Читать интересную книгу Тайна, приносящая смерть - Галина Романова

И вот тут они с участковым быстро глянули друг на друга. Молниеносно, секундно и тут же отвернули друг от друга лица. И Щеголев не увидел, нет, он с какой-то странной болезненной судорогой прочувствовал, как из глаз в глаза, из души в душу, из сердца в сердце засквозило благодарственное понимание. Причем сложно было осознать, кто кому больше благодарен.

– Это я ее кормила, Данила Сергеевич, – проговорила Саша Углина и, с облегчением выдохнув, повторила: – Это я носила продукты Таньке ночами. Поэтому меня никто не видел.

Конечно, она врала. Щеголев давно понял, кто помогал погибшей Востриковой. Но доказать он ничего не мог, потому и смолчал сейчас, кивнул, и только.

– Хорошо, пускай будет так. Хоть вы соврали мне, когда я вас допрашивал, – говорил он для Саши, но в упор смотрел на побледневшего Бабенко. – Я спросил, не видели ли вы ее? Что вы мне ответили?

– Что не видела. – Саша невинно подергала плечами, скрылась в доме ненадолго и вернулась оттуда с кружкой ледяной воды. – Она просила никому не говорить, я и не говорила. А зачем? Что бы это изменило для вас? Только все еще больше запутало бы.

– Это было не вам решать! – повысил Щеголев голос, ох, как злили они его все своей непроходимой закостенелой тупостью. – Вполне возможно, что Вострикова была соучастницей убийства вашей матери. И вполне возможно, что убийца избавился от нее, как от нежелательного свидетеля. Теперь что?

Саша не ответила, сосредоточенно помогая напиться Павлу Степановичу. Щеголев видел лишь ее макушку и руки, вцепившиеся в кружку.

– Что у вас с руками? – вдруг переполошился он.

– А что у меня с руками? – Она недоуменно уставилась на кисти, сжала и разжала несколько раз пальцы. – Все вроде бы в порядке.

– У вас сбиты костяшки пальцев, Александра! Откуда эти повреждения? Как объясните?!

– Вот! Я картошку вчера копала, понятно! – обрадованно отозвалась она и склонила голову к участковому, за поддержкой. – Вот, а мы что говорили! Если вы к моим рукам прицепились, то уж Татьяне от тюремной камеры точно было бы не отвертеться. У нее же на лице живого места не было, так мама моя ей отомстила за симпатию этого... козла!

– Не ругайся, дружок, не надо, – слабым голосом произнес Бабенко и попытался встать со скамейки, со второй попытки встал в полный рост, шагнул к Даниле: – Идемте к Хлопову. Не нужно детей терзать, Данила Сергеевич.

– Я никого не терзаю, – огрызнулся он, но за участковым пошел все же, продолжая бубнить тому в затылок: – Вы вообще развели тут богадельню! Институт благородных девиц, понимаешь ли, у них тут! Одна скрывалась три недели со следами травм, нанесенных руками погибшей женщины. Потом убитой уже ее находят. Вторая никак объяснить не может сначала свое отсутствие дома в ночь убийства ее матери. Потом свежие ссадины на руках, появившиеся – факт – минувшей ночью.

– А может, минувшим днем, – не поворачиваясь, произнес Бабенко.

Вроде и возразил, но Данила какую-то нервозную озабоченность в его протесте услыхал. Может, тоже вопросы у него возникли к собственной защитнице. Может, за себя переживал. Щеголев уже нисколько не сомневался, что если Бабенко не сам, то с его благословения кто-то прикармливал скрывающуюся от следствия девушку. Жаль, доказать нельзя, а то бы он...

Дом, в котором поселился Игорь Хлопов, почти не отличался снаружи от прочих других в деревне. Кирпичный, с недавно перекрытой крышей, обновленным штакетником, ухоженным палисадником. Дорожка от калитки к крыльцу выложена тротуарной плиткой. Наличники на окнах аккуратно выкрашены белой краской, красивые шторки за стеклом. По всему видно было, что человек тут поселился на века, а не просто перезимовать.

– Хозяйственный, – невольно вырвалось у Щеголева, когда взгляд его уткнулся в аккуратный оцинкованный бочонок под водосточной трубой.

– Хозяйственный, – отозвался Бабенко, но без особого выражения, и понять, как именно он расценивает трудолюбие нового человека в их селе, было сложно. – Все отремонтировал, огород засадил, хлопочет.

– Один так и живет?

– Ну да. Поначалу словоохотливый был, добродушный. После смерти Маши замкнулся, из дома почти не выходит.

– Так и не выходит никуда?

Раньше Бабенко предоставлял сведения Щеголеву, что поселившийся у них в деревне Игорь Хлопов занимался будто бы предпринимательской деятельностью. Позже сведения эти опроверг. Начал говорить, что тот будто бы переводами с английского деньги себе зарабатывает. Но неуверенно как-то заявлял об этом, пойди пойми эту его неуверенность: осуждение ли это за отсутствие у односельчанина путевого ремесла или отсутствие точных данных.

