Читать интересную книгу Граждане Рима - София Мак-Дугалл

Марк был еще совсем маленьким, когда задумался — каково это, быть сумасшедшим, и как отличить нормальную мысль от безумной. Теперь едва ли не хуже страха, постоянно заставлявшего быть начеку, был факт, что такой страх совершенно очевидно ненормален. Притворяться, что ты это не ты, расхаживать, уставившись в мостовую, надеясь, что никому не удастся хорошенько разглядеть твое лицо, верить, что тебя преследуют убийцы из твоей родной страны, — наверняка сумасшедшие думают и поступают именно так. Более того, все вокруг говорили или намекали, что Марк — настоящий, римский, а не его бродячий двойник — сошел с ума или утратил здравый смысл из-за перенесенных потрясений. Он читал всякую чушь, вроде «опустошенный смертью родителей», и видел, как дальновизоры в магазинах без конца прокручивают сцену похорон, то, как тот, далекий Марк борется с Луцием, а затем плачет. Кроме того, в газетах сообщались тревожные вести о том, что Марка Новия надо во что бы то ни стало вернуть домой и оказать ему помощь, что его семья серьезно обеспокоена его здоровьем. Дальше изображения дяди Луция как символа Проклятия, тяготеющего над родом Новиев, газетные листки не шли, однако Марк был уверен, что они сознательно наводили людей на эту мысль. И хотя он на каждом шагу сталкивался с бесчисленными изображениями лица, больше ничем не напоминавшего его теперешнее, он ни разу не обнаружил ничего о Варии или смерти Гемеллы. Порой казалось нелепым безрассудством полагаться на свою память, когда буквально все вокруг вопияло о том, что он ошибается, считает небывшее бывшим и нет врагов, от которых надо прятаться. Но затем он вспоминал бьющееся на полу тело Гемеллы и переживал потрясение: как мог он усомниться в том, что узнал в ту ужасную ночь, и в такие минуты начинал все сильнее тревожиться о Варии. И он понял, что, кто бы во дворце ни тянул за ниточки, человек это умный; они не только науськивали всех искать его, но и заранее подготовили почву для того, чтобы при возможной поимке никто не поверил ни единому его слову. Теперь, даже если бы он захотел, он ни у кого не мог попросить помощи или укрытия.

Но порой даже эти мысли казались манией величия и паранойей, короче — безумием.

Он провел в Толосе всего несколько часов, когда начало темнеть. Последние три ночи он не спал под кровом, в постели, потому, что денег оставалось в обрез, потому что его со всех сторон окружали поля и из-за того, наконец, что случилось в последний раз. Но теперь он снова немного осмелел, и, кроме того, желание уснуть за запертой дверью стало выше его сил. Он уже высмотрел ветхую грязную гостиничку в пригороде, зашел и теперь жадно глядел на узкую кровать с тощим тюфяком, стоявшую на покосившемся полу комнаты, которую ему показывали. Осторожно переговорив с хозяйкой, он назвался Поллио, сказал, что работал подмастерьем у стеклодува в Рутене, но босс его выгнал и он не хочет ехать домой, чтобы не гневать родителей, — может, в Толосе найдется какая-нибудь работа?

На ходу он придумал множество других подробностей касательно Поллио, намного больше, чем могло понадобиться. По крайней мере, было о чем думать. Теперь он вовремя замолчал, чтобы попусту их не тратить. Рассказывая о себе, он украдкой пошарил в карманах и понял, что оставшаяся пачка банкнот меньше и тоньше, чем он ожидал, так что если он хочет снять номер, придется пойти и продать что-нибудь. Попросив хозяйку придержать за ним номер, Марк вернулся в Толосу, лежавшую на плоской равнине и похожую на беспорядочную груду черепков разбитой розовой тарелки.

Как следует набив рот бумажными шариками, он с минуту простоял перед витриной лавки, в которой тускло поблескивали кольца и стеклянные бусы. Похоже, место выбрано верно. Марк не знал, сколько стоят вещи, лежавшие в его свертке; возможно, продай он все, он смог бы купить электробироту и добраться до Пиренеев в три дня, а не за две недели. Его угнетали успехи, которые он делал. Но он не станет показывать все сразу, главное — осторожность. Он еще раз посмотрел на свое изможденное отражение в стекле витрины — удостовериться, что за последние несколько минут не успел снова превратиться в самого себя. Глубоко вдохнув, он вошел.

И сразу же застыл в нерешительности. На стеклянном прилавке лежала раскрытая газета, и хозяин переводил взгляд с нее на молодую женщину с матерью, примерявших кольца. Женщины чуть-чуть потеснились друг к дружке, когда вошел Марк, и хозяин бросил на него недовольный взгляд. В каком-то смысле это внушало уверенность, но не очень-то понравилось Марку. Он извиняюще расшаркался, постарался съежиться, выглядеть меньше. Он развязал сверток, медленно и у всех на виду, чтобы никто не подумал, что у него там нож, и нащупал внутри прохладные бусины.

