Если на Западе Раиса Горбачева - "оружие Кремля", то в самом Кремле, мне кажется, она - "оружие" самых безоружных. Дай-то бог!
В чем ее феномен?..
В России... из чувства самосохранения жена первого руководителя чаще всего ни на миллиметр не выступала из тени самого руководителя. Чем тщательнее подогнаны они друг к другу - жена и тень, - тем спокойнее.
Р.М.Горбачева подчеркнуто сторонится любых официальных властных структур: если и заседает где, то лишь на общественных началах и только не в центре стола, не на первых ролях. Не могу сказать, что она хоть где-то "выпадает" из политических контуров мужа или допускает какую-либо отсебятину. Не выпадает. И чрезвычайно щепетильна в этом. Мне кажется, даже ритм речи ее, особенно перед телекамерой, обусловлен не только многолетней преподавательской практикой, но и жестким внутренним самоконтролем.
Контуры совпадают, и все же налицо совершенно очевидное причудливое свечение по краям. Правда, я бы назвал это не феноменом Горбачевой, а феноменом Горбачевых. Она позволяет себе индивидуальность, что выражается прежде всего в чувстве собственного достоинства, он же к этому чувству относится с неизменным, без нажима, уважением... Это и есть их феномен феномен сохранения индивидуальности...
Эта женщина ... не из тех, кто отводит глаза от правды: не знать, не видеть, не слышать. Не отводит и, в свою очередь, сама предпочитает называть вещи своими именами. Я не знаю, много ли в высшем советском истэблишменте лиц, говорящих Президенту чистую правду - при всем его демократизме. Но что она одна из них, я в этом убежден, потому что сам это неоднократно слышал. Хотя именно ей, наверное, сказать ему эту чистую правду бывает и больнее, и труднее, чем кому-либо.
Есть ложь во спасение. Она же, мне кажется, считает, что спасительной может быть только правда, как бы горька она ни была. Это больше соответствует ее характеру и тому прошлому, что лежит у нее за спиной...
Мои надежды
- Итак, Георгий Владимирович, сегодня шестая наша встреча и последняя как мы с Вами и договаривались. Встречи-беседы, встречи-интервью, встречи-воспоминания - как точно их назвать? Не знаю. Вы помните, что я не сразу решилась на них. Почему? Я об этом говорила в начале книги, с этого мы начинали...
Сколько раз я слышала от Михаила Сергеевича - "Всегда хотел и хочу писать. И никогда для этого не было и нет времени". А я - меня мучили сомнения: должна ли я давать интервью, рассказывать о себе - зачем? Рассказывать о Михаиле Сергеевиче? Но больше него, глубже и правдивее его самого никто не расскажет что он пережил и переживает. Что и как делал и почему. Хотя в жизни сплошь и рядом "разделение труда": одни делают, другие об этом пишут и оценивают. У каждого - своя судьба. Но это - попутно.
А вот сейчас, Георгий Владимирович, я не жалею о наших состоявшихся беседах. Не жалею. Хотя эти четыре месяца... оказались для меня физически, интеллектуально и эмоционально нелегкими. И потому, что совпали с тяжелым, может быть, даже самым тяжелым периодом жизни страны, работы Михаила Сергеевича. И потому, что я впервые в своей жизни как бы остановилась и прошла вновь собственный жизненный путь. Попыталась вспомнить факты и события пережитого. И неожиданно для меня из какой-то совершенно немыслимой глубины моей памяти они - эти эпизоды, случаи, факты пережитого - стали выкатываться, как бусинки, и цепляться друг за друга, нанизываться и превратились в длиннющую, бесконечную нить воспоминаний. Такое, наверное, бывает однажды в жизни каждого человека...
Оказалось эмоционально не так-то просто совладать с этой лавиной воспоминаний. Я в самом деле как бы все заново пережила. Я Вам говорила, что я плакала, вспоминая то или другое. Что у меня болело сердце. Все заново пережила - за эти четыре месяца.
И, наконец, я пыталась понять, осмыслить произошедшее и происходящее. Для меня это тоже важно. Эти четыре месяца вместили в себя столько чрезвычайных событий, столько важнейших решений! Столько изменений произошло в стране, в нас самих. Воистину переломное, воистину судьбоносное время.
Перестройка - не бесплодная смоковница, плоды у нее есть. Но есть и беды, обнаженные ею, "срезонированные" или, может быть, даже невольно вызванные. Я мечтаю о том времени, когда их не станет. И перестройка начнет плодоносить осязаемыми, богатыми плодами, чтобы каждый конкретный человек почувствовал для меня самое главное, что на душе у него стало спокойнее, под ногами тверже, а на столе и в доме всего больше. Чтобы муж мой вместе со своими сторонниками, соратниками довел начатое до успешного завершения и сам увидел реальные плоды предпринятых им громадных преобразований...
Хочу особо сказать о его сподвижниках, о тех, кто с ним начинал и кто идет бок о бок теперь, вместе пробиваясь сквозь завалы, ошибки и предубеждения. Среди них есть люди, которых я хорошо знаю, есть те, кого знаю хуже, кто помоложе, кто встал на эту тернистую, но столь необходимую стране и обществу дорогу позже. Но я благодарна каждому из них за деятельную помощь моему мужу, за верность их общему делу. Я желаю им всем добра. Желаю им и семьям их не уставать. Не терять крепости духа - ее питает сама насущность дела, которому служат они.
Стабилизация потребительского рынка, денежной системы, земельная реформа, зачатки разгосударствления, предпринимательство понемногу набирают силу. Если им не помешают политические катаклизмы, мы вправе ждать перемен к лучшему. Поскорее бы!
17 марта 1991 года впервые в истории нашей страны прошел референдум. 80 процентов советских людей из числа внесенных в списки для голосования пришли на избирательные участки... 76,4 процента сказали: "Да, быть великому, обновленному, демократическому Советскому Союзу".
Я верю, надеюсь, что у советских людей достанет сил, выдержки, патриотизма и - я это считаю очень важным - здравого смысла, чтобы преодолеть все трудности и препятствия на пути к такой цели. Чтобы Советский Союз, пройдя горнило обновления, остался союзом - людей, республик, идеалов...
Моя надежда - мир. Нет ничего более страшного и бесчеловечного, чем война. Горе войны, где, когда и на кого бы оно ни обрушилось, - трагедия человечества. Еще несколько лет назад практически на любой встрече Михаила Сергеевича с людьми звучал возглас: "Только бы не было войны!" А в 60-70-х годах даже у меня, еще совсем молодой женщины-социолога, ходившей с опросным листом от одного сельского двора к другому, люди, особенно женщины-матери, выпытывали тревожно: "А войны не будет?" Я их спрашиваю о зарплате, о работе, о детях, семье, об их нуждах, о том, как часто бывают они в кино, клубе, в гостях - в опросных листах были и такие вопросы, - а они в ответ: "Лишь бы не было войны!" Сейчас же ни подобных возгласов, ни таких извечных вопросов нет. Угроза мирового пожара, угроза уничтожения, десятилетиями остро ощущавшаяся каждым нашим домом, каждой семьей, по существу, развеяна. Для моей страны, испокон веков лежащей на стыке двух миров, это - сдвиг мироощущения, мировосприятия: от постоянной тревоги к обретению чувства надежности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});