ему ни за что автоматом съездили, повернулся к границе и во все горло:
— Россия и Украина — одно и то же!
Ка-ак ему гранатометом по башке — щелк. И сразу у нас у всех прояснило — с ума сошла вся страна.
Ладно, тогда надо до своих добираться. Ночами шли, днем отсиживались в лесах, оврагах. Дошли. Только дундук в последний момент потерялся.
Захожу в дом — жена по всем углам доллары прячет, старший сын пробабкину икону кому-то толкает, младший весь в зубном порошке — чистит на продажу дедовы ордена, а дочь голая по пояс — бюст готовит к конкурсу. Все рехнулись.
Написал я записку «Прошу в моей смерти никого не винить». Встал на подоконник, посмотрел на небо в последний раз и вдруг голоса слышу:
— Спасе-ен ты! Спасе-ен ты!
Это мужики мои снизу кричат.
Я заплакал от счастья, тоже кричу:
— Все спасены? Вся страна?
Они:
— Нет. Пока только мы одни. Дундук нашел в лесу две цистерны спирта!
А на всю страну где ж нам взять столько дундуков?
Простые люди
Пиво с раками снится каждую ночь! А нам на хлеб не хватает. И тут как раз слух пополз, что со дня на день введут новые деньги, а какие — никто точно не знает.
Ну и не помню, как это получилось. Ночью, наверное, в полубреду нарисовал две бумажки. На одной написал двести тысяч рублей», а на другой — «триста тысяч».
Где двести тысяч, там у меня вместо Ленина Черномырдин, пьет пиво с раками, а где триста тысяч, Ельцин, тоже с пивом и с раками. Только у него раки побольше.
На следующий день ближе к вечеру вышел на улицу… где потемнее. Вижу — стоит один попроще… в калошах на босу ногу. Подошел к нему, говорю:
— Двести тысяч не разменяешь?
Он не сразу… часа через два говорит:
— Тебе какими?
Я говорю:
— Да я не в претензии, какими дашь.
Он дал мне три купюры по двадцать пять тысяч, а остальные по семьсот рублей.
Двадцать пять тысяч синеватые такие. Там, где у меня пиво с раками, у них Иван Сусанин везет в Москву гуманитарную помощь.
А семьсот рублей розоватые. Там Шахрай на коне… пронзает копьем Лигачева.
Ну, разошлись мы. Дай, думаю, семьсот-то хоть рублей проверю — настоящие, нет. Как раз вижу неподалеку парень стоит, на метро крестится. То ли совсем простой, то ли издалека очень.
— Парень, — говорю, — я тут помог старушке за семьсот рублей дорогу перейти. Не разменяешь?
— Как же, — он говорит, — я тебе не разменяю? Ведь мы все братья во Христе.
И разменял мне, дал двадцать штук по тридцать пять рублей. Новые тоже деньги, аж хрустят. Они мне больше всех понравились — стоят тридцать пять Чубайсов с ваучерами, а посередине Миклухо-Маклай. А одна купюра попалась на сорок пять рублей. Там Бурбулис вручает Веронике Кастро Золотую Звезду Героя России.
Две бумажки по двадцать пять тысяч я отложил в загашник, а остальные понес скорее домой жене.
Она только что с барахолки, вещи кое-какие продала… со своей работы. И тоже ей надавали новыми. Но она совсем мелкие брала, ей удобней дочери давать в школу на завтраки.
Семнадцать рублей — там Майкл Джексон на мавзолее приветствует Ростроповича.
Четырнадцать рублей — крестьянка серпом бьет рабочего по молоту.
Два рубля запомнились — там Попов с Лужковым в проруби плавают.
Крупные деньги жена спрятала за батарею, дочери — она в третьем классе у нас — дала на завтрак четырнадцать рублей. А мне чего-то так жалко ее стало… дочь-то. Тайком дал ей еще бумажку на двадцать пять тысяч. Сказал:
— Это тебе до окончания школы.
Днем она приходит с учебы, говорит:
— Ну и простота вы! Хорошо, что я все ваши фальшивые деньги у гостиницы «Интурист» успела обменять у монгола на тысячу долларов.
Горько нам сделалось оттого, что жулье у нас на каждом шагу, оттого, что только среди монголов и остались простые люди.
А доллары, конечно, не по семнадцать, шестнадцать, четырнадцать, а как и положено — пятьдесят да сто. Все зеленые, с водяными знаками, на всех Вашингтон… пьет пиво с раками.
Эволюция
Дарвин далеко смотрел вперед, ой, далеко! Человек приспосабливается к окружающим условиям. Не каждый, конечно, тот, кто хочет выжить.
У Сидорова из-под Тулы, когда мясо достигло цены пятьсот рублей за кило, клыки выросли — потому, что если не вцепишься в мясо как следует… мертвой хваткой, не вырвешь его у жизни, пропадешь.
Клыки здоровые у него выросли, а остальные зубы повыпадали за ненадобностью.
За их счет у него до невероятных размеров вырос самый необходимый ему в новых условиях орган — аппендицит. Он теперь питается всякой дрянью: хрящи, жилы, пестициды. У него аппендицит теперь по важности на втором месте после сердца. Может, на первом.
Когда молоко поднялось до ста двадцати за литр… обезжиренное (его надо сразу кипятить, иначе через час оно прокиснет. Если вскипятишь, то через два часа).
Вот когда достигло этой цены, у Сидорова язык вытянулся, стал широкий и шершавый. И если встать на лугу на четвереньки, наклонить голову, то этим языком можно траву смахивать лучше, чем корова.
Сидоров молока пока еще не дает ни капли, но травой кормиться уже начал.
Зрелище, конечно, печальное — впереди язык, позади на четвереньках тащится аппендицит, между ними колотится сердце. Но приспособился!
Что еще интересно! Сидоров, как износил последнюю рубаху, стал покрываться шерстью… зеленой. Зимой меняет ее на белую, чтобы его на снегу не так заметно было.
Еще один пример развитого дарвинизма. Он зарегистрирован Академией наук.
Сергеев-дедушка — ровесник революции, чего ему не скажут, всю жизнь верил, сам ни о чем не думал. У него от этого голова ссохлась, а уши оттопырились.
Сын его, тоже Сергеев, вовсе родился лопоухим и тоже в перестройку, кто что скажет, всем верил.
От этого его сын, тоже Сергеев, восемьдесят седьмого года рождения, появился на свет уже прямо с лапшой на ушах, это — факт.
Вообще эволюция понятнее проступает на детях.
В городе Санкт-Петербурге на Неве-реке у директрисы коммерческого магазина — сто раз ее проверяли, снимали скрытой камерой, вручали меченые деньги — ни разу не могли накрыть. Стреляли в нее много раз — пули просто отскакивают, как от брони.
Вот у нее родилась девочка с полоской на животе. Думали, родимое пятно, как у… Ну, не важно. Мазали йодом, зеленкой, скипидаром, пробовали стиральным порошком —