Нож, алмаз, девка!
Копоти и ужаса полны сердца.
Но – звезда в ночи, занавеси северного сияния.
«Это меня видят, – странно разволновался Аххарги-ю. – Это мною восхищены. Значит, чувствуют красоту, только стесняются». А другу милому теперь точно кранты. Вдряпался.
Пронизывая чудовищные пространства, Аххарги-ю величественно плыл над веками.
Планета Земля медленно поворачивала под ним сочные зеленые бока. Теплый дождь упал на пустую деревню, на замшелые крыши. Потом из ничего, как горох, просыпалась в грязные переулки и в запущенные огороды вся наглая триба Козловых. Лупили глаза, икали, думали, что с похмелья, щупали себе бока. Собаки гремели цепями. Выпучив красные глаза, ломились сохатые в деревянный загон, где скромно поводила короткими ушами некая казенная кобыленка. А какой-то один Козлов, спьяну-та, шептал одними губами:
…Лицо свое скрывает день;поля покрыла мрачна ночь;взошла на горы черна тень;лучи от нас склонились прочь;открылась бездна, звезд полна;звездам числа нет, бездне дна…
Видно, что красотой стеснено сердце.
Аххарги-ю даже застонал, жалея друга милого.
…Уста премудрых нам гласят:там разных множество светов;несчетны солнца там горят,народы там и круг веков:для общей славы божестватам равна сила естества…
Прощай, прощай! Друг милый, прощай!
…Что зыблет ясный ночью луч?Что тонкий пламень в твердь разит?Как молния без грозных тучстремится от земли в зенит?Как может быть, чтоб мерзлый парсреди зимы рождал пожар?..
Ефиоп изумленно спросил: «Абеа?»
Было видно, что он-то уж никогда не будет торговать: амками.
А станут дивиться: почему так? – он ответит. Непременно с разумным оправданием. Вроде такого: алмаз тоже ют бесцелен, он никогда не заменит самую плохую самку, а – смотрите, какой неистовый блеск! Короче, за братьев Козловых можно было не волноваться. Они вошли в вечный круг. Да и в самом деле, что красивей нежной девки, холод-того алмаза, волнистого ножа из шеффилдской стали?
Вот дураки, если не поймут.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});