— Просто стыд, — говорила между тем девушка. — Он всегда нравился мне больше всех. Но вряд ли мне захочется, чтобы он стал императором, если он каждый раз будет так тушеваться.

— Осмелюсь предположить, что он уже больше этого не сделает, — рассеянно ответила мать, придирчиво изучая синий камень на своем пальце, гадая, уж не хотят ли ей всучить цветное стекло.

Марк повернулся, почувствовав мелкую дрожь. Он и ушел бы, но хозяин лавки все еще подозрительно разглядывал его, наконец перегнулся через прилавок и грубо спросил:

— Чего желаете?

Но тут взгляд его задержался на яшмовых камушках, которые неловко сжимал Марк.

— Ой, красота-то какая, — вздохнула девушка.

— Да, хорошая вещь, — согласилась мать, критически озирая колтуны на голове у Марка и потрепанную одежду.

— Мама, может быть?.. — заискивающе произнесла девушка, впрочем без особой надежды, все еще любуясь прохладными зелеными кругляшками.

— Что я, из-за тебя разориться должна, что ли? Хватит с тебя и того колечка.

— Ну можно хотя бы примерить? Пожалуйста!

— Ни за что. И вообще, кто знает, откуда это. — Мать нахмурившись поглядела на Марка и добавила со значением: — Или чье.

— Совершенно верно, — заметил хозяин, тем не менее глядя на камни почти так же алчно, как девушка. — Где взял?

— Моя мать, — сказал Марк заранее подготовленную фразу. — Она потеряла работу. Хотите купить? Они у нее уже давно. Сама она никогда бы не решилась.

Старшая из женщин негромко скептически кашлянула, незаметно сняла с пальца синее кольцо и скрестила руки на груди. Теперь она переводила осуждающий взгляд с Марка на хозяина. Девушка состроила извиняющуюся гримаску, еще раз меланхолично зыркнула на яшму и отвернулась к лежавшей на прилавке рядом с газетой хозяина кучке драгоценностей.

— Мы не покупаем всякий хлам у людей, которые шатаются по улице, — заносчиво заявил хозяин. — Попробуй на блошином рынке.

Марк пожал плечами и уже собирался отвернуться, когда хозяин еле заметным движением бровей остановил его.

— Не понимаю, как он мог оказаться в Лакоте, — обронила девушка. — Мне кажется, люди просто говорят, чтобы привлечь к себе внимание.

— Уверена, им кажется, что они кого-то видели, — сказала мать, понемногу отходя и снова принимаясь рыться в кольцах. — Кругом одни блондины.

— Да уж это точно, — ответила дочь. Она снова с тоской посмотрела на яшму, уже исчезнувшую в мешке Марка, а затем взглянула ему в лицо.

— А знаете, вы на него похожи, — сказала она, и остальные в какой-то миг дружно посмотрели на Марка — задумчиво, оценивающе.

Однажды такое уже было. В предыдущем городе на постоялом дворе он оказался в одной комнате с парочкой туристов — братьями из Моны, несколькими годами старше его. Он провел с ними почти все время, делая вид, что его постоянно клонит в сон, пытаясь избежать разговоров, но одновременно не хотел выглядеть непривычно замкнутым, к тому же под утро братья говорили так громко, что притворяться спящим и дальше было бы нелепо. Они болтали о местах, которые повидали в Галлии, что здесь намного теплее, чем в Моне, и вдруг старший весело спросил:

— Эй, Поллио, а ты случайно не Марк Новий? Нос у тебя точь-в-точь такой.

На долю секунды Марк лишился речи.

— Да нет, — фыркнул брат помоложе, неожиданно выручая его. — Марк Новий никогда не стал бы ходить в таком рванье. Не обижайся, Поллио.

— Постараюсь, — выдавил из себя Марк. Рот и глотка у него пересохли, как пустыня. — Я бы не убежал. Подумайте только, какие там деньжищи.

Интересно, выглядел ли он таким бледным, каким себя чувствовал.

Поэтому теперь, хотя ему и показалось, что, сделав шаг, он провалился в трясину, он был подготовлен несколько лучше. И улыбнулся девушке.

— Мама всегда так говорит. Думает, она одна такая.

Девушка улыбнулась в ответ, и мать предостерегающе пихнула ее локтем. Девушка была миловидная, бусы бы ей подошли. Марк приказал сердцу биться ровнее, а рукам — перестать трястись.

Выйдя из-за прилавка, хозяин подтолкнул Марка к двери, одновременно пробормотав ему на ухо: