– «Не предложить ли ей мои услуги» подумал он. «Видно по всему, что она молода; может быть хорошенькая. О, да. Но женщина в такое позднее время выходит на улицу только в таком случае, если она идет к любовнику. Черт возьми, если я помешаю свиданию, то это дурное начало знакомства.
Между тем молодая женщина приближалась, считая дома и окна, что, впрочем, было не трудно, потому что в этой части улицы было только три дома и только два окна на улицу: одно из павильона, параллельного тому, в котором жил Арамис, другое из самой квартиры Арамиса.
– «Забавно было бы» подумал д’Артаньян, вспомнив о племяннице богослова, «если б эта запоздалая голубка отыскивала именно дом нашего друга. А в самом деле похоже на то. А, любезный Арамис, на этот раз я узнаю в чем дело».
И д’Артаньян, прижавшись, спрятался в самой темной части улицы, за камнем, в глубине ниши.
Молодая женщина продолжала идти вперед; кроме легкости походки, по которой можно было узнать женщину, она слегка кашлянула, и в этом кашле слышался самый свежий голосок. Д’Артаньян счел этот кашель за сигнал.
Между тем, или она слышала какой-нибудь знак, отвечавший на ее кашель и уничтоживший ее сомнение, или без всякой посторонней помощи узнала место, которого искала, только она с решительностью подошла к ставню Арамиса и сделала три ровные удара пальцем.
– Она в самом деле стучит в ставень к Арамису, пробормотал д’Артаньян. – А, господин лицемер, вот как вы занимаетесь богословией!
Едва только послышалось три удара, как окно отперли изнутри и сквозь ставни показался свет.
– А, говорил д’Артаньян, – не в дверь, а в окно; значит визит был условлен. Теперь ставень отворится и дама влезет в окно; хорошо!
Но, к великому удивлению его, ставень не открывался. Даже свет, показавшийся на минуту, опять исчез.
Д’Артаньян подумал, что верно этим не кончится, и продолжал смотреть во все глаза и слушать обоими ушами.
Он был прав: через несколько секунд два резкие удара раздались изнутри.
Молодая женщина с улицы отвечала одним ударом, и ставень открылся.
Можно судить, с какой жадностью д’Артаньян смотрел и прислушивался.
К несчастию, свечу перенесли в другую комнату. Но глаза его привыкли уже к темноте. Притом, глаза Гасконцев, как говорят, имеют свойство видеть ночью как кошачьи.
Д’Артаньян видел, что молодая женщина вынула из своего кармана что-то белое, в роде платка, и быстро развернула его. Потом показала своему собеседнику угол этого платка.
Это запомнило д’Артаньяну платок, найденный им у ног г-жи Бонасиё, и тот, который он поднял из-под ног Арамиса.
Что же значил этот платок?
С того места где стоял, д’Артаньян не мог видеть лица Арамиса. Молодой человек не сомневался, что разговаривавший с дамой изнутри был именно его друг; любопытство взяло верх над благоразумием, и, воспользовавшись вниманием, в которое погрузились оба действовавшие лица, при рассматривании платка, он вышел из засады, и с быстротою молнии, ступая как можно легче, подошел к углу стены, откуда мог совершенно ясно видеть внутренность комнаты Арамиса.
Взглянув туда, д’Артаньян едва не вскрикнул от удивления: с ночною посетительницей разговаривал не Арамис, а женщина. Но д’Артаньян мог различить только форму одежды ее, черты же лица рассмотреть было невозможно.
В ту же минуту женщина в комнате вынула из своего кармана другой платок, и переменила его на тот, который ей показали. Женщины обменялись несколькими словами, потом ставень закрылся; женщина, бывшая снаружи, обернулась и прошла в четырех шагах от д’Артаньяна, опуская вуаль; но предосторожность эта была взята уже поздно, – д’Артаньян узнал г-жу Бонасиё.
Г-жа Бонасиё! Подозрение, что это она, пришло ему уже тогда, когда он увидел, что она вынимает платок из кармана; но вероятно ли было предполагать, что г-жа Бонасиё, которая посылала за ла-Портом, чтобы он отвел ее в Лувр, ходила по парижским улицам одна, в половине двенадцатого вечером, рискуя быть снова похищенной.
