– На какую сумму «Битлз» могут у вас рассчитывать? – спросил Вепрев в лоб.
– Вы можете рассчитывать на кругленькую сумму, примерно пятьдесят тысяч долларов! – быстро и радостно отозвался Мучник.
Услышав перевод озвученной суммы гонорара, Джон попросил Бронислава:
– Брайни, отшей этого олуха как-нибудь повежливей. Не обидь. Человек-то вроде хороший, – сказав это, он как бы ушел в свои мысли и в рассеянности двинулся куда-то в сторону.
– Видите ли, Моисей Миронович, – сказал Бронислав извиняющимся тоном, – «Битлз» пока и сами не знают, состоятся ли вообще их гастроли в Советском Союзе. Это будет известно на днях. Может быть, даже завтра.
Мучник слушал и вежливо кивал.
– И если все решится положительно, – продолжал Вепрев, – мы обязательно вернемся к этому разговору и наверняка включим ваш город в список пунктов турне. Чтобы и том-чане…
– Томичи, – поправил Мучник, продолжая излучать радушие.
– Да-да, чтобы и томичи смогли сходить на концерт протравленной четверки. – А если не решится?
– В смысле?
– Если не решится положительно и гастроли «Битлз» в СССР не состоятся, могу я тогда пригласить их в Томск эксклюзивно?
– Нет, – твердо сказал Бронислав Вепрев. Мучник молча кивнул.
– Извините, – спросил Вепрев почти грубо, – у вас больше нет вопросов?
– К вам – нет, – кивнул Мучник и улыбнулся еще лучезарнее. Затем резко развернулся на сто восемьдесят градусов и решительным шагом двинулся к выходу из банкетного зала.
Такая реакция несколько озадачила Вепрева. Он просто не знал, что среди друзей Моисей Миронович слыл не только культурной душой города, но и человеком, для которого слова «нет» не существует.
Поэтому-то он и не стал тратить время на дальнейшие пустые разговоры с посредником, а немедленно поехал к себе – в гостиницу «Волга», чтобы хорошенько обдумать дальнейшие шаги на тот случай, если гастроли «Битлз» в СССР все-таки не утвердят, что скорее всего и случится (он это чувствовал как опытный администратор).
Если вдруг утвердят, то уж он добьется, чтобы Томск был включен в их гастрольный план. А если зарубят… Он все равно должен заполучить их.
10
На следующий день, в то время как Йоко и Линда пошли на завтрак, все, кроме Джорджа, лежмя лежали в их с Ринго номере и самозабвенно страдали. Больше всех досталось Ринго.
– А зачем ты пил «отвертку»? – резонно говорил ему Джордж, пощипывая струны укулеле. – Ты не мог догадаться, что приличный напиток так не назовут?
– Не «отвертку», а «шило», – раздраженно поправил Ринго. – А как отказаться, если генерал предлагает? Выпьем, говорит, во славу военно-морских пекарей!
– Кого? – слабо переспросил Пол.
– Пекарей. Я ему рассказал, что у меня отец всю жизнь проработал в булочной.
– А почему «военно-морских»?
– А я еще рассказал, что сам я служил на пароме. Вот он и сочинил такой тост. Мог ли я не поддержать честь семьи?
– Я еще помню, было «Северное сияние», – печально произнес Джон. – Графин «Северного сияния».
Ринго и Пол тихонько застонали.
– А в конце банкета, – услужливо напомнил Джордж, – вы еще что-то из бараньего рога пили. Это называлось «стременная».
Джон попытался кинуть в него пуфиком, но не смог поднять. В номер постучали. Это был Вепрев, который в этот раз домой не уезжал, а тоже заночевал в гостинице.
– Допрыгался я, ребята, с Богословским, – сказал он, присев в кресло. – Меня отстранили от работы с вами.
– Паршиво, – покачал головой Джон. – Как мы тут без тебя? Будем требовать, чтобы тебя вернули.
– Да не надо. Это ненадолго. В час у меня встреча с начальством, и я уверен, что после нагоняя меня и так к вам вернут. Я их знаю.
– В чем тогда проблема? – резонно заметил Джордж.
– В сегодняшнем дне. Вы ведь собирались на экскурсию по Москве, а сопровождать вас некому.
– Забудь, – вяло махнул рукой Джон. – Сегодня мы не намерены выходить из гостиницы.
