Тем самым латиноамериканские страны вступили на путь, проложенный в свое время Пейном, Джефферсоном, Вашингтоном и остальными нашими мужественными предками — мужчинами, женщинами, детьми, — которые в 1770-х годах решительно выступили против Британской империи и завоевали нашей стране свободу. Какой поразительный поворот истории наблюдаем мы сейчас — в авангарде современной революции против имперского гнета выступает коренное население южноамериканского континента.
Наши отцы-основатели, строя свое государство, позаимствовали у ирокезов их принципы, Континентальная армия широко использовала индейцев в качестве солдат и шпионов-лазутчиков. Правда, отплатили им за это изгнанием с их исконных земель и геноцидом. А сейчас они, представители коренного населения, возглавляют борьбу народов Латинской Америки за право самим решать свою судьбу.
Нарождается новая плеяда героев. Это новое поколение национальных лидеров, и хотя их исторические корни уходят в глубь доколумбовых времен, они считают своим долгом выступать от имени всех бедных и бесправных — независимо от их расовой принадлежности, культурного и исторического наследия, вероисповедания — будь то бедняки из перенаселенных городских трущоб или крестьяне из глухих сельских районов.
И это как нигде очевидно в Боливии.
Следя за ходом президентских выборов в этой стране в 2005 году, я все думал, что почувствовал Пепе, узнав об их результатах? Какова была его реакция на сообщения СМИ, что во главе целой страны встал выходец из индейского племени аймара, местный фермер с более чем скромными происхождением и образованием? Думаю, что в победе Эво Моралеса бедный Пепе узрел материализацию своих самых страшных ночных кошмаров.
Я смотрел по телевизору трансляцию празднеств, развернувшихся в Боливии по случаю избрания президента, и на меня накатывали воспоминания о тех временах, когда мне предлагали в этой стране очень внушительную должность. То, как это происходило, очень наглядно иллюстрирует воззрения и методы работы корпоратократии.
17
Кандидат в президенты Bolivia Power
«Боливия могла бы служить символом всех стран, эксплуатируемых империями». Эти слова инструктора учебного лагеря Корпуса мира в Эскондидо, штат Калифорния, где я проходил подготовку в 1968 году, твердо отпечатались в моей памяти. Сам он когда-то жил в Боливии и теперь постоянно внушал нам, что вековой гнет наложил на эту страну особый отпечаток.
После, когда я по окончании инструктажа уже служил волонтером Корпуса мира в Эквадоре, мои мысли не раз возвращались к Боливии. Эта страна, зажатая со всех сторон соседями — Перу, Чили, Аргентиной, Парагваем и Бразилией — словно дырочка в серединке аппетитного пончика, всегда пленяла мое воображение.
Как сотрудник Корпуса мира я посетил почти все соседние с Боливией страны, за исключением Парагвая, куда я отказался ехать в знак осуждения уругвайского диктатора, генерала Альфредо Стресснера за то, что он пригрел у себя в стране бывших нацистов-эсэсовцев.
Так же намеренно я уклонялся от поездки в Боливию — а все потому, что молодые североамериканцы, иногда забредавшие к нам, — из тех, кто, как мы говорим, следуют «наезженными тропами гринго», рассказывали, что в этой стране с коренным населением, индейцами, обращаются еще более жестоко, чем в Эквадоре.
Мне же в то время казалось, что в этом смысле ни одно другое место в мире не может сравниться с Эквадором. Богатая местная элита считала коренных индейцев существами низшего сорта, недочеловеками. Как и афроамериканцы в США несколько десятков лет назад, эквадорские индейцы были лишены гражданских прав. Ходили слухи, что у местной «золотой» молодежи в ходу был особый вид «спорта». Застукав индейца за каким-нибудь незаконным занятием — например, он подбирал на плантации оставшуюся после сбора урожая кукурузу, чтобы спасти свою семью от голодной смерти, — молодые оболтусы хватали перепуганного воришку и приказывали ему бежать, а сами стреляли по этой живой мишени. На поражение.
В Амазонии наемники нефтяных компаний творили то же самое, правда, там эти кровавые игры назывались не спортом, а борьбой с террористами. Однако, как ни ужасно было то, что творилось в Эквадоре, в Боливии с местными индейцами обходились гораздо хуже.
Недаром Че Гевара, бывший аргентинский врач, который посвятил свою жизнь борьбе с угнетением, выбрал в качестве арены боевых действий именно Боливию. Напуганная этим правящая верхушка запросила помощи у Вашингтона. Че Гевару немедленно провозгласили еще худшим злом, чем террористы и недочеловеки — местные индейцы, навесив на него ярлык коммунистического фанатика.