Поэтому надо было полагать, что дело было важное, а какое бывает важное дело у женщины в 25 лет? Разумеется, любовь.
Но для себя ли, или для кого другого она подвергалась таким опасностям? Этот вопрос задал себе молодой человек, которому ревность грызла уже сердце как настоящему любовнику.
Впрочем было очень простое средство узнать, куда шла г-жа Бонасиё: стоило только пойти за ней. Это средство было так просто, что д’Артаньян воспользовался им инстинктивно.
Но, при виде молодого человека, отделившегося от стены, как статуя от ниши, и при шуме шагов его, г-жа Бонасиё вскрикнула и побежала.
Д’Артаньян побежал за ней. Ему не трудно было догнать женщину, закутанную в плаще, связывавшем ее движения. Несчастная задыхалась не от усталости, а от страху, и когда д’Артаньян, догнав ее, положил ей руку на плечо, она упала на одно колено, крича глухим голосом:
– Убейте меня, если хотите, но вы ничего не узнаете.
Д’Артаньян поднял ее, взяв рукою за талию; но как по тяжести ее он заметил, что она готова была лишиться чувств, то начал успокаивать ее выражениями преданности. Эти выражения ничего не значили для г-жи Бонасиё, потому что можно говорить подобные вещи, имея в то же время самые дурные намерения; но ее успокоил голос. Молодой женщине показался этот голос знакомым: она открыла глаза, взглянула на того, кто причинил ей столько страха, и, узнав д’Артаньяна, вскрикнула от радости.
– А, это вы! сказала она, – слава Богу!
– Да, это я, сказал д’Артаньян, – Бог послал меня, чтобы охранять вас.
– Вы в этом намерении и бежали за мною? спросила с кокетливой улыбкой молодая женщина которой насмешливый характер возвратился, когда страх исчез, и когда она узнала друга в том, которого приняла за врага.
– Нет, сказал д’Артаньян, – признаюсь вам, нет; случай привел меня к вам, я видел, что женщина стучит в окно одного из моих друзей…
– Одного из ваших друзей? прервала г-жа Бонасиё.
– Без сомнения; Арамис лучший друг мой.
– Арамис! Что это такое?
– Что вы спрашиваете? Неужели вы будете уверять меня, что вы не знаете Арамиса?
– В первый раз слышу это имя.
– Так вы в первый раз приходите к этому дому?
– Да.
– И вы не знали, что в нем живет молодой человек?
– Нет.
– Мушкетер?
– Вовсе не знала.
– Так вы не к нему приходили?
– Нисколько. Впрочем, вы видели, я разговаривала с женщиной.
– Это правда: но эта женщина в дружбе с Арамисом.
– Не знаю.
– Потому что она живет у него.
– Это до меня не касается.
– Но кто она?
– О, это не моя тайна.
– Любезная г-жа Бонасиё, вы прекрасны, но в то же время вы самая таинственная женщина…
– Разве я от этого хуже?
– Нет; напротив вы очаровательны.
– Ну, так дайте же мне руку.
– Очень охотно. Потом?
– Потом проводите меня.
– Куда?
– Туда, куда я иду.
– А куда вы идете?
– Увидите, потому что вы проводите меня до дверей.
– Надо будет подождать вас?
– Это будет бесполезно.
– Так вы возвратитесь одна?
– Может быть да, может быть нет.
– Но особа, которая будет провожать вас после, мужчина, или женщина?
– Ничего еще не знаю.
– Я узнаю.
– Каким образом?
– Я подожду, пока вы выйдете.
– В таком случае прощайте!
– Как так?
– Мне вас не нужно.
– Но вы просили…
– Помощи дворянина, а не надзора шпиона.
– Это слово немного жестоко.
– Как же называют тех, которые следят за людьми против воли их.
– Нескромными.
– Это слово слишком мягко.
– Ну, хорошо; я вижу, что надо делать все, что вы прикажете.
– Жаль, что вы об этом не догадались прежде.
– За то я и раскаиваюсь.
– А вы действительно раскаиваетесь?
– Я вас не знаю. Но я знаю, что обещаю делать все что вам будет угодно, если вы позволите мне проводит вас туда, куда вы идете.
– И потом вы меня оставите?