– Посмотри кольца.
Пат равнодушно открыла коробку, где на белом атласе лежали два золотых кольца, такие, как ей хотелось: не тоненькие, а бочонками.
– Спасибо, ты просто угадал, очень красиво.
– Я попросил сделать изнутри гравировку. «Господи, неужели ему не лень заниматься такой ерундой при нашей-то формальности?» – вздохнула Пат, но взяла свое крошечное колечко и, повернув, увидела светлые буквы, сложившиеся в короткое имя – МЭТ.
Чтобы не заплакать снова, она лишь благодарно прижалась лицом к широкому плечу Стива.
А через сорок минут твердые крупные губы мужа легли на плотно стиснутый рот новоявленной миссис Патриции Стивен Шерфорд.
* * *
Последний месяц они почти никуда не выходили. Стив посвятил жену в свои планы по созданию нового канала, который дал бы возможность показать свой талант всем начинающим певцам, работающим в стиле кантри, – с одной стороны, а с другой – приобщал бы к этой музыке аудиторию не только англоговорящих, но и латиноамериканских стран.
– Кантри должен стать наиболее популярным музыкальным стилем. Поставив перед собой эту цель, можно добиться неслыханного расширения сетей вещания, – развивал Стив свои далеко идущие проекты. И они неизменно встречали понимание и поддержку Пат – она уже знала слишком много судеб, искалеченных рок-музыкой…
Несмотря на то, что большую часть дня она проводила полулежа в просторном кресле в кабинете Стива, Пат все же набрасывала интересные планы ориентировочных программ по каждой предполагаемой стране-участнице и по-детски радовалась, когда Стив одобрял их.
Ходить ей было уже трудно, к тому же установилась жаркая душная погода, и порой Стив, видя, как она, задыхаясь, сидит на террасе со вздувшимися венами на маленьких изящных ногах или, поддерживая живот, спускается по лестнице, испытывал сосущее чувство тревоги. Он начинал бояться, что Пат не сможет родить или, что еще страшней, ребенок родится неполноценным. Тогда ее не спасет уже никто и ничто.
И его тревога незаметно передалась ей. Пат перестала работать и с утра сидела где-нибудь около кондиционера, смотря вглубь себя неподвижными расширившимися глазами. Иногда испуганным голосом она подзывала Стива и, путаясь, объясняла, что вчера пяточка была заметна здесь, а сегодня уже в другом месте, а Стив с отвращением, жалостью и каким-то нелепым любопытством смотрел на живот, круглый, как глобус, покрытый тонкой сетью голубых рек. Он до сих пор не мог понять, видит ли Пат в нем мужчину или только спасителя, перед которым уже ничего не стыдно.
Но вот все сроки прошли, а ничего не происходило. Пат просыпалась по пять раз за ночь, плакала, и на лице ее появилось уже совсем неземное выражение.
Как-то раз, придя на очередной зов, Стив очень удивился, услышав просьбу рассказать о Мэтью – он был совершенно уверен, что ничего, кроме творящейся в ней жизни, Пат сейчас не интересует.
– Расскажи о нем. Может быть, мне станет легче. Может быть, он услышит и позовет его, – настойчиво повторяла она, вцепившись в плечо Стива.
«О чем ей рассказать? – лихорадочно соображал он. – Не про наши же оргии в Окленде и не про нашу поездку в Англию с Пондерозой Пайн… Не про… не про и не про… Господи, какая она еще маленькая!»
И, как добрый дедушка-сказочник, он начал:
– Я впервые увидел его в шестьдесят втором, даже могу сказать точнее, шестнадцатого октября, потому что все мы в тот вечер не отрывались от телевизоров, следя за встречей Кеннеди и этого русского, Громеко… Громико на предмет обсуждения Карибского кризиса. Ведь могла начаться война… Губерт, ну, отец Мэта, устраивал тогда небольшие журфиксы, конечно, с выпивкой, где обсуждались новые картины. А я еще в Лойоле[10] начал баловаться живописью. Помню, уже к ночи, когда встреча закончилась, в зале появился мальчик, высокий такой и очень красивый. Кто-то шепнул мне, что это сын Губерта, я еще очень удивился, потому что считал, что мэтру никак не больше тридцатника. Впрочем, они оба ужасно молодо выглядели, и он, и Руфь. – При этом имени Стив почувствовал, как Пат намертво вцепилась в его плечо.
– Ты ее знаешь!? – Глаза Пат неестественно заблестели.
– Да… Нет… Не в этом дело, – постарался побыстрей проскочить опасную тему Стив, – просто мальчик был необыкновенно хорош, как юный рыцарь с какой-нибудь средневековой картинки. И мне сразу же захотелось написать его. Помню, я подошел с таким понтом – мне как-никак было уже двадцать – и предложил ему попозировать. Он поднял на меня свои дерзкие и одновременно виноватые глаза и сказал какую-то глупость, вроде «Я не могу» или «Я обещал, что не стану».
Только потом, когда мы уже сошлись поближе, он рассказал, что тогда как раз вернулся с Губертом из Индии, а у него там был роман с одной индианочкой, и она по их обычаям… – Стив вдруг почувствовал, что она его не слышит. Он поднялся с пола, где сидел, чтобы не мешать Пат, и наклонился над ней, полусидевшей в подушках. На ее потрескавшихся губах дрожала осторожная неуверенная улыбка.
– Начинается, – блаженно протянула она и зашептала, протягивая к Стиву влажные горячие руки. – Мэтью, Мэтью, вот он, положи мне руку под спину, помоги мне, я стараюсь для тебя, Мэтью, ты со мной, не уходи…
Подождав, пока схватка, еще очень короткая, закончится, Стив сел рядом и ласково, но твердо сказал:
– Патти, маленькая, теперь все зависит от тебя. Ты действительно должна постараться и доказать всем, что ты все-таки спасла его. Спасла в сыне. Надо продержаться максимум три часа, пока мы доберемся до Майами. Сейчас ночь, и дороги полупустые. Ничего не бойся. Тебе уже нечего бояться.
На руках он отнес Пат в машину, положил на заднее сиденье и сел за руль, даже не сменив халат на что-нибудь более приличное.
За показавшиеся бесконечностью три часа он выкурил в окно пачку сигарет, боясь даже оглянуться назад, чтобы не увидеть ее искаженное страданием лицо. Пат мужественно молчала.
И только когда в холле старинной больницы за Пат захлопнулась массивная дубовая дверь, он услышал режущий самое сердце крик, в котором звучали и боль, и прощание, и любовь, и надежда, – «Мэ-э-эт!»
А в пять утра Стиву сообщили, что его жена отлично родила прекрасную девочку в одиннадцать фунтов и в двадцать дюймов.
– Хотите посмотреть малышку? – приветливо улыбнулась накрахмаленная, шуршащая, как бабочка, сестра, широко открывшая рот, когда вместо ответа счастливый отец развернулся и вышел из клиники в своем дорогом китайском халате. Стив залез в машину, выхлебал из горлышка давно припасенную фляжку коньяку и заснул мертвецким сном человека, сделавшего трудное, но достойное дело.