Читать интересную книгу Воин Забвения. Гранитный чертог (СИ) - Елена Счастная

Свечение стало ярче, лес поредел, а потом и вовсе сменился молодой, высотой едва по плечи, сосновой да берёзовой порослью. Более высокие деревца сплошняком были вырублены — и теперь из земли торчали только тонкие, пахнущие смолой пеньки. Осторожно раздвигая ветки, Млада продралась сквозь перелесок и остановилась, когда перед взором развернулась во все стороны обширная, заросшая разнотравьем поляна. Её даже можно было назвать лугом — потому как противоположная стена леса высилась далеко на юге, почти в версте отсюда. А между ними раскинулся пестреющий шатрами и палатками, точно горсть цветных камушков, лагерь. Границы его тонули во мгле поздних сумерек, что становились гуще с каждым мгновением. Доносился до слуха неразборчивый шум. Повсюду горели костры, маленькими тёмными фигурками сновали люди. Царящее там оживление напоминало какой-то праздник или гуляние.

Млада не могла точно разглядеть, кому принадлежит становище, как ни присматривалась. Но уже колыхнулась в голове догадка — почти уверенность — вельды. Хорошо они укрылись здесь, удобно. Река недалеко. Только странно, что ни разу никому не удалось найти столь обширного лагеря. Может, развернули они его здесь недавно? Хотя деревьев уже много на дрова извели.

Однако сколько на пригорке ни стой, а толку от этого будет мало. Хочешь — не хочешь, ближе подбираться надо. Млада окинула взглядом луг, выискивая путь, которым незаметно и достаточно легко можно было бы подойти к лагерю. Глядишь, рядом с ним придётся провести весь следующий день, значит и кой-какое укрытие понадобится. Она так долго, как можно было, кралась молодым перелеском, достаточно близко подходящим к границе становища, пока шум не стал громче.

Оглядевшись, Млада вышла из укрытия, попыталась на ходу сосредоточиться, дабы оставаться для всех незаметной. Нужно только накинуть на себя будто бы невидимую завесу, скрадывающую от посторонних глаз, рассеивающую внимание. После долгих тренировок это всегда удавалось легко. А теперь стоило только обратиться внутрь себя, как снова боль перебивала нужный настрой.

От обуявшей её досады, Млада остановилась, глубоко и зло вдохнула воздух, щекотный от запаха разогретой на солнце за день травы.

Сзади послышались голоса и шуршание шагов. Млада присела, чуть согнув колени, оглянулась — дозорные. Четверо. Она тут же упала на живот в заросли созревшего репья и медленно, пятясь, постаралась отползти дальше, чтобы мужчины не натолкнулись точнехонько на неё.

Скоро стало можно разобрать отдельные слова дозорных — и тогда Млада окончательно убедилась в том, что становище вельдское. Она чуть приподняла голову, чтобы разглядеть мужчин получше, но неловко шевельнулась, удерживая сползший на раненое плечо мешок. Показалось, слишком громко прошелестела трава, что-то треснуло. Смех и разговоры тут же стихли, будто обрубленные ножом. Млада припала к земле, чувствуя, как застучала кровь в висках. Дозорные приглушённо обменялись парой фраз, один, подняв факел повыше, двинулся в её сторону.

Млада прикрыла глаза, пытаясь унять сверлящую боль в плече и ноге. И словно из вздрагивающего над раскалённым песком марева перед взором возникла фигура Песчаного Ворона.

«Раны не должны тебя беспокоить, даже если они будут. Но если ты станешь тенью, ран не будет никогда, ибо нельзя ранить бесплотного врага. Ты должна оставлять за пределами своего тела и разума, всё, что может тебе помешать. Ты — камень, который ничего не должно трогать, который не чувствует боли и переживаний. Но ты и песок, изменчивый и текучий. Который скользит сквозь пальцы и смешивается с бесчисленными песчинками в пустыне. Разве одна песчинка замечает другую?»

Млада сжала кулаки от злости на саму себя, на свою внезапную неуклюжесть. Разве она забыла все уроки? Разве перестала быть Грюмнёрэ[14]? Той, которая может пройти перед носом самого бдительного стражника так, что тот не заметит её и не услышит. Той, которая способна добраться до самой недоступной цели легче и быстрее, чем любой другой арияш.

Нужно только успокоиться…

Бухало сердце в ушах, но всё тише и медленнее с каждым мгновением. По телу разливалась приятная, спокойная прохлада. Всё вокруг менялось. Замирало в неподвижности застывшей капли смолы. Чувства обострились. Кажется, неподалёку пробежал какой-то зверь, чуть задев ветку. Ухнул в чаще филин. Сорванные с берёз листья ворохом пролетели над головой и опустились в траву с мягким шелестом. Один скользнул по щеке.