На поимку Че Вашингтон послал одного из самых опытных «шакалов» — агента ЦРУ Феликса Родригеса. В октябре 1967 года ему удалось захватить Че возле боливийского местечка Ла-Игера. После многочасовых допросов Родригес под давлением боливийских властей приказал солдатам расстрелять Че Гевару[19].
После этих событий тиски корпоратократии стали сжиматься вокруг Боливии — дырка в пончике словно стала затягиваться.
В середине 1970-х годов меня направили в Боливию в качестве экономического убийцы. Но прежде я провел собственное исследование страны, где мне предстояло действовать. Как оказалось, все, о чем рассказывали мой инструктор в лагере Корпуса мира и путешественники-гринго, едва приоткрывало истинную картину жестокого подавления. С самых первых исторических упоминаний об этой стране она подвергалась насилию. На долю Боливии выпала роль вечной жертвы — то империи, то череда безжалостных местных диктаторов.
Еще в XIII веке самобытная цивилизация коренных народов была уничтожена захватившими эти земли инками. В 1530-х годах сюда прибыли испанские конкистадоры, и уже сами инки пали жертвами пришельцев. Испанцы хладнокровно истребляли их тысячами и железной рукой правили на земле Боливии до 1825 года. В период 1879–1935 годов в ходе опустошительных войн с соседними государствами Боливия уступила Чили свое Тихоокеанское побережье, была вынуждена отдать Парагваю богатый нефтью район Чако, тогда как другой сосед, Бразилия, отхватила у нее большой кусок джунглей, богатых каучуконосными деревьями.
В 1950-х годах реформистское правительство Виктора Пас Эстенссоро приступило к реформам, направленным на улучшение положения индейского большинства населения, и национализировала оловянные рудники. Это вызвало ярость международного бизнеса, и в 1964 году Эстенссоро был свергнут военной хунтой. К этому явно приложило руку ЦРУ. В 1970-е годы Боливия страдала от череды военных переворотов и контрпереворотов.
Даже география страны будто специально подчеркивает атмосферу угнетения. Две массивные параллельные горные цепи Анд делят Боливию на три сильно отличающихся друг от друга района: неприветливое из-за засушливости и сильных холодных ветров высокогорное плато Альтиплано, район субтропических долин на западе, низины и обширные тропические леса на востоке.
Основную массу девятимиллионного населения страны составляют индейцы, поддерживающие свое скудное существование за счет крестьянских хозяйств, разбросанных на продуваемых ветрами склонах Анд. Этническое многообразие страны подчеркивается тем фактом, что в ней принято три государственных языка — кечуа, аймара и испанский. Несмотря на богатые природные ресурсы — серебро, олово, цинк, нефть, гидроэнергетический потенциал и крупнейшие на континенте запасы природного газа (уступающие лишь венесуэльским) — Боливия остается одной из беднейших стран Западного полушария.
Она одной из первых согласилась применить на практике рекомендованный МВФ набор программ структурной перестройки — SAP. Должен признать, что часть ответственности за это лежит на мне.
К моменту моего появления в Боливии в середине 1970-х годов страх перед теми силами, которые всколыхнул Че Гевара, вынудил правящую коалицию — представителей богатой элиты и военных — еще сильнее ужесточить режим в отношении коренного населения.
Моей задачей было на месте исследовать возможности, которые позволили бы нашему брату, экономическому убийце, еще глубже втянуть эту коалицию в орбиту сотрудничества с корпоратократией. Проведя множество встреч с представителями боливийской верхушки, я наметил ряд идей, аналогичных тем, что в период 1980–1990 годов привели многие страны к принятию SAP. Подобно индонезийскому диктатору Сухарто, правители Боливии изначально были склонны одобрить программы, по которым национальные богатства распродавались иностранцам. Взаимовыгодные отношения с иностранными горнодобывающими компаниями, основанные на уступках, уже долгое время обеспечивали финансовое благоденствие боливийской элиты; она уже успела погрязнуть в долгах и теперь, опасаясь соседей и традиционных противников, а также собственного народа, жаждала заручиться обещаниями помощи со стороны Вашингтона, рассчитывая при этом еще туже набить мошну. Боливийская верхушка желала последовать примеру Сухарто, делая ставку на Соединенные Штаты и страны Европы, тем самым страхуясь от грядущих экономических кризисов. Самые первые встречи, проведенные в Боливии в 1970-х годах, показали, что страна вполне созрела для приватизации. Бизнесмены и политики из Ла-Паса уже лихо распродавали иностранным инвесторам ведущие отрасли боливийской экономики. Они желали еще шире использовать модель, изобретенную горнодобывающими компаниями.