– Нет, почти не выходит. Так, до магазина и обратно.

– Следили, что ли, за ним, Павел Степанович? – недоверчиво хмыкнул Щеголев и костяшкой пальца постучал в ближайшее от крыльца окошко. – Все-то вы про всех знаете!

– Так тут все на виду, – начал было участковый на энтузиазме, но нарвался на въедливый взгляд коллеги и язык прикусил.

– Вот и я говорю, что у всех на виду удается каким-то невероятным образом прятаться, убивать. Странные вещи у вас тут творятся, очень странные.

– Я приходил к вам с инициативным предложением, Данила Сергеевич, – вскинулся с обидой Бабенко. – Что вы мне посоветовали? Правильно, не путаться под ногами. Вот я и...

– Вот вы и навставляли нам палок в колеса, – буркнул едва слышно Щеголев и чуть громче добавил: – Отомстили, стало быть, так?

Бабенко не ответил, принявшись молотить кулаком в добротную деревянную дверь дома.

Хлопов открыл не сразу. Да и не открыл, если точнее. Зашел со спины и окликнул их.

– Чего не открываешь? – обозлился на него участковый. – Весь кулак обдолбил!

– Так в сарае я, машиной занимаюсь, – неуверенно улыбнулся Хлопов, вытирая ветошью промасленные руки. – Может, получится реанимировать старушку.

– Что за машина? – деловито поинтересовался Щеголев, внимательно рассматривая Игоря.

– Да так, сосед подогнал по дешевке «копейку», у него простояла лет пять. Все равно заржавела бы, а так...

Игорь был хорош. Чрезвычайно хорош для здешних глухих мест. Неудивительно, что местным женщинам приходилось лезть за него в драку. Чуть выше среднего роста, мускулистый, коротко стриженный. Хороший нос, высокие скулы. Красивый рот. Черные глаза смотрели на гостей открыто. Даже горе, в котором он пребывал теперь, – а оно же его терзало, Щеголев помнил, как тот корчился в его кабинете от вопросов про Машу, – даже оно его не портило. Не потушило взгляда, не побило смуглости кожи невзрачной серостью, не надломило линии чувственных губ скорбной дугой.

Хорошо владеет собой, решил тут же Щеголев про себя и тут же сам себя подправил: или ему все по фиг.

– Перейду сразу к делу, Игорь Васильевич, – перехватил инициативу Бабенко, выступая вперед пришлого Щеголева, ничего не смыслящего в жизненных устоях их сельского клана. – Когда вы в последний раз видели гражданку Вострикову?

– Вострикову? – Тот растерянно поводил глазами, так же растерянно улыбнулся. – А кто это Вострикова?

– Танюшка, Танюшка Вострикова, которой ты, Игорек, букет подарил перед Машиной смертью, – осерчал на него за бестолковость Бабенко и забухтел, забухтел: – Фамилии, стало быть, не спрашиваем. Фамилии нам ни к чему! А на кой они фамилии-то, когда букеты даришь...

– Таня! – обрадованно ахнул Хлопов и сунул руки в карманы промасленного комбинезона, давно утратившего цвет от частых стирок. – Понял теперь.

– Понял он! – фыркнул Бабенко. – Хорошо, что понял! Так когда в последний раз видел ее?

– Так это... Тогда и видел, когда цветы дарил.

– А зачем??? – заорал вдруг на него участковый.

– Что зачем? – Хлопов аж попятился от такой неожиданной агрессии со стороны всеобщего заступника.

– Зачем, черт тебя побери, цветы ей дарил! С одной любовь крутил, а цветы другой дарил, зачем, я тебя спрашиваю?!

– Так это... – Он замялся, вздохнул полной грудью, выдохнул с шумом, покачал головой со странной осуждающей улыбкой. То ли себя осуждал, то ли гостей за грубость. – Так она идет по улице, красивая вся такая, улыбается. Честно говорю, мужики, не сдержался. Молодость, она... Она так прекрасна, так завораживает, что не сдержался. Потом уж пожалел. Потом уже подумал, что Маша обидится. А в тот момент ни о чем не думал. Увидал эту кудрявую красотку и не сдержался, подарил букет. Разве это преступление?

– Нет, это не преступление, – не снижая своей сердитости, отозвался Бабенко и резким движением вскинул правую руку, вцепившись пальцами в его комбинезон с левой стороны. – Именно это – не преступление! Но вот Маша узнала, помчалась к Востриковой, они повздорили, и Маша разодрала лицо Таньке в кровь.

Бабенко пропустил мимо ушей, с какой досадливой болью чертыхнулся Игорь, и продолжил ругаться.

– Танька, перепугавшись, что ее сочтут виновницей в Машиной гибели, затаилась и на людях не показывалась. Пряталась, одним словом! А как только царапки ее чуть поджили, она из дома выбралась и...