открыл рот для вопроса.
— Ничего, — сказал я. — Спрашивай сначала ты.
— Да… Вопрос у меня простой. Не выпадут ли эти пробки, когда животное вырастет?
— Так… У этой пластмассы очень интересное свойство. Независимо от направления силы тяжести она всегда течет в сторону более высокой температуры. Природная теплота тела всегда будет притягивать пробки. Как видите, эта проблема решена у нас довольно остроумно. А ваш вопрос, сэнсэй?
— Я хотел о звуке… Как в воде обстоит дело со звуком?
— Понятно… К сожалению, здесь еще много неясного, и я не смогу дать исчерпывающий ответ. Но вот у рыб слуховые органы тоже закрыты костными щитками, и тем не менее они прекрасно слышат. Возможно, что наши пластмассовые пробки тоже не мешают слуху.
— То есть вы хотите сказать, что животные в воде не глухие?
— Ну, разумеется! Подводные собаки, например, слышат просто великолепно.
— Море часто называют «миром безмолвия», — глубокомысленно заметил Ёрики. — Но, должно быть, не так уж он безмолвен, этот мир.
— Какая чепуха! — вскричал маленький человек, словно вдруг вспомнив о нашем присутствии. — Для того, кто слышит, нет более оживленного места, чем море. Ведь каждая рыбка щебечет по-своему, будто пташка в роще.
— Есть проблема более сложная, чем слух, — сказал господин Ямамото, склоняя голову и поглаживая огромным пальцем кончик носа. — Они не владеют голосом, а это противоречит их инстинктам. Жаберное дыхание не дает, сами понимаете, возможности пользоваться голосовыми связками. С этой проблемой мы совершенно замучились. Немая собака не может стать сторожевым псом. Впрочем, собак-то мы научили.
— Научили лаять?
— Ну что вы… Научили скрипеть зубами. На эту мысль нас навела одна рыба. Неплохая идея, правда?
Аквалангист покончил с чисткой, оттолкнулся от дна и всплыл к самой поверхности, держа поросенка в вытянутых руках. Розовый, покрытый белым пухом, поросенок с изумленным выражением уставился на нас из-под воды, усиленно работая жаберными щелями, похожими на мясистые складки.
— Как, он уже смотрит?!
— Ага, заметили?.. — господин Ямамото довольно засмеялся. — Я, помнится, сказал вам, что в организме ничего не меняется, кроме органов дыхания, но это не совсем так. В действительности имеют место еще кое-какие изменения.
Аквалангист взял поросенка под мышку, повернулся, мелькнув выцветшими голубыми шлангами за спиной, стремительно пересек бассейн и скользнул в окошко в стене напротив. За ним потянулся плоский белый шлейф серебристых пузырьков.
— Куда это он?
— В камеру молочного кормления, — ответил господин Ямамото. — Очки мне, — приказал он маленькому человеку и повел нас по карнизу к стене с окошками. — Как-нибудь потом я покажу вам анатомические схемы. Вы увидите, что в некоторых органах, которые обыкновенно развиваются под влиянием гормонов переродившихся жаберных складок, имеют место определенные изменения. Самые характерные из этих изменений — исчезновение ряда желез с внешней секрецией: например, слезных, слюнных, потовых. Далее, дегенерируют веки, выпадают голосовые связки. Да вот еще легкие у млекопитающих. Они не исчезают с появлением жабр. Бронхи деградируют и выходят отверстием в стенке пищевода, и легкие становятся чем-то вроде гипертрофированного плавательного пузыря. Видимо, природа знает свое дело. Ведь подводным обитателям нет нужды ни в слезных, ни в слюнных железах.
— И они больше не могут ни плакать, ни смеяться?
— Полно вам! Разве животные плачут или смеются?
Из бассейна по железному трапу поднялся второй аквалангист. Кажется, он сменял маленького человека. Маленький человек принес какую-то двухметровую трубу, покрытую белым лаком, передал ее господину Ямамото и, отойдя в сторонку, принялся переодеваться в синий костюм для подводного плавания. Труба оказалась перископом. Господин Ямамото опустил объектив в воду, направил в сторону окна и заглянул в окуляры.
— Вот так. Пожалуйста…
Он передал перископ мне. Я приблизил глаза к окулярам, но ничего не увидел, кроме мутного молочного сияния. Решив, что запотели линзы, я полез за носовым платком.
— Нет, нет, — остановил меня господин Ямамото. — Так и должно быть. Присмотритесь внимательно. Это просто замутнена вода.
Я стал всматриваться и скоро действительно различил какое-то движение.
— Видите, как мельтешат? Это поросята. А предметы, которые похожи на большие соты и свисают сверху, — это искусственное вымя. При кормлении часть молока неизбежно попадает в воду и замутняет ее.
— Почему же молоко не проникает сюда, в бассейн? Окно ведь ничем не загорожено.
— За окошком завеса, вертикальный ток воды. Такие же завесы есть и в самой камере кормления, они делят ее на четыре отсека. Температура в отсеках разная — от 0,3 до 18 градусов. Проникнуть сквозь завесы ничего не стоит. Искусственное вымя включается попеременно в разных отсеках, и животным волей-неволей приходится привыкать к температурным скачкам. Это весьма содействует развитию жировых желез, отложению подкожного жира и росту шерстяного покрова.
Глаза постепенно привыкают. Я вижу белый веретенообразный предмет, покрытый бесчисленными выступами, похожими на детские соски. Его облепили, прильнув ртами к выступам, десятки поросят. Все это напоминает гроздь винограда, покрытого белым налетом. Время от времени в поле зрения медленно проплывают тени пастухов в аквалангах.
— Их выдерживают здесь примерно месяц, затем «отнимают от груди» и переправляют на подводное пастбище.
26
«В лабораторию Ямамото, заказ № 112.
1. Йоркширов потомственных — 2 головы.
2. Сторожевых собак против акул — 2 штуки.
3. Собак охотничьих породистых — 5 штук.
4. Молочных коров породы „3-я улучшенная“ — 8 голов.
5. Вакцины против желтой болезни на 200 голов.
Указанное просим экстренно доставить по суше.
Ниигата, М., 3-е морское пастбище».
— Потомственные йоркширы? — спросил я. — То есть созданные вами признаки становятся наследственными?
Лодка, оборудованная прожектором, скользила над подводным пастбищем величиной с небольшое озеро. Воздух был тяжелый, дышать было трудно.
— Нет. В первом поколении это пока невозможно. Подводные млекопитающие, рожденные от первого поколения, достаточно жизнеспособны, но давать потомство не могут. Способность к размножению они приобретают только в том случае, если их, в свою очередь, выращивать вне материнского чрева. Полученных таким образом животных второго поколения мы называем потомственными — потомственная свинья, потомственная корова. Это требует много труда, да и средств, поэтому таких у нас пока мало. Впрочем, придет время, и мне думается, что подводные животные, способные к самостоятельному размножению, перестанут быть редкостью.