Я опустился на колени и стал молиться за этого человека. Не успел я окончить молитву, как в дверь постучали.
– Войдите, – сказал я не оборачиваясь.
Кто-то вошел и, видя, что я молюсь, остановился около меня.
Когда я окончил молитву и обернулся, то увидел Артифаля, неподвижно стоявшего у дверей с мешком под мышкой.
– Вот, – сказал он мне, – я принес тебе обратно твою тысячу франков.
– Мою тысячу франков?
– Да, я отказываюсь также и от остальных двух тысяч.
– А все же данное тобою обещание остается в силе?
– Конечно.
– Стало быть, ты раскаиваешься?
– Не знаю, раскаиваюсь я или нет, но я не хочу брать твои деньги, вот и все. – И он положил мешок на буфет.
Затем он постоял в раздумье, как бы намереваясь спросить меня о чем-то.
– Что вы хотите? – опередил я его. – Говорите, мой друг. То, что вы сделали, хорошо, не стыдитесь поступить еще лучше.
– Ты глубоко веришь в Божью Матерь?
– Глубоко.
– И ты веришь, что при ее заступничестве человек, как бы он ни был виновен, может спастись в час смерти? Так вот взамен твоих трех тысяч франков дай мне какую-нибудь реликвию, четки или что-нибудь другое, чтобы я мог поцеловать их в час смерти.
Я снял образок и золотую цепочку, которые моя мать надела мне на шею в день моего рождения и с которыми я с тех пор никогда не расставался, и отдал их разбойнику.
Разбойник приложился губами к образку и убежал.
Целый год я ничего не слышал об Артифале. Он, без сомнения, покинул Этамп и орудовал в другом месте.
В это время я получил письмо от моего коллеги, священника из Флери: моя добрая мать была очень больна и звала меня к себе. Я взял отпуск и поехал к ней.
Два месяца хорошего ухода и молитв восстановили здоровье моей матери. Пришла пора расставаться. В веселом расположении духа я вернулся в Этамп.
Я приехал в пятницу вечером. Весь город был в волнении: знаменитый разбойник Артифаль попался около Орлеана, его судили в суде этого города, осудили и отправили в Этамп, чтобы повесить здесь, так как все его злодеяния совершены были главным образом в округе Этампа.
Казнь совершена была в то же утро.
Вот что я узнал на улице, но, войдя в свой дом, я узнал еще другое: женщина из нижней части города приходила накануне утром, то есть как только Артифаля привезли в Этамп на казнь, и раз десять осведомлялась, не приехал ли я.
Настойчивость эта меня не удивила. Я сообщил о своем приезде заранее, и меня ждали с минуты на минуту.
В нижней части города я знал только одну бедную женщину – ту, которая только что стала вдовой. Я решил отправиться к ней раньше даже, чем отряс прах с моих ног.
От дома священника до нижней части города было довольно близко. И хотя уже пробило десять часов вечера, я полагал, что женщину, которая с таким нетерпением желала меня видеть, мой визит не обеспокоит.
Итак, я спустился в нижнюю часть города и попросил указать мне ее дом.
Так как все знали ее как святую, никто не осуждал ее за преступления мужа, никто не позорил ее за его позор.
Я подошел к двери. Ставня была открыта, и через стекло рамы я увидел бедную женщину, стоявшую у постели на коленях, – она молилась. По движению ее плеч можно было заметить, что, молясь, она рыдала.
Я постучал. Она встала и поспешно открыла дверь.
– А, господин аббат! – воскликнула она. – Я угадала, что это вы. Когда постучали в дверь, я поняла, что это вы. Увы! Увы! Вы приехали слишком поздно: мой муж умер без исповеди.
– Умер ли он с дурными чувствами?
– Нет, напротив. Я убеждена, что в глубине души он был христианином, но он не желал другого священника, кроме вас, он хотел исповедаться только вам и заявил, что исповедоваться он будет если не перед вами, то только перед Божьей Матерью.
– Он вам это сказал?
– Да, и, говоря это, он целовал образок Богородицы, висевший у него на шее на золотой цепочке, и очень просил, чтобы образок этот с него не снимали, уверяя, что если его похоронят с образком, то злой дух не овладеет его телом.
– Это все, что он сказал?
– Нет. Расставаясь со мною, чтобы взойти на эшафот, он сказал, что вы приедете сегодня вечером и что по приезде вы сейчас же придете ко мне. Вот почему я и ждала вас.
– Он вам это сказал? – спросил я с удивлением.
– Да, и еще он поручил мне передать вам последнюю его просьбу.
– Мне?
– Да, вам. Он сказал, что, в каком бы часу вы ни приехали, я должна просить… Боже мой! Я не осмелюсь высказать это вам, это было бы слишком мучительно для вас!..
– Говорите, добрая женщина, говорите.
– Хорошо! Он просил, чтобы вы пошли на место казни и там прочли над его телом за его душу пять раз «Отче наш» и «Богородицу». Он сказал, что вы не откажете мне в этом, господин аббат.
– И он прав, я сейчас же пойду туда.
– О, как вы добры!
Она взяла мои руки и хотела их поцеловать. Я воспротивился и высвободил руки.
– Полно, добрая женщина, мужайтесь!
– Бог посылает мне мужество, и я не ропщу.
– Ничего больше он не просил?
– Нет.
– Хорошо. Если исполнения этого желания достаточно, чтобы душа его обрела покой, то она найдет это успокоение.
Я вышел.
Было около половины одиннадцатого. Стоял конец апреля, воздух был еще свеж. Однако небо было прекрасно, особенно оно радовало глаз художника: луна выплывала из-за темных туч, которые придавали величественный вид всей картине.
Я обошел вокруг старых стен города и в одиннадцать часов подошел к Парижским воротам. Только эти ворота в Этамп и были открыты.
Я направился на эспланаду, которая, как теперь, возвышалась над всем городом. Сегодня от прежней виселицы остались лишь три обломка каменных подставок, на которых стояли три столба, соединенные двумя перекладинами, составлявшими виселицу.
Чтобы пройти на эту площадь, которая расположена налево от дороги, если вы идете из Этампа в Париж, и направо, когда вы идете из Парижа в Этамп, – надо было обогнуть башню Гиннет, охранявшую город. Эту башню вы должны знать, кавалер Ленуар. Когда-то ее хотел взорвать Людовик XV, но ему это не удалось. Разрушили только ее верхушку, и теперь башня походила на огромный черный глаз без зрачка. Днем здесь хозяйничали вороны, ночью – совы и филины.
Я шел под их крики и стоны к площади по узкой неровной дороге, проложенной в скале среди кустарников.
Не скажу, чтобы я испытывал страх: человек, верующий в Бога, полагающийся на Его волю, не должен ничего бояться, но я был взволнован.
Слышен был только однообразный стук мельницы в нижней части города, крики сов и филинов да свист ветра в кустарниках. Луна скрылась за темную тучу и окаймляла края облаков беловатой бахромой.
Сердце мое сильно стучало. Мне казалось, что я увижу не то, что должен увидеть, а нечто неожиданное.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});