– Да как же это? Впервые в Советском Союзе – и проторчите весь день в четырех стенах?
Джон пожал плечами:
– Насмотримся мы еще на твой Союз. На гастролях.
– Если только они состоятся, – грустно заметил Ринго. – Что-то мне подсказывает, что их не будет. И вообще, все будет плохо.
– Брось, Ричи, – сказал Джордж. – Это просто абстиненция. Тебе надо прекращать пить.
– Всем надо прекращать пить, – скорбно заметил Пол.
– В России это труднее, чем где-либо, – покачал головой Вепрев. – Так вы точно уверены, что не хотите прогуляться? А на природу скататься? Свежий воздух, лыжи, санки… Я попрошу кого-нибудь прислать к вам вместо меня. Ну, если не на природу, то хотя бы просто по Москве прогуляться…
– Сегодня мы хотим торчать в гостинице и ждать решения вашего босса, – твердо сказал Джон. – И не пить.
– Ну ладно, – сказал Вепрев. – Есть другой вариант. Не хотите гулять по Москве, Москва придет к вам сама. Вы можете оставаться здесь, но при этом знакомиться с нашими людьми. У нас такие люди!… У себя вы таких не увидите. Ученые, космонавты, артисты, и все как на подбор – энтузиасты и бессребреники.
– Почему? – спросил Пол.
– Что «почему»?
– Почему они все бессребреники?
– Да потому что у нас платят всем примерно одинаково – и гениям, и дуракам, и работягам, и лоботрясам. И хоть это, конечно, неправильно, но уж если человек создает что-то прекрасное, интересное, из ряда вон выходящее, то делает это точно не из-за денег, а из любви к своему делу. Я уверен, вам будет интересно пообщаться с такими людьми.
– Извини, Брайни, только не сегодня, – сказал Пол и залпом осушил стакан воды.
– А вот я бы кое с кем тут повстречался, – неожиданно высказался Джордж.
– С кем? – насторожился Вепрев, поднимаясь из кресла. – Заказывай.
– Меня интересует Лев Термен, – заявил Джордж.
– Кто?! – удивленно выгнул бровь Бронислав. Никогда он не слышал этого имени, а уж он-то в каких только сферах не крутился и, казалось, знал в СССР каждую, хоть чем-то выдающуюся собаку.
– Лев Термен, – повторил Джордж так, словно назвал имя человека известнейшего – как минимум нобелевского лауреата или чемпиона мира по фигурному катанию.
– А, Термен, – кивнул Вепрев, решив не выказывать своей неосведомленности. – Хорошо. Он подойдет. Сразу после обеда. А я с вами на сегодня прощаюсь.
Ровно в три в дверь постучали, и в номер Джорджа и Рин-го, который сегодня стихийно стал «штабным», вошел седенький худощавый человек лет семидесяти в круглых, как у Джона, очках. В руках у него был небольшой коричневый чемоданчик.
Он легонько поклонился, хитро улыбнулся и представился:
– Лев Термен, к вашим услугам.
В его английском явственно сквозил американский акцент.
– Товарищ Вепрев сказал, что вы хотите меня видеть, и вот я здесь. Надо отдать должное настойчивости вашего друга. Разыскать меня довольно трудно. По официальной версии я умер в Нью-Йорке еще в тридцать восьмом. Даже в Большой советской энциклопедии так написано.
Джордж шагнул ему навстречу, протягивая ладонь для рукопожатия.
– Джордж Харрисон, – представился он. – Это я попросил найти вас. Мне о вас рассказывал Роберт Муг. Он считает вас гением и своим главным учителем.
– Приятно это слышать, – с достоинством отозвался Термен. – Хотя, честно говоря, мне агрегаты господина Муга кажутся ужасно громоздкими.
Джордж уже успел рассказать остальным о том, кто такой Лев Термен – русский инженер и музыкант, пионер в создании электромузыкальных инструментов. «Если бы не он, – сказал он, в частности, – „Эбби Роуд" звучал бы очень хило».
Еще Джордж знал о Термене, что в тридцатых тот жил в Штатах, занимался там производством своего главного детища, инструмента «терменвокс», был баснословно богат и женат на чернокожей танцовщице. Но потом внезапно куда-то исчез.
Именно этими поворотами судьбы Термен и заинтересовал Джорджа.