Алиной опять о своем заговорили, захихикали и пошли быстрее, обогнали их.
В ресторане Красовский тоже сел рядом с Таней. Ее это вначале огорчило (боялась, что вновь начнет о нем думать — как тогда, на втором курсе), но вскоре осторожные мысли разбежались в разные стороны. Было просто весело. Они танцевали, Ленька вновь стал самим собой, острил почти без остановки, шарады придумывал, Олег Гришаков показывал фокусы, Алина Орлова продемонстрировала, как она умеет в конце танца садиться на шпагат. Веселый получился вечер, хотя и с оттенком печали, ведь теперь вряд ли сокурсники когда-нибудь соберутся вместе. Начинается новая жизнь, и многие, как и Таня, уже поняли, что не очень легкая.
Однако в этот вечер она ни о чем плохом не хотела думать. Была даже как-то особенно в ударе. Изредка все ж мелькала мысль, что не к добру это веселье, но быстро, очень быстро исчезала. Потом, все потом! Она подумает о бабушке, о маме, о том, что теперь она отвечает за них, отвечает за все, а работы нет, а что дальше — неизвестно. Она подумает потом! И Таня веселилась, веселилась…
Когда стали расходиться, Красовский пошел ее провожать. Они шли через парк, опять одуряюще пахли липы, но Таню это больше не смущало. Ей все время было смешно, потому что Ленька шутил, болтал что-то непритязательное, они подтрунивали друг над другом… И вдруг, среди шуток и подтруниваний мелькнуло: «…с одной сережкой получилось даже еще прикольнее!»
— Почему это с одной?! — продолжая улыбаться во весь рот, возмутилась Таня. — Это пираты с одной, а я с двумя!
Она автоматически подняла руку к ушам… И остановилась. Да, сережка осталась только одна!
Она ощупывала ухо, и улыбка сползала с ее лица. Фонари в парке светили ярко, так что Красовский заметил неожиданную перемену ее настроения. По инерции он еще попытался шутить:
— Что ты так расстроилась? Это был подарок капитана Флинта? Или, может, одноногого Сильвера? — но быстро понял, что шутки неуместны, и спросил: — Что случилось, Таня?
— Это… Это был действительно подарок… Очень важный!
Все, про что Таня решила на этот вечер забыть: бабушкина болезнь, ее неполное понимание происходящего («маразм!» — как зло сказала тогда мама), мамина повышенная нервность, необходимость постоянно успокаивать их, скрывать свои чувства, невозможность найти работу — все вспомнилось сразу, все вылилось потоком слез. Она плакала, всхлипывая, закрыв лицо руками. Сияла ночь. Луну затмевал парковый фонарь, под которым они стояли. Мелкие звезды тихо мерцали в отдалении на фоне темного неба, деревья не нарушали тишины. Слышны были только Танины рыдания. Красовский растерялся. Он никогда не видел и не представлял такой всегда сдержанную, насмешливую отличницу Таню.
— Таня, ну что ты, мы обязательно найдем сережку! Закажем такую же, в конце концов. Сделаем сами! Все можно исправить… — бормотал он, робко поглаживая ее по голове, по распущенным волосам, по единственной сережке из грубой железной проволоки с бутылочным стеклышком.
Таня, плача, рассказала все. И про шестьдесят тысяч, и про Марию Дюваль. И про мамино отчаяние.
— Если бабушка узнает, что я потеряла сережку, у нее опять будет инфаркт, и она… она не переживет… — заключила она. — Ей и так плохо, она на уколах держится. Неизвестно еще, как этот инфаркт обернется — выздоровеет ли она. Ее совсем нельзя расстраивать. А что будет тогда с мамой, я боюсь и подумать. Ведь из-за сережек этих все и началось!
Красовский серьезно кивал. Они повернули назад, светили мобильниками, однако в траве ничего похожего на сережку не находилось. Танин мобильник зазвонил.
— Танечка! — это была мать. — Когда ты придешь? Уже поздно! Не встретить ли тебя? Мы с бабушкой не спим, ждем.
— Нет-нет, встречать не надо, я сама дойду. Меня Ленька Красовский проводит. — Таня старалась говорить спокойно. Слезы уже не текли, но краска с ресниц, конечно, размазалась. Она достала носовой платок и пудреницу. Стерла краску, сняла оставшуюся сережку…
До Таниного дома дошли молча.
— Знаешь, — сказал Ленька. — Я, пожалуй, еще пройду по парку, попробую ее найти. Теперь уже не спеша. Куда мне спешить? Я тебе позвоню, если найду.
Таня молча кивнула. Ничего он, конечно, не найдет. Как тут найдешь в траве?
Часть 4
Бабушка и ее милая подруга
На другой день Ленька не позвонил. Таня, собственно, и не ожидала. Он ведь говорил, что уезжает с утра в Москву. Если б нашел, наверно, позвонил бы хоть с дороги. Да он, скорее всего, и не искал. Так просто сказал, что поищет… из сочувствия сказал, все ж сокурсница…
Вчера вечером она открыла дверь своим ключом, быстренько проскользнула, крикнула, уже запершись в ванной, что все прекрасно, было весело, но она очень хочет спать — примет душ и ляжет. Мама с бабушкой ничего не заподозрили. Утром встала рано и пробежала путь от дома до ресторана, все ж немного надеясь, что при свете солнца найдет. Не нашла, конечно. Главное, чтобы бабушка не захотела на эти сережки посмотреть… Потом она что-нибудь придумает. Маме скажет, придумают, может, вместе. Хотя нет, маму нельзя впутывать, она и так себя считает виноватой в бабушкиной болезни, очень расстраивается. И что тут придумаешь? Вторая сережка тоже, как назло, куда-то подевалась. Да и к чему она одна-то… пиратская! Так размышляла Таня. И опять вспоминала, как они с Ленькой шли по парку, повторяла в памяти весь разговор, всю их пустую трепотню… И начинала улыбаться своим мыслям, грустно-грустно…
Прошла еще неделя. Анне Васильевне становилось лучше. Жизнь текла внешне спокойно, дети говорили при ней только о хорошем, а старуха всему верила. Днем внучка старательно развлекала ее или, сидя неподалеку, редактировала очередной биологический труд. От разговора про сережки Тане пока удавалось бабушку уводить. Ирина приходила вечером, вместе ужинали, бабушка уже могла сидеть за общим столом и даже заговаривала о возвращении домой. При этом Таня с Ириной незаметно переглядывались: после пережитого инфаркта Анна Васильевна все же изменилась, ее представления о жизни еще более отдалились от реальности. Сможет ли теперь бабушка жить одна? Там видно будет. А пока они старались, чтобы ей здесь было хорошо.
Таня вновь стала обзванивать школы в поисках работы. И однажды в одной школе, правда, расположенной далеко, в другом районе, ей сказали, что место биолога есть. Предупредили, что временное: уходит в декретный отпуск учительница, сколько будет «сидеть» с ребенком, пока не знает. Но, во всяком случае, несколько месяцев Таня поработает. А там видно будет. Она начала собираться в школу для знакомства с директором.