Млада пыталась представить себя каплей в реке, солнечным лучом в дневном свете, пером в крыле птицы, летящей высоко в небе. Забылись боль, усталость и бессилие — потонули во всепоглощающей глубине и единстве окружающего её плотного, будто кисель, ночного мира.

Шаги дозорного приблизились. Млада открыла глаза и положила ладонь на рукоять скрамасакса. Вельд остановился, наступив на край её плаща — можно было хорошо разглядеть узор на его сапогах. Недоуменно он огляделся, беззвучно пошевелил губами, а потом обернулся на товарищей и что-то им крикнул. Те ответили ему на своём каркающем наречии.

Вельд, будто из упрямства, постоял ещё немного и ушёл.

Млада полежала недолго, пока дозорные совсем не скрылись в темноте. И только потом заметила, как онемели пальцы на рукояти ножа. Однако не стоило дожидаться, пока дозорные вернутся или пройдут другие. Она поднялась, надвинула глубже капюшон плаща и снова пошла к лагерю.

По дороге попадались ещё дозорные, но ни один даже не поднял на Младу взгляда. Она без труда минула их, мягким шагом прошла вдоль ровных рядов вельдских шатров, маленьких, иногда кособоких — и больших, рассчитанных на значительную ватагу воинов. Они будто бы лучами сходились к середине лагеря. Кочевники не обращали на неё никакого внимания, словно она была одной из них, хоть и отличалась разительно. Мужчины, все, как один, молодые и крепкие, сидели у костров, разговаривали и смеялись. Варили в огромных посудинах что-то мясное. Другие сновали кругом, но неосознанно обтекали Младу, как река — попавшийся на пути остров.

Ни женщин, ни детей не было видно. Значит, лагерь военный — и тем больше беспокоило, насколько он огромен и как много здесь людей. Точно в оживлённом городе.

Окончательно погасло небо. Костров стало больше. Вельды зашевелились суетливее, будто ведомые единым приказом. Двинулись к центру становища, куда Млада добраться ещё не успела, неспешно его исследуя. Похоже, там намечалось что-то важное, судя по тому, как скоро мужчины побросали дела. Она пошла вместе с обхватившей её толпой.

Над головами идущих впереди вельдов вырастала верхушка огромного, богатого, в сине-белую полоску шатра. К нему неровными линиями и сходились все остальные, окружая кольцом на почтительном расстоянии. Млада прекрасно понимала, кто живет в нём, хоть знала о том человеке только понаслышке. Там их предводитель и жрец известного одним вельдам бога. В налётах на деревни, если верить россказням, он участвовал редко. Но едва появившись хоть где-то, застревал в памяти людей получше занозы. А потому боялись его едва ли не больше, чем всех кочевников вместе взятых. Поговаривали, он колдун.

Что ж, возможно. Млада верила в колдовство ровно настолько, насколько довелось столкнуться с ним в жизни. Её страха перед вельдским жрецом это не увеличивало. А омерзение, пожалуй, только приумножало.

Зайти бы внутрь и удушить его. Голыми руками. Не марать клинков проклятой, отравленной неуёмной жестокостью кровью. Выплеснуть ненависть ко всему его роду. Болезненную, сумасшедшую. Сжимать его горло сильнее, чтобы немели пальцы. Чувствовать, как жрец царапает ей запястья, пытаясь содрать ладони со своей шеи. Смотреть, как его лицо наливается кровью, угасает жизнь в глазах. А потом уйти и больше никогда не возвращаться. Ни сюда, ни в Кирият.

Но после бесконечных размышлений по дороге в столицу Млада поняла, что убийство жреца не выход, хоть, наверное, и поможет сдержать вельдов на время. Нет, нужно дотянуться до каждого, всем, кому можно, вспороть брюхо, чтобы не осталось даже семени, способного прорасти вновь.

Толпа вдруг замерла, расползлась в стороны. Млада же протолкнулась дальше и увидела перед шатром наспех сколоченный деревянный помост. Справа от него торчали вбитые в землю колья, к которым были привязаны молодые женщины и совсем юные девушки. По всему — пленницы из Ярова дора. Они молчали и озирались. Грязные, ободранные, взлохмаченные. Широким кругом охватывая шатёр, помост и пленниц, оттесняя в сторону зевак, горели костры. И отсветы их вздрагивали, колыхались, превращая тени людей в беснующееся в дикой пляске племя. Под помостом был разложен хворост — похоже, его собирались сжечь.

Полог шатра откинулся. Мелькнул огонь горящего внутри факела. На помост вышел жрец. И отвлекись на мгновение — можно было бы подумать, что он возник из самой ночи. Его длинные одежды тёмно-синего сукна, расшитые красной нитью, почти стелились по земле. А чёрные, до плеч волосы оттеняли бледность лица, которая в свете костров казалась нездоровой. Жрец был молод, на вид чуть старше Млады, и резкими чертами похож на хищную птицу. Его цепкий, холодный взгляд шарил по толпе, тонкие губы кривились от ведомого только ему презрения.