Читать интересную книгу Жестокое сердце - Нина Карноухова

— Но в этого Джона с его самодовольной мордой? Откуда он взялся, во-первых? Я в Интернете про него не найду ничего. Будто бы он из психбольницы смотался. Энни, я не могла влюбиться в такого…

— Скажи, Касси, у тебя разум или чувство па первом месте? Похоже, разум, но только потому, что ты боишься снять свою канцелярскую маску, крикнула ей в лицо Аннет.

Кассандра молчала.

— Ты бы делом помогла, Аннет, а у тебя все чувства, совсем будто весь мир — чувство. А это не так, моя девочка. Власть есть над чувством.

— Не смей так о святом. Ты просто не можешь в чувствах разобраться. Ты влюбилась и всем кости перемываешь своим Джоном. Ты словно неопытная девочка боишься сказать мальчику три слова. Ты боишься, что растаешь на процессе так перед своим Джоном, как его там, Смитом или Брауном. Но ты, я знаю, не из таких нюнь, ты сможешь себя взять в руки и как всегда вытерпеть. А после все расскажи своему Джону. Я не думаю, что и ему легко.

А в это время Джон, сидя у себя в номере, держал в руках уже довольно измятую фотографию из Белого Дома, где были он и сынишка. И история фотографии в какой уже раз за последние две недели всплывала в его голове:

«Джон Фицджеральд Кеннеди Младший! Постой!» — крикнул весело Джон и побежал вниз по лестнице за сыном.

«Ну папа, почему ты меня как большого называешь? — звонким голосом спросил его маленький Джон плюхнувшийся на диван в гостиной, — Почему все остальные просто Джони, Билли, Динни, Лиззи, а я Джон Фицджеральд Младший. Вот сам и выговаривай. Тебя мистер Линдон Джонсон, просто Джони, а я…»

«Ты должен гордиться, что ты сын президента, а все твои Бобби да Лиззи никогда не будут жить в Белом Доме».

«Ну папа, хоть ты называй меня Джони, я ведь маленький», — и маленький Джон надулся.

Джон обнял своего насупившегося сынишку, они посмотрели друг на друга и улыбнулись. В этот момент их и сфотографировала Жаклин.

— Джон Фицджеральд Кеннеди Младший… Где ты сейчас, жив ли, а если жив, то где живешь. Тебе сейчас за сорок, ты мне ровесник. Странно… Отец и сын… Ох уж этот непредсказуемый двадцатый век, — сказал Джон сам себе под нос.

Джон не мог найти свой пятый угол в маленькой каморке, называемой гостиничным номером… Но эти поиски прошли небезуспешно выводом, что этот угол равен 180 градусам, и что больше не нужно убиваться что-либо искать. Дело Джеффри Норриса лежало на столе рядом со старой фотографией, с документом, откуда-то вывалившемся с надписью «Карибское соглашение, октябрь 1962 года», и книгой «Преступление и наказание». Джон был больше чем когда либо не в духе, он сидел на диване, дергал руками и ничего земное его теперь не интересовало.

Этот Джон, казавшийся Кассандре эталоном спокойствия и жесткости теперь нервно сидел на диване. Мысли Джона, как всегда были об одном и том же: о Жаклин и детях, об потерянной карьере и будущем в Чикаго. Но сегодня они все стали какими-то острыми и раздирали душу Джона на мелкие кусочки, стараясь уйти из головы его навеки.

Джону не впервые за две последние недели представилось, как жена входит в пустой Белый Дом 23 ноября 1963 года. Она, ее дети и Линдон, его заместитель, и больше никого нет. Дом пуст и каждый шаг слышится глухо по всему дому. Одиночество и смерть теперь живут для Жаклин в этом доме. А его, Джона, там больше нет, он почему-то тут, в 2000 году, и поделать с этим ничего не может.

Но тут совершенно другие мысли переполнили его голову: «Восходит солнце из-за горизонта, а звезды по одной исчезают с утреннего неба. Солнце радуется своему отражению в океане и его лучи падают на все вокруг, даря всему жизнь. Медленно-медленно распускаются цветы. Пчелки и другие насекомые летят и садятся на них. Где-то раздается голос птички, а в небе, высоковысоко, летит орел. Это был тот же день, когда Жаклин вошла в пустой мертвый дом. Ей было горестно, а всем этим пичужкам, цветкам, облакам и даже солнцу все равно, кто живет, а кто умер. Им все равно, что не стало на земле президента Америки! Они такие же, как и всегда. Непосредственные, живые. Почему люди не научатся у природы этому? Я ничего не значу для них, я для них просто человек. Вот она, правда жизни! Человек остается человеком!»

И теперь все мысли о Жаклин сменились в нем мыслями о природе, все его прошлое казалось таким низким и бессмысленным на фоне этих распускающихся цветов, поющих птиц и восходящего солнца нового дня. Джон никогда не думал, что он посмотрит на свою жизнь как бы изнутри и будет в одно и то же время сидеть в гостиничном номере и зарыт на каком-то кладбище.

«Жаклин, моя дорогая Жаклин, прости меня, пожалуйста, прости все мои чувства, все мои мысли, пойми, я уже не тот великий Кеннеди, гордый и самолюбивый, я стал другим и не нахожу во всей этой кутерьме самого себя. Я смог полюбить другую женщину через две недели после разлуки с тобой. Ты уж прости меня…»

Джон уже не соображал, что происходило вокруг него и все ему казалось мистикой. И тут он увидел в углу номера Жаклин. Она была такой же молодой, как и 37 лет назад, ее черные волосы развевались словно по ветру, и глаза ее, как и всегда сверкали черным огненным блеском, только лицо было мертвенно-белым.

— Жаклин, я… — было крикнул Джон, но видение прервало его.

— Я знаю все, что ты чувствуешь, все, что хочешь, кого ты любишь, я пришла к тебе, чтобы навсегда освободить тебя от прошлого, тяготящего твою душу. Тебе, Джонни, нужна новая жизнь!

— Но я тебя люблю, Жаклин!

— Нельзя любить трупа, Джонни, нельзя, — сказало видение и начало медленно исчезать, успев еще сказать ему, — женись на Касси, ты с ней будешь счастлив, у тебя есть возможности. Прощай… Джонни… Навсегда…

И видение исчезло. Джон оглянулся, но ее нигде не было, он был один. Он на мгновение закрыл глаза, но открыв их, он обнаружил, что Жаклин не было и быть не могло. Это был его внутренний голос.

Одна лишь ночь осталась до начала слушания, но ни прокурор, ни адвокат душевно не были готовы. Но с законом спорить сложно очень, и наутро все собрались в здании суда.

Все было совсем не так, как хотела Кассандра. Прозвучали как-то обыденно и жесткие слова судьи:

— Встать всем, суд идет!

Механически выпрямились колени Кассандры и приподнявшись со своего места на мгновение она вновь села. Она старалась не обращать внимания на Джона. После обыденных забитых фраз судьи она вышла вперед и начала свою речь:

— Итак, для начала и для определенности хочу заметить, что нужно обвинение, вокруг которого я и буду вести дискуссию с мистером Кеннеди. Итак, тема нашего заседания — Джеффри Норрис и его деяния, которые караются законом. Джеффри Норрис, двадцатилетний преступник, опасный для общества, сын недавно осужденного нами на 25 лет Майкла Норриса и его пособник. Кроме пособничества преступнику, Джеффри обвиняется в покушении на мистера Ра-Хорахте и в хищении его жены.

— Простите, мисс Армонти, — вмешался в ее монолог Джон, — но Джеффри не похитил миссис Ра-Хорахте, а увез ее в Даллас с ее же согласия.

— Замечание адвоката будет рассмотрено! — объявил судья, — Я бы вызвал свидетеля, миссис Кэтрин Ра-Хорахте.

Кейти медленно вышла к судье и поклялась на конституции говорить одну лишь правду. Ее взгляд упал на Джеффри, сидящего рядом с Джоном в первом ряду. Джеффри сидел словно забитая птичка и смотрел на нее, как на властителя судеб.

— Вы были при покушении на вашего мужа на месте преступления? услышала Кейти железный вопрос Кассандры.

— Была, — твердо ответила Кейти, — но я была без сознания. Мы втроем плыли на катере и начался шторм. Меня сильно ударило по голове и я потеряла сознание. Потом, по словам Джеффри, катер разбился, а моего мужа унесло в море.

— Затем он вас похитил.

— Не искажайте фактов, мисс Армонти. Я была забита, в шоке, я не знала, что делать, я ждала ребенка, а Джеффри предложил мне уехать куда-нибудь подальше от воспоминаний, чтобы заживить эту рану. Мы были в нескольких городах, а Даллас понравился Джеффри, и мы там остались. Я была тогда в его власти добровольно и подчинялась каждому его слову.

Тут Джон подошел к ней и спросил:

— Кейти, раз все было так, как ты описываешь, почему ты тогда предала его?

— Мистер Кеннеди, я решила вернуться в семью, я решила, что нечего бояться прошлого, хотя и жизнь в Джеффри была терпимой. Зов сердца, понимаете?

— Кейти, насколько я помню твои воспоминания о Джеффри, ты хотела его смерти, — безжалостно вертел Джон.

— Он не совершал ничего противозаконного против меня, это были лишь моральные вспышки ненависти, которые совсем не связаны с тем, о чем здесь идет речь.

Дискуссия с Кейти была окончена. Кассандра же оказалась накауте, но она не сдавалась, а подошла к Джону и заявила:

— Похищение отбрасывается, но осталось у Джеффри еще два смертных греха: покушение и пособничество. Посмотрим, кто эти туры выиграет. Вызываю мистера Ра-Хорахте.