то огонь, рожденный сухими ветвями старого леса или огонь юной души, стремящейся вверх — ему всегда требуется пища. И генерал видел пищу, что так рьяно сжигали его воины в жарком порыве страсти истинной битвы.
Видел ясно и отчетливо.
Потому что и он сам питался тем же.
— Я не знаю, Император, — честно ответил он. — что будет после. Не знаю, встречу ли близких и друзей. Не знаю, будет ли там он. Не знаю, будет ли вообще хоть что-то.
— Тогда почему?
— Потому что у меня есть надежда, — ответил он и призвал закон своего Меча, рассекая небо и открывая путь армии.
* * *
— Надеешься на что? — спросила Дубрава.
Хаджар открыл глаза. За окном солнце не успело сделать даже одного шага — так что прошло не больше нескольких минут.
— Надеюсь? — повторил генерал.
— Ты бредил и повторил — “надежда, надежда, надежда”, — пояснила старуха. — Вот я и спрашиваю — на что ты надеешься?
Хаджар не понимал, о чем идет речь, так что немного слукавил.
— Надеюсь, что ты пояснишь мне смысл метафоры про колодец, раз уж у меня в источнике не осталось ни капли Реки Мира.
И это была чистая истина. В источнике Правила Хаджара действительно не осталось больше ни капли энергии Реки Мира. Только терна, мистерии то самое — “что-то еще”.
— На чем мы остановились? А то мой разум уже не тот, что прежде… ах да! Так вот — представь, что рядом с колодцем есть река. И ты ходишь к ней напиться. Но остаться не можешь. А копать ой как трудно. И вместо того, чтобы продолжить тяжелый труд, ты выбираешь тот, что полегче. Вместе того, чтобы копать вглубь, ты строишь небольшой канал от реки в колодец и наполняешь её этой чужой водой, понятия не имея, что в ней внутри и откуда она вообще течет.
— И в чем проблема пить эту воду? — все не понимал Хаджар. — Колодец-то полный будет.
— Проблема в том, генерал, что это метафора, — старуха вытянула ладонь и в неё лег посох. — И что человек — не колодец. Да и вообще — не каждому даны силы, чтобы просто начать рыть. Не то, чтобы добраться, через невероятный труд, до слоя, когда сквозь глину и камень начнут сочиться, изнутри, первые капли. А их ведь еще надо собрать, накопить, обработать… нет, генерал, далеко не каждый может обрести силу своей души и стать воином. И не каждый может услышать шепот, идущий с той стороны реальности и стать волхвом. Единицы среди единиц. И многим это кажется несправедливым. Вот они и идут пить к реке.
— И где скверна?
Старуха чуть печально улыбнулась все так же — только глазами.
— Матери твоих матерей рассказывают вам другие истории, чужестранец, и мне не объяснить в двух словах то, что нам рассказывают в течении многих лет, просто задумайся вот о чем. Да, то, что единицы могут стать воинами и ведунами — несправедливо. Но где справедливость в том, что единицы могут петь великие песни, единицы — шить великолепные одежды, единицы — читать звезды, единицы — создавать новое, единицы — строить дома, что не развалятся. И каждая такая единицы — это свой путь. Своя судьба. Своя история. Своя нить. По отдельности не представляющая из себя особой ценности, а если сплести их вместе, то можно увидеть общий узор.
Кажется, Хаджар начал понимать в чем смысл.
— А если все эти нити, — Дубрава, тяжело опираясь на посох, поднялась и направилась к двери. — вместо того, чтобы шить собственный гобелен, будут пить из реки, что делает их воинами и ведунами, не утоляя жажду, а лишь делая её сильнее и заставляя проливать кровь, чтобы пить воды лишь больше, чтобы еще больше крови проливалось, ради еще большей доли из реки, и так — в бесконечной карусели… В чем здесь смысл? Да ладно бы только лилась кровь — кровь всегда льется, люди иначе не могут. Но ведь эта вода даже не твоя. Не из твоего колодца. Она чужая. Чужая вода, что заставляет людей сражаться, не позволяя им рассказать собственных историй. Что это, как не скверна?
С этими словами Дубрава вышла из комнаты, оставив генерала наедине со своими мыслями и источником, полностью лишенным даже следа от Реки Мира.
Глава 1795
Какое-то время Хаджар просто лежал на кровати и погружался внутрь собственных ощущений. Каким именно образом Дубрава смогла против его воли проникнуть сквозь броню плоти Звездного уровня простыми иглами — вопрос, на который генерал не мог найти ответа.
Точно так же, как он не мог найти ответ на вопрос, что именно за мазь она нанесла на них, чтобы осушить его источник. Но лишь осушить. С каждым вздохом Хаджар чувствовал, как микроскопические крупицы Реки Мира, прорвавшейся в этот край, проникали в него и с радостью оседали в источнике Правила.
Как если бы… как если бы он принял дозу антибиотиков, те уничтожили вредную микрофлору, но не побороли болезнь, а лишь ненадолго отсрочили симптомы.
Почему-то это напомнило Хаджару, как в джунглях Карнака народ, использовавший, как сейчас понимал уже генерал, маленькие крупицы терны (не её саму, а некое полу-подобие) называли Реку Мира паразитом, захватившим мир. Или нечто в этом духе.
Покачав головой, Хаджар поднялся с кровати, огляделся, нашел свои вещи, после чего, одевшись и обувшись, подпоясавшись мечом с ножнами, накинул на плечи тяжелую шубу и вышел за дверь.
На улице оказалось неожиданно безлюдно. Ни вскрика детского веселья, ни девичьего звонкого смешка, даже собаки не лаяли. И лишь мерно чадящие дымоходы порождали уверенность в том, что деревня не вымерла, а… замерла. Затаилась в ожидании чего-то.
Скорее всего — ясности.
Скорее всего этот край уже давно не знал ни громкого звона стали, ни даже каких-либо серьезных свор. Иначе бы их охотники не попадали бы так легко под руками даже столь опытного воина, как Хаджара. В конечном счете он ведь был ранен, дезориентирован, буквально низвержен обратно на уровень смертного.
Хотя… словно “низвержен” здесь, возможно, и не подходило.
Но не суть.
Суть же в том, что появление сыновей Феденрира выдернуло деревню из привычного ей круговороты жизни, где следующий день не сильно отличался от предыдущего.
Хаджар уже такое видел и не раз. Когда, будучи