class="p">– Моего отпрыска, Василия, – сказал Жбырь и осторожно открыл двери.
Перед глазами артистов предстала большая комната, с зашторенными окнами. Вдоль стен, раскрашенных медвежатами в люльках и другой спящей живностью, штабелями располагались пустые детские кроватки, под каждой из которых стояли эмалированные горшки. На двух совмещенных кроватях лежала огромная бесформенная куча, накрытая одеялом. Из-под него выглядывала внушительных размеров немытая пятка. По прогнувшемуся от веса ложу и громогласным звукам, артисты догадались, что отпрыск капитана давно вышел из нежного возраста и лет ему никак не менее двадцати.
– Васенькааа, – тихо и нежно протянул исправник, – Василий, вставай, я к тебе артистов привел.
Потревоженное звуками тело недовольно зашевелилось, однако ж, не встало. Ободняковы слушаясь внутренних инстинктов, отступили от кровати на шаг.
– Васютка, просыпайся! Ты же сам упрашивал тятеньку об артистах. Вставай, погляди, целых двое! – продолжал исправник.
– Отлезь, батя, – глухим басом отозвалась куча, – я расписание блюду, тихий час у меня.
– Сынок, так ведь ненадолго они. У господ и своих дел невпроворот, я насилу уговорил артистов помочь в нашем деле. Нехорошо заставлять ожидать таких уважаемых людей, вставай Васенька.
Видимо слова Жбыря подействовали на спящего. Капитанов сынок откинул одеяло, уселся на кровати и поглядел красными от недосыпу глазами на своих посетителей. Васенька был облачен в тесную желтого цвета пижаму, которая кое-где разошлась по швам и была украшена коричневыми пятнами. «Шоколад» подумал Крашеный. «Повидло» мелькнуло в голове у Усатого.
– Кофий! – вдруг приказал детина.
Исправник тут же метнулся к тумбочке, вынул из нее металлический термосок и протянул Василию.
– Васенька предпочитает холодный кофий, от горячего у него изжога, вот мы в термосе и заготавливаем, – зачем-то объяснил Жбырь.
– Должен признаться, что мы еще не понимаем сути дела, по которому вы нас пригласили в сии… в сии кабинеты, – произнес Усатый, глядя как сын исправника огромными глотками, проливая напиток себе на пижаму, хлебает из термоса.
– Быть может нам предложено разыграть одну из сцен? – снова высказал готовность оказать услугу Крашеный.
– Господа, я всё разъясню. Но для начала знакомьтесь – мой сын Василий, Василий, это господа Ободковы – артисты, временно приехавшие к нам с гастролью и согласившиеся мне помочь.
Василий вяло кивнул, продолжая употреблять из термоса.
– Просьба моя заключена в следующем. Мой Васенька в некотором роде наделен талантами, – начал Жбырь.
В это время великовозрастный отпрыск, наделенный определенными талантами, оторвался от термоса и вынул откуда-то надгрызенный кусок колбасы, полбуханки подсохшего хлеба и принялся поедать снедь, обильно посыпая крошками пижаму, кровать и пол.
– Эти таланты сродни вашим. Я хочу сказать, что мой сын имеет дарование лицедея, но что не менее весомо, обладает актерским желанием такой силы, что намерен поступать в театральное училище, чтобы посвятить всю свою жизнь искусству, – продолжал Жбырь, замышляя сделать своё обращение высокопарным, наполненным удачными сравнениями и метафорами.
– О! Хотение служить Мельпомене есть желание достойное, не могущее вызывать ничего кроме искреннего уважения, – с воодушевлением отозвался Крашеный.
Василий, не мысливший свою жизнь без кокетки Мельпомены, вгрызался в колбасу с таким неистовством, будто от этого зависела судьба государственного театра, сама идея искусства и даже Отечества. По спальне раздался густой запах копченостей.
– Однако ж, как известно, иногда нашим желаниям противустоят силы, не преодолимые ничем, кроме как авторитетом и поручительством лиц, обладающих неким влиянием на ту область, в которой испытуемый желает преуспеть, имея в мыслях своих… – тут Жбырь совершенно запутавшись в собственных оборотах речи и поняв, что забредает в совершеннейшие дебри грамматики и штилей, отчаялся и выпалил:
– Нам нужна беспроигрышная увертюра!
Крашеный несколько оторопел, услышав не до конца понятное определение, взглянул на товарища, и, убедившись в том, что в глазах Усатого тоже застыл немой вопрос, поинтересовался:
– Позвольте уточнить, вы требуете от нас музыкальных услуг? Признаюсь, мы несколько по другой части. Конечно, сочинительствуем время от времени. Я был когда-то хорош в виолончелях…
– А я имею отношение к флейте, – заметил Усатый.
– Однако ж это не самые сильные наши стороны, наш инструмент – языки тела, – несколько виновато закончил Крашеный.
Васенька давно уж слопал припасы и теперь смотрел осоловевшим и несколько недовольным взглядом на артистов, при этом ковыряя в зубах таким огромным отполированным ногтищем, что артисты даже испытали что-то вроде уважения.
– Ах, господа, прошу прощения за несколько неясное определение! Беспроигрышная увертюра, мда… Тут я скорее обрисовываю штуку, вещицу, апарт, если угодно, коротенькую сценку, которая гарантировала бы успех моему Васеньке на экзаменационной комиссии. Некую миниатюрку, которая дала бы стопроцентный шанс попасть в театральное училище, всякому, кто ее покажет.
Крашеный удивленно вскинул брови, а Усатый поморщился так, будто его пнули сапогом в лодыжку.
– Есть у вас оные? – вдруг подал голос Василий не вынимая изо рта ногтя.
– Довольно неожиданный и, признаться, совершенно неясный вопрос. То есть вопрос ясен, однако ж, вряд ли успех вашего мероприятия зависит только лишь от выбора материала, – после небольшой паузы произнес Усатый, – есть много других элементов, могущих быть принятыми во внимание экзаменаторами, как то: мимика, жесты, манера речи, да и взгляд немаловажный ашпект… – то ли от замешательства, то ли еще от чего, Усатый произнес последнее слово через просторечное «ша».
– Вы можете ответить мне четко – есть ли у вас беспроигрышная увертюра? Такая, чтобы наверняка покорить? – настаивал исправник, грозя толстым указательным пальцем.
– Несомненно, мы можем рекомендовать вам чтецкую программу, однако ж, гарантировать хоть какой-то результат мы не беремся. Доведение же материала до увлекательного и убедительного просмотра есть личная забота абитуриента, – промямлил Крашеный.
– Жадничают они, батя. У них в загашнике имеется кой-чего, не может не иметься, – нагловато сказал Василий, – может их в тюрьму упечь за скупердяйство?
– Господа, осмелюсь вам напомнить, что не далее как полчаса назад, я демонстрировал вам документы, которые дают мне, как представителю законности, полное право на то, чтобы предпринять соразмерные вашему проступку меры. Так что вспомоществование Васеньке лежит целиком и полностью в ваших интересах. Подумайте не торопясь и ответьте – есть ли у вас беспроигрышная увертюрка?
Ободняковы переглянулись, в надежде, что у кого-то из них в глазах промелькнет ответ. Однако ж ответ не промелькнул, в глазах читались лишь безысходность и грусть. Когда Крашеный понял, что молчание слишком затянулось, ответил:
– Мы можем дать небольшой отрывок из нашей премьерной вещицы. Нам думается, что пьеса, нами написанная и многократно отрепетированная, станет крепкой программой для вступительного экзамена. Тем более, она еще нигде не звучала и у Василия будет шанс поразить комиссию новизною и свежим прочтением классической театральной школы. Без ложной скромности можем заявить – мы пишем неплохо