Но спесивая молодая царица гордо прошла мимо…
Иоанна Златоуста держали под арестом в епископском доме до Троицы. В это время он послал апелляцию, адресованную Римскому епископу Иннокентию и наиболее авторитетным на западе епископам Медиоланскому и Аквилейскому, чтобы они добились пересмотра решений Константинопольского собора.
Но когда из Рима пришел положительный ответ, что по этому делу может быть созван новый собор, было уже поздно.
9 июня 404 года за Иоанном пришел конвой, чтобы отправить его в ссылку. У архиепископа была только одна просьба: чтобы его хотя бы на несколько минут завели в храм.
«Пойдемте, – сказал он, – помолимся, простимся с ангелами этого храма». Войдя в церковь, Иоанн Златоуст помолился, подошел к епископам, поцеловал двоих и, отвернувшись в слезах, сказал остальным: «Целую вас всех в лице этих; побудьте в святом храме, чтобы я мог успокоиться немного прежде, чем уйду».
Потом Иоанн вошел в крещальню, где собрались плачущие диаконисы. «Удали их, – сказал он священнику, – чтобы их скорбь не возбудила народ».
Твердым шагом Иоанн Златоуст подошел к дверям храма и отдался в руки солдат, которые увели его, скрывая от народа.
В тот же день в столице произошли большие волнения: по свидетельству очевидцев, солдаты разгоняли толпу, словно вражеское войско, не различая священников и мирян, женщин и детей.
А к вечеру в Константинополе вспыхнул пожар – на площади загорелся главный храм, и враги Иоанна уверяли, будто бы огонь начался с епископского престола сразу же, как только солдаты вывели архиепископа из храма.
Пламя пожара перекинулось на здание сената и едва не добралось до императорского дворца.
«Действием пламени крыша курии растопилась, и расплавленный свинец, стекая ручьями во внутренность здания, раскалывал колонны, мраморные стены и статуи. Золото, серебро, бронза – все металлы, сплавившись вместе, представляли взорам лишь одну безобразную огнистую массу, и здание, лишенное опоры, внезапно осело», – описывает пожар очевидец.
В поджоге обвинили сторонников Златоуста, которых называли «иоаннитами». В ту же ночь их стали хватать и сажать в тюрьмы, пытать, чтобы они сознались в поджоге, сказали, кто подговорил их совершить такое преступление…
Обо всем этом Иоанн Златоуст, который в сопровождении двух преторианцев двигался к Никее, где должен был ждать приказ из императорского дворца о месте ссылки, узнал гораздо позже.
По дороге Иоанна мучили желудочные боли и приступы лихорадки.
«Нет, каторжники и острожники не испытывают того, что претерпел я и до сих пор временами претерпеваю, – признается Иоанн Златоуст в одном из писем. – Поражаемый приступами лихорадки и принужденный ехать день и ночь, томимый зноем и потребностью сна, я не имел самых необходимых предметов и никого, кто мог бы мне оказать помощь в этих лишениях» («Феодоре»).
Впрочем, два конвоира, Анатолий и Феодор, по мере сил старались его поддерживать и даже делали корыта из обрезков бочек, чтобы ваннами немного снять приступы боли.
Иоанн думал, что его отправят в Себаст, довольно крупный восточный город. Возможно, он услышал об этом от конвоиров. Но он не представлял, что в эти дни творилось в Константинополе и сколько испытаний пришлось пережить «иоаннитам». В письмах он то и дело спрашивал о судьбе кого-нибудь из своих друзей, но письма с трудом успевали за его передвижениями.
Был получен приказ отправить Иоанна в ссылку в маленький городок Кукуз на пересечении горных хребтов Армении и Каппадокии. Узнав об этом, Иоанн Златоуст напишет в письме к Олимпиаде: «Слава Господу во всяком деле! Я никогда не перестану повторять эти слова, что бы со мною ни случилось».
Через три с половиной месяца после изгнания Иоанна из Константинополя, 6 октября 404 года, в столице после мучительных родов скончалась императрица Евдоксия.
Нил Синайский писал императору Аркадию из пустыни: «Ты изгнал Иоанна, величайший светильник мира, не имея на то никакого основания и вследствие слишком легкой уступки злым советам некоторых безумных епископов».
Но Аркадий не захотел отменять приговор. Константинопольскую кафедру уже занял восьмидесятилетний Арзакий, брат Нектария, предшественника Иоанна Златоуста, про которого говорили, что он обладал «многоречием рыбы» и в свои речи влагал «горячность лягушки». Но тихая заводь устраивала императора куда больше…
В Кукузе Иоанн Златоуст провел два года, и главным его утешением в это время были письма.
«Я теперь в Кукузе, – напишет он Олимпиаде, – уважаем всеми и вне опасности: не бойся в отношении меня исаврян, которых зима заключила в их норы; я же сам никого не боюсь так, как епископов, исключая немногих».
Из-за нападения исаврян – полудиких горных разбойничьих племен – Иоанну пришлось вместе с другими на время бежать из Кукуза и скрываться в пещерах. Лютую зиму Иоанн провел в крепости Арависса, где у него совершенно расстроилось здоровье, он почти все время был прикован к постели.
Своему другу епископу Кириаку он писал: «Они осмелились обвинить меня в любодеянии, несчастные! Если бы я мог показать народу мой слабый телесный состав – одного этого было бы достаточно для моего оправдания. Смерть поразила меня при жизни, и тело, влачимое мною, – не более как труп».
Весной 407 года из столицы неожиданно пришел новый приказ о переводе Иоанна в глухой Пифиунт (Пицунда в Абхазии). Истощенный болезнями Златоуст в сопровождении конвоя отправился в свой последний переход.
Судя по всему, офицерам было обещано повышение, если арестант умрет по пути, потому что они не останавливались ни в дождь, ни в зной и обращались с арестантом очень жестоко.
Как пишет Палладий, голова Иоанна Златоуста была лишена волос, ходить под палящим солнцем для него было страшной мукой, и его багровая голова, склоненная на грудь, «была подобна созревшему плоду, который готов был оторваться от ветки».
Примерно через три месяца конвоиры довели изможденного пленного до селения Команы (в Абхазии, в 15 километрах от Сухума), которое служило чем-то вроде перевалочной станции, где обычно все отдыхали и пополняли запасы продовольствия. Но офицер велел не останавливаться в Команах, и «город проехали, как переезжают мост».
Вскоре Иоанн почувствовал такой приступ лихорадки, что конвоиры все же решили вернуться. Примерно в десяти километрах от Коман находился маленький храм, посвященный мученику Василиску, возле него и остановились.
Арестант уже не мог держаться на ногах. Он попросил священника, чтобы его подвели к алтарю, причастился Святых Тайн, перекрестился, лег на каменный пол и больше не вставал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});