Обвинить Пастернака в том, что он сбежал от Жени, убоявшись коммунальных невзгод, довольно к нему неуважительно; это – очернение его. «Он бросил ее в бытовых тяготах, а она потом одна, сама, мужественная маленькая женщина, на хрупких плечах с ребенком… » – это не так, они вольготно и с сознанием своих прав досидели у него на руках до конца его жизни.
«У Пастернаков той весной появилась домработница Елена Петровна Кузьмина, удивительной души человек, бывшая впоследствии преданной помощницей им и Елизавете Михайловне (гувернантке), которая также поехала в Ир-пень. Пастернак остался в Москве, чтобы, как в прошлые годы, убрать квартиру… »
ПАСТЕРНАК Е.Б. Борис Пастернак. Материалы для биографии. Стр. 468.
Глава о 1930 годе, в котором он познакомился с Зинаидой Николаевной и летом которого в нее влюбился, а зимой расстался с первой женой Евгенией Владимировной, матерью составителя сборника Е.Б. Пастернака (и соответственно свекровью второго составителя – Е.В. Пастернак), охотным эхом названа «ПОСЛЕДНИЙ ГОД ПОЭТА».
В лихорадочном состоянии Ирпеня Пастернак пишет письмо за письмом родителям. Сказать правду боится, возбуждение скрыть – не умеет. Говорить хочется нестерпимо.
Бесстыдное «у нас был роман с ней». Резкое, кровосмесительное упоминание о разгоревшихся летом на даче отношениях с женой в письме к родителям. Ведь роман с собственной женой на даче почти наверняка не платонический? Сыновья часто пишут о таком – не могут удержаться. Матери ревнуют, отцы злятся, мудрые родители уж наверняка тревожатся: что-то здесь не так, как бы не распалась сынова семья.
«Когда я стал читать твое письмо, надо мной наклонилась Женя и предложила читать его вместе, т.е. то, чего я совершенно не умею. Я предложил ей прочесть его даже до меня, но только отдельно. Она на меня так обиделась, что и до сих пор его не читала и не хочет читать».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Пожизненная привязанность. Переписка с О.М. Фрейденберг. Стр. 171. Письмо от 21 августа 1930 года.
Начался роман, как и сказано в заявке, летом на Украине, под Киевом. Бывали ль вы на Украине летом, под Киевом? Как там не начаться роману! Летом самое время романам начинаться.
Пастернак – снежный человек. При любом иностранце скажи «Доктор Живаго» – сразу ясно: лес, зима, снегу по колено, Пастернак написал стихотворение «Метель». За это судьба подарила ему в живых чувствах и ощущениях явленное «Лето в Ирпене». Летом кто о таком не помечтает!
«В конце лета Пастернак почувствовал пробуждение глубокой привязанности к Зинаиде Николаевне».
ПАСТЕРНАК Б. Чтоб не скучали расстоянья. Стр. 215. Голос автора-наследника. Ему не хочется употреблять слово «любовь», но ведь «глубокая привязанность» для его случая – еще хуже. Глубокая привязанность, долгая привязанность – по крайней мере хоть это надо оставить его матери.
«В конце августа были написаны „Две баллады“, посвященные Генриху Нейгаузу и его жене, и через некоторое время стихотворение „Лето“, посвященное Ирине Сергеевне Асмус».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 322.
Последняя попытка «понепридавать» значения факту существования жены Генриха Нейгауза. Мол, ей посвящались стихи – посвящались и другим соседкам.
Зимой, до Ирпеня, Пастернак (если бы не Нейгауз, он бы уже догадался) еще сам не знает, что влюблен; как хмельной студент – кричит, хохочет, отпускает дурацкие и несмешные шутки. Родители читают его письма, очевидно, хмурясь. Пастернак разливается, как зощенков-ский герой, он не может писать ни о чем, кроме встреч с Нейгаузами, он к ним возвращается все время. « Отлично играл Нейгауз, мастерски, brillante <>. Кончилось „Al-legro brillante“, идет артист и думает: спасибо, что не побили. К себе нас тянули, им из Ташкента ученик сига привез и большую дыню. Но Жене на другой день рано надо было вставать, и мы все упирались, так что от brillante пошли нас провожать до подъезда, скучнейше и обидней-ше, – и еще мы предупреждали гостеприимно, что зазвали бы, да Жене вставать, и у нас суховато, звать не на что. И вдруг, оказывается, утром кету выдавали (тоже, ведь, для вас даль – вроде квинтета, вроде Гржимали!), а мы забыли. И забыл я, что за три дня перед тем вбежали и заорали: „За водкой очередь“, и я побежал и стал. Так что и водка оказалась. И уломали, остались (жена у него красавица, какой, по-видимому, судя по свидетельствам и судьбе, была Мария Стюарт), остались и пили, и я их обоих все Шуманами звал, а потом предлагал за него, и просто – покойным Робертом».
БОРИС ПАСТЕРНАК. Письма к родителям и сестрам. Стр. 502.
«Маме очень не нравились подобные времяпрепровождения <> Восторженное поклонение кокетничавших с ним женщин оскорбляло ее чувство».
Существованья ткань сквозная. Борис Пастернак.
Переписка… Стр. 314.
Вероятно, ПОКЛОНЕНИЕ может и ОСКОРБЛЯТЬ.
Сцепка эта должна быть очень тонкой и необычной, – в обычном поклонении оскорбительного, как правило, мало. Как было в этом, таком уникальном, случае? Поскольку никаких тонкостей не объясняется, картина скорее всего была не столь мутна и патетична, а всего лишь банальна: женщины восторгались Пастернаком. Кто-то был просто поклонницей, кто-то кокетничал, самой Жене было на самом деле оскорбительно быть Пастернаку «поклонницей» – в этой семье ХУДОЖНИКОМ была непризнанная (обществом, не семьей) – она. Кокетничать с ним она тоже не могла – вообще была не кокеткой и любила его как статусного супруга, а не как мужчину. Пастернак же был совестливым, страстным, латентным ходоком – на такую наблюдательность Жениной заинтересованности в муже хватило. Она боялась, что раз взъерошенный и красный Васька Денисов не выдержал атмосферы всеобщей влюбленности и сделал предложение пятнадцатилетней Наташе Ростовой, может не выдержать и Пастернак. До предложения вроде бы дойти было не должно – по счастью, уж хотя бы незамужних дам удалось в компании избежать, но хорошего ждать все равно не приходилось. Некомпанейская Женя была встревожена и озлоблена. Очевидец живописует, мало заботясь о правдоподобии.
В любовь Пастернака к Зинаиде Николаевне никто не верил. Она быстро сдала – будто бы поджидала этого момента, чтобы воспринять последнюю любовь, послужить кому-то для любви в последний раз. Потом уже только топтала луга, огороды и советские гостиные. Даже Анна Ахматова, которой по горячим следам могли доходить слухи о неземной красоте Зинаиды Николаевны, ничего о ней будто не помнила. Она не признавала ничьей красоты – но эту даже не опровергала. Запомнила только про мытье полов. Полы мыли все – почему он влюбился именно в нее? А уж старую, некрасивую, толстую и грубую Зинаиду Николаевну обложили со всех сторон. Дмитрий Быков утверждает, что «Зинаида Николаевна на спор с подругой соблазняла Пастернака… Она даже бралась мыть пол». Для нее тут никакого «даже» не было – мытье полов было ее СИЛЬНОЙ СТОРОНОЙ и занятием самым что ни на есть привычным. Вот если б, например, Евгения Владимировна взялась за такое эротически провокативное действо! – «И демонстративно становилась в определенную позу, чтобы произвести впечатление на поэта. И, надо сказать, произвела. Хотя об этом я писать не стал, но мне достоверно известно».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});