Только оболванивание масс дает возможность Циммерману и ему подобным представлять коммунистов и их руководителей так, будто они стремятся любой ценой проникать в ряды борцов за мир.
На деле позиция ГКП выглядит совершенно иначе. На VI съезде Председатель партии Герберт Мис так характеризовал отношение ГКП к другим силам, участвующим в движении сторонников мира: «Средства массовой информации крупной буржуазии вновь прибегают к своему излюбленному методу, утверждая, будто ГКП финансирует движение против решения НАТО о размещении ракет, будто она инспирировала «Крефельдский призыв». Если бы при этом открыто не преследовалась цель ослабить и расколоть движение в защиту мира с помощью грязных методов антикоммунизма, мы могли бы лишь поблагодарить авторов подобных утверждений за комплимент: ведь лучше быть инициатором борьбы в защиту мира, чем поджигателем войны.
Мы, коммунисты, были и остаемся честными и искренними партнерами в проведении нашей политики классовых союзов. Мы выступаем за сотрудничество при полном доверии и равенстве, при уважении различий в политических и мировоззренческих принципах. Опасность уничтожения в пламени атомной войны грозит всем. Сторонники нанесения первого ядерного удара странами НАТО спровоцировали бы ответный удар по Федеративной республике. Атомная война гибельна для всех, независимо от партийной принадлежности и религиозных убеждений. Правильно поступает тот, кто выступает против этой опасности единым фронтом. Поэтому мы приветствуем инициативу других политических сил и сами проявляем инициативу. Мы не собираемся никого финансировать и не желаем, чтобы кто-либо финансировал нас».
Настало 6 марта 1983 г. Впервые за последние десятилетия не сработало такое испытанное орудие реакции, как пятипроцентный барьер. «Зеленые» прошли в бундестаг. «Коммунисты в бундестаге» — впала в истерику «Байерн курир». «Безопасность под угрозой!» — нагнетала страсти «Бильд ам зонтаг».
Началась широкая антикоммунистическая кампания клеветы и наветов, направленная на то, чтобы подавить, изолировать и уничтожить «Зеленых».
Позиция ГКП в отношении «Зеленых» была четко определена VII Пленумом правления ГКП: «Со вступлением «Зеленых» в состав бундестага мы впервые за тридцать лет столкнулись с ситуацией, когда в парламенте заняли места представители радикально-демократической оппозиции, т. е. такой партии, которая по ряду вопросов занимает более левые позиции, чем СДПГ. Эта партия участвует во внепарламентском движении, к которому принадлежим и мы, коммунисты. Вопреки противоречиям, которые сохраняются в их политике, мы по-прежнему рассматриваем «Зеленых» как наших союзников по борьбе за мир и демократические права.
«Зеленые» открыто выступают против размещения ракет, в защиту демократических прав, а также за дело социальной справедливости. И это хорошо, что такие позиции отныне будут отстаивать с парламентской трибуны. Мы будем поддерживать «Зеленых» при проведении ими такой политики…
Наша политика как в прошлом, так и в будущем будет заключаться в том, чтобы относиться к «Зеленым» как к своим партнерам по борьбе против правых сил и совместно с ними, а также с социал-демократами и представителями других демократических кругов конструктивно сотрудничать во внепарламентских действиях» п.
СДПГ и антикоммунистический бумеранг
Американские и британские офицеры из Контрольного совета в Германии были шокированы. Они проводили в оккупированных ими областях Германии эксперименты «по выдаче разрешений на проведение публичных митингов и открытых дискуссий». Во время этих митингов с мест вставали немцы, требовавшие наказания и конфискации имущества крупных капиталистов, которые были ответственны за развязывание войны и преступления фашизма.
Требование дать толстосумам в руки кирку и лопату было встречено аплодисментами.
В апреле 1945 г. внезапно последовал всеобщий запрет политической деятельности в районах, оккупированных западными союзниками. Это напоминало своего рода политический карантин, направленный против антифашистов.
Те, кто за этим стоял, знали, что делают: лидеры Запада уже тогда начали приучать к мысли, что война против Советской России неминуема.
Особое недоверие у западных оккупационных властей вызывало сотрудничество между социал-демократами, коммунистами и другими сторонниками демократии.
Маршал Монтгомери, бывший главнокомандующий британскими оккупационными войсками в Германии, в своих мемуарах писал: «Русские поддерживали профсоюзы. Я решил этого не делать».
Что касается социал-демократической партии, то в ней изначально было два направления. Представители одного из них считали: «Мы вступаем на путь сотрудничества с коммунистами, руководствуясь свободным выбором и собственными интересами… Мы вели борьбу против нацизма. В этой борьбе пали тысячи наших товарищей. Наш священный долг состоит в том, чтобы претворить в жизнь завещанное ими — объединение всех сил германского рабочего класса. Немецкий рабочий — за такое демократическое обновление Германии, при котором было бы невозможно возрождение фашизма». Ведущими представителями этого направления были Гротеволь и Бухвитц.
Другое направление формировалось вокруг Курта Шумахера, который считал, что гарантами демократического развития могут быть только западные оккупационные власти. В отношении Советского Союза К. Шумахер занимал откровенно антикоммунистические позиции. Именно поэтому он решительно выступал против единства действий коммунистов и социал-демократов.
Но правые шли еще дальше. И уже в первые послевоенные месяцы стало очевидным, что меч антикоммунизма, который активно помогали оттачивать Курт Шумахер и его сторонники, обернулся своим острием против них же. В 1957 г. канцлер Аденауэр заявил: «Во время предстоящих выборов в бундестаг речь будет идти о том, сохранят ли Германия и Европа свою христианскую природу или же станут коммунистическими… Если победят социал-демократы, то все, что с таким трудом было восстановлено за последние годы, окажется обреченным на гибель». Несколько ранее Аденауэр говорил в бундестаге: «Социал-демократическая публика привела бы к тому, что 50 миллионов немцев Федеративной республики и 18 миллионов немцев, проживающих в отторгнутой у нас советской зоне, подобно овцам, подобно баранам, были бы попросту отправлены на бойню».
Аденауэр без малейших колебаний использовал также ложь о деньгах, якобы поступающих в СДПГ с Востока.
Так антикоммунизм, подобно бумерангу, ударил по СДПГ. 15 мая 1976 г. Франц Йозеф Штраус заявил, что в ходе парламентских выборов речь пойдет о выборе между «свободой и социализмом». Партийный съезд ХДС «уточнил» лозунг Штрауса и предложил «свободу вместо социализма».
И здесь СДПГ подверглась обстрелу из орудий крупного калибра. Рост массовой безработицы, в 1982–1983 гг. достигшей двух миллионов человек, использовался правыми для нападок на правительство социал-демократов во главе с Гельмутом Шмидтом. А ведь именно Шмидт проводил политику, отвечавшую интересам капитала, политику, которую профсоюзы оправданно критиковали за постоянное сокращение расходов на социальные нужды.
Кандидата СДПГ на пост канцлера Ганса Йохена Фогеля пытались дискредитировать как «агента Москвы», хотя в вопросе о размещении ракет он не выступал в пользу моратория. Деятель ХДС Рюе выдвинул в адрес Фогеля обвинение в том, что он «является кандидатом не только советского Генерального секретаря, но и Эриха Хонеккера».
В конце концов антикоммунизм сыграл свою роль. В 1983 г. СДПГ перестала быть правительственной партией.
Начался поворот вправо.
Какую свободу означает свобода печати в ФРГ?
Когда шпрингеровская пресса, действуя заодно с кланом Штрауса, развернула разнузданную кампанию клеветы и травли, направленную на срыв запланированного визита Хонеккера в Бонн, канцлер Коль улыбался: у нас, дескать, свобода печати. Что поделаешь?
Должна ли свобода печати рассматриваться как свобода дезинформации и злоупотребления общественным сознанием с помощью вымыслов, фабрикуемых секретными службами, например таких, как «письмо Коминтерна», как «манифест оппозиционеров ГДР», как «покушение» КГБ на папу римского, как письмо молодых христиан ГДР?
Означает ли свобода печати разжигание ненависти по отношению к народам социалистических стран с помощью лжи о детях в советских концлагерях, о младенцах как жертвах космического вооружения, о взрыве бактериологической бомбы в Свердловске?
Должна ли свобода печати служить орудием извращения истины, как это имело место в случаях с легендой о «желтом дожде» в Афганистане, с измышлениями о кризисе как неизбежном спутнике реального